Скоро дембель
Шрифт:
– Не доживешь, – сказал кто-то.
Молчание.
– Кто?… – Федька неверяще огляделся. Острый кадык дернулся вверх-вниз. – Кто это сказал?! Какая сволочь?!
– Я.
– Какой нахрен я?!
Из заднего ряда поднялся Гнат Крашевич во весь свой немалый рост. Жилистые руки расслабленно висят вдоль тела.
– Да ты, ты… – Федька сорвался на визг. – Я не доживу?! Я?! Да я сто таких! Это ты сдохнешь, сука!!
– Может быть, – сказал Гнат. Матвей понял, что испытывает к старшему токарю настоящую симпатию. – Может, и сдохну. Значит, такая судьба. Только я живой… А вот ты уже умер.
– Уж
– Ты уже мертвый, – сказал Крашенич спокойно. Федькина заточка оказалась у самого его лица. – Вся жизнь у тебя через могилу… Ну, бей!
– Думаешь, не смогу?! – закричал Федька высоким голосом. – Не смогу?!! Да я…
Гнат ударил.
Несколько долгих секунд Федька стоял, неверяще глядя на Крашенича. Потом уронил заточку, медленно опустился на колени – и заплакал. На одной ноте:
– Мамочка, мама, мамочка, забери меня отсюда, мамочка, пожалуйста, мама, мамочка… я не могу больше, мамочка… я хочу домой…
– Покупатели идут!
Клич разнесся по классам, из окон выглянули во двор десятки любопытных. "Покупатели". Повезет – проживешь дольше. Выберет удачный "покупатель" – будешь в хорошей части служить. С нормальной кормежкой и обмундированием… может, даже в тылу. Только с тыловых частей покупатели редко приезжают. У многих родственники призывного возраста. Да и убыль в тыловых частях маленькая… Не то, что в боевых дивизиях. Обычно покупатели едут из частей, которые поставлены на переформирование после тяжелейших боев…
60 процентов убыли личного состава.
70 процентов убыли личного состава.
А чаще: 95 процентов.
Чем потрепанней дивизия, чем раньше покупатели из части завернули сюда – тем лучше для призывников…
Глядишь, и до шестнадцати лет дотянешь.
Матвей сел подальше. На стене вместо старой надписи появилась другая:
Срок жизни дракона МД-113 в обороне составляет 48 минут
Вошли покупатели. Класс загудел – потому что покупатели были богатые…
Майор и прапорщик с серебряными крыльями на нашивках. Прапорщик вполне обычный, лет шестнадцати, а вот майору исполнилось никак не меньше двадцати. Взрослый красивый мужик.
Только они Матвею сразу не понравились.
Недалеко от Мельничной улицы, где Матвей обитал с матерью и сестрой, на берегу Тварьки стоял особняк. Жил там некий деятель, имя которого произносилось не иначе как шепотом. Ш-ш-ш. Здесь сам живет. Гремели в стенах особняка здравицы, хлопало шампанское, лилась музыка… И даже фейерверк пару раз был.
Матвей по пути на работу проходил мимо особняка. С той стороны, где стояли громадные мусорные баки, и скучал за чугунной оградой молодец в темно-синей форме. Охраняли особняк такие же, как этот майор с прапорщиком. Нашивки у них были другие, форма другая (но такая же ладная и новенькая), а вот лица – один в один.
Сытые.
Говорил майор очень хорошо. По-человечески, по-пацански. И вообще, производил впечатление командира жесткого, но справедливого. С таким хорошо воевать.
И если бы не ощущение «сытости», которое нет-нет, да проглядывало сквозь грубоватые черты майора – Матвей, наверное, подошел бы и попросился. Возьмите, господин майор. Хочу к вам.Только почему-то представилось Матвею, что стоит он в новенькой ладной форме за решеткой с чугунными драконами. Сквозь решетку видна желтая грязная Тварька и каменная набережная. Позади кухня, в которой ждет его, Матвея, мясной кулеш и борщ, и пироги с капустой, хлеб с маслом и джемом, горячий чай с сахаром… И фрукты в большой хрустальной вазе…
Матвей сделал шаг.
…и почувствовал одуряющий запах апельсиновой корки.
…Мягкий густой баритон выводил:
«…сердце драко-о-она стучит в моей груди-и-и»Неважно, какая была смена – дневная или ночная – окна в доме горели всегда. И всегда была музыка.
Матвей протер глаза. Веки словно песком присыпаны. Спать хочется неимоверно. Но – утро, но – смена.
Нет, не показалось.
Возле мусорного бака – яркие оранжевые пятна.
Матвей подошел ближе. Еще ближе…
Точно. Апельсиновая корка. Толстая, шершавая. Как кусочки солнца на снегу.
Матвей нагнулся, поднял. Он не помнил, когда в последний раз ел апельсины. Еще до войны. Еще совсем маленьким. Когда был жив отец… Матвей не выдержал. Воровато оглянувшись, поднес корку к носу. Втянул ноздрями аромат…
Последний год до войны. Ладонь Матвея лежит в ладони отца. Отцу тридцать лет. До войны это не казалось чем-то чудовищным.
Новый год. Праздник. Что-то яркое, светлое и…
Кх-м!
Матвей открыл глаза.
Через чугунную решетку со стилизованными драконами на него смотрел рослый парень в темно-синей форме.
Твою мать, подумал Матвей.
Охранник вдруг улыбнулся. Белозубый, красивый, румяный от мороза. Бери-бери, – сказал охранник. – Бесплатно.
В ту же секунду Матвей возненавидел его так, что в животе свело.
Огромное поле, окруженное черным выжженным лесом. Тут и там догорают отдельные деревья. В черное небо поднимается белесый дым.
Над полем громадным драконьим глазом нависает луна.
– Арш!! Поворот налево, раз-два! Левой, раз, раз, раз-два-три!
Под звуки военного марша шагают колонны. Бухают сапоги. Как на параде, звучат команды. Очередная колонна разворачивается под прямым углом и продолжает шагать…
Матвей знает, что колонны не должны столкнуться. Иначе случится беда. Какая-то громадная, невероятная беда. А командиры словно не видят. Поворачивают на шагающих параллельным курсом, подрезают соседей.
Вот две колонны чудом разминулись…
– Поворот напра-во, раз-два! Левой!
Десятки колонн.
Сотни.
Тысячи людей.
Бухают сапоги. Раз, раз, раз-два-три!
Матвей видит все это с высоты драконьего полета. Почему-то совсем не пугает громадная железная туша под седлом. Это дракон МД-113. Этого не может быть, потому что Матвей прекрасно знает, какими кабинами оборудуются боевые драконы. Здесь нет кабины, но есть седло – обычное, как для езды на лошади. Ветер треплет волосы и холодит лоб.