Скорбь Сатаны. Вендетта, или История всеми забытого

– Вы говорите с какой-то горечью, князь, – сказал я. – Но, без сомнения, вы хорошо разбираетесь в людях?

– Хорошо, – повторил он выразительно. – Мое царство очень обширно.

– Значит, вы подлинный правитель? – воскликнул я с некоторым удивлением. – И титул ваш не просто почетный?

– О, по правилам вашей аристократии он всего лишь почетное звание, – быстро ответил он. – Когда я сказал, что мое царство обширно, я разумел, что царствую везде, где люди подчинены власти богатства. С этой точки зрения не ошибусь ли я, называя мое царство обширным? Не есть ли оно почти беспредельно?

– Я замечаю, вы циничны, – сказал я. – Хотя, конечно, вы верите, что не все можно купить за деньги – честь и добродетель, например?

Мой спутник оглядел меня с загадочной улыбкой.

– Я полагаю, что честь и добродетель существуют, – ответил он, – и, существуя, они, конечно, не могут быть куплены. Но мой опыт научил меня, что я всегда и все могу купить. То, что большинство людей называют честью и добродетелью, не есть ли самые изменчивые чувства, какие можно себе вообразить? Назначьте солидную сумму, и они сделаются подкупны и развратятся в одно мгновение ока! Признаюсь, один раз я встретил образец неподкупной честности, но только раз. Я могу встретить опять, но это подлежит большому сомнению. Но возвратимся ко мне – прошу вас, не думайте, что я хвастаюсь перед вами или выдаю себя под фальшивым титулом. Поверьте мне, что я настоящий князь и такого происхождения, каким ни одна из ваших старейших фамилий не может похвастаться; но мое царство разрушено и мои подданные рассеяны между всеми нациями; анархия, нигилизм и политические смуты вообще заставляют меня скорее умалчивать о моих делах. К счастью, денег у меня в изобилии, и только ими я прокладываю себе путь. Когда мы будем лучше знакомы, вы узнаете более о моей личной истории. У меня много других имен и титулов, кроме обозначенного на карточке, но я ношу самое простое из них, так как большинство людей искажают произношение иностранных имен. Мои близкие друзья обычно пропускают титул и зовут меня просто Лючио.

– Это имя, данное вам при крещении?.. – начал было я.

– Вовсе нет, – перебил он меня поспешно и гневно. – Я не христианин.

Он говорил с такой яростью, что я на минуту смутился, не зная, что ответить.

– В самом деле? – пробормотал я смущенно.

Он расхохотался.

– В самом деле! Это все, что вы нашли сказать! В самом деле и опять в самом деле. Вы не христианин, как в действительности и никто другой: люди притворяются христианами, и в этом лицемерии, достойном проклятия, они более богохульны, чем падший дьявол! Но я не притворяюсь, у меня только одна вера!

– И какая же?..

– Глубокая и страшная вера! – сказал он дрожащим голосом. – И хуже всего, что она истинная, истинная, как машина мироздания! Но говорить об этом пристало, когда чувствуешь унылость духа и желание побеседовать о мрачных и страшных предметах, теперь же мы прибыли к месту назначения, и главной заботой в нашей жизни (а это главная забота в жизни большинства людей) должен быть вопрос о нашей пище.

Карета остановилась, и мы вышли. При виде пары вороных и серебряной сбруи швейцар отеля и двое-трое слуг бросились к нам, но князь прошел в вестибюль, не замечая никого из них, и обратился к человеку степенного вида, своему собственному лакею, который вышел навстречу ему с глубоким поклоном.

Я пробормотал что-то о желании взять себе комнату в отеле.

– О, мой человек сделает это для вас, – сказал он небрежно. – Это заведение далеко не полно; во всяком случае, все лучшие комнаты свободны, а вы, конечно, хотите одну из лучших.

Глазевший на нас слуга до этого момента смотрел на мой потертый костюм с видом особенного презрения, выказываемого нахальными холопами тем, кого они считают бедняками, но, услышав эти слова, мгновенно изменил насмешливое выражение своей лисьей физиономии и с раболепством поклонился мне, когда я проходил мимо. Дрожь отвращения пробежала по мне, соединенная с некоторым злобным торжеством: отражение лицемерия на лице этого холопа было, как я знал, только тенью того, что я найду отражающимся в манерах и обращении всего «высшего» общества, так как там оценка достоинств не выше, чем оценка пошлого слуги, и за мерку принимаются исключительно деньги.

Если вы бедны и плохо одеты – вас оттолкнут, но если вы богаты – вы можете носить потертое платье сколько вам угодно: за вами будут ухаживать, вам будут льстить и всюду приглашать, хотя бы вы были величайшим глупцом или первостатейным негодяем.

Такие мысли смутно бродили в моей голове, пока я следовал за хозяином в его комнаты. Он занимал целое отделение в отеле, имея большую гостиную, столовую, кабинет, убранные самым роскошным образом, кроме того – спальню, ванную комнату и уборную, и еще комнаты для лакея и двух других слуг.

Стол был накрыт для ужина и сверкал дорогим хрусталем, серебром и фарфором, украшенный корзинами самых дорогих фруктов и цветов, и несколько минут спустя мы уже сидели за ним.

Лакей князя служил во главе, и при полном свете электрических ламп я заметил, что лицо этого человека казалось очень мрачным и неприятным, даже зловещим, но в исполнении своих обязанностей он был безукоризнен, будучи быстрым, внимательным и почтительным, так что я внутренне упрекнул себя за инстинктивную неприязнь к нему. Его имя было Амиэль; я невольно следил за его движениями, так они были бесшумны, и его шаги напоминали крадущуюся поступь кошки или тигра.

Ему помогали двое других слуг, одинаково расторопных и вышколенных, и я наслаждался изысканными блюдами, которых так давно не пробовал, и ароматным вином, о котором могли только мечтать даже знатоки. Я начинал себя чувствовать совершенно легко и разговаривал свободно и доверчиво, и расположение к моему новому другу увеличивалось с каждой минутой, проведенной в его компании.

– Будете ли вы продолжать вашу литературную карьеру теперь, когда получили это маленькое наследство? – спросил он, когда после ужина Амиэль поставил перед нами изысканный коньяк и сигары и почтительно удалился.

– Конечно, – возразил я, – хотя бы только для удовольствия. С деньгами я могу заставить обратить на себя внимание. Ни одна газета не откажет в хорошо оплаченной рекламе.

– Верно! Но не откажется ли вдохновение изливаться из набитого кошелька и пустой головы?

Это замечание не на шутку меня задело.

– Вы считаете мою голову пустой? – спросил я, несколько оскорбленный.

– Не теперь, мой дорогой Темпест: не позволяйте выпитому токайскому или коньяку, который мы пьем, говорить так поспешно за вас. Уверяю, что я не считаю вашу голову пустой; напротив, из того, что я слышал, следует, что ваша голова была и есть полна идей – прекрасных идей, оригинальных идей, никому не нужных в этом все подвергающем сомнению мире. Но будут ли эти идеи продолжать пускать ростки в вашем мозгу или полный кошелек остановит их? – вот в чем вопрос. Оригинальность и вдохновение, как это ни странно, редко свойственны миллионеру. Предполагается, что вдохновение приходит свыше, а деньги снизу! Между тем, в вашем случае и то и другое – и вдохновение и оригинальность – могут и далее процветать и давать плоды, я уверен, что могут. Хотя часто случается, что, когда мешок денег достается честолюбивому гению, Бог покидает его, а черт вступает в свои права. Вы никогда об этом не слыхали?

– Никогда! – ответил я, улыбаясь.

– Конечно, эти слова глупы и звучат смешно в наш век, когда не верят ни в Бога ни в черта. Между тем они означают, что должно выбирать между верхом и низом: гений есть Верх, а деньги – Низ; нельзя в одно и то же время летать и пресмыкаться.

– Не верится, чтобы деньги заставляли человека пресмыкаться, – возразил я. – По-моему, это единственное средство, необходимое, чтобы усилить его дарования и поднять его до самой большой высоты.

– Вы так думаете? – Князь зажег сигару с серьезным и озабоченным видом. – Тогда я боюсь, что вы мало сведущи по части, как я называю, естественной психологии. То, что принадлежит земле, и влечет к земле. Вы это, конечно, понимаете? Золото принадлежит земле, вы добываете его оттуда, вы храните его в виде кусков или слитков; этот металл – вполне ощутимый. Гений же является неизвестно откуда: вы не можете ни откопать его, ни сотворить, а будете стоять и дивиться на него; он – редкий гость и капризен, как ветер, и обыкновенно производит разрушительное воздействие на условности, которым подчиняется человечество. Это, как я сказал, «высшее» над земными вкусами и понятиями, и те, кто его имеет, всегда живут в неведомых возвышенных сферах. Но деньги – это удобство, очень искусно выровненное с поверхностью земли; когда вам довольно его, вы твердой походкой спускаетесь вниз и внизу остаетесь!

Я засмеялся.

– Честное слово, вы очень красноречиво проповедуете против богатства! – заметил я. – Вы сами необычайно богаты. Разве вы досадуете на это?

– Нет, я не досадую, так как досадовать было бы бесполезно, – возразил он. – А я никогда не трачу время попусту. Но я говорю вам правду: гений и большое богатство не живут вместе. Например, я: вы не можете себе представить, какие громадные способности я имел когда-то! Давно, раньше чем сделался сам себе хозяин!

– Я уверен, что вы их имеете и теперь, – заявил я, глядя на его благородное лицо и прекрасные глаза.