Скоро полночь. Том 2. Всем смертям назло
Шрифт:
А на юную курсантку м'oрок не влиял. Она все видела, слушала, делала свои выводы и принимала личные решения.
Постояла рядом со спорящими мужчинами, возможно – ожидая, увидят ли они ее, скажут что-нибудь важное. Не дождалась. Сделала десяток шагов, подняла автомат и начала короткими очередями расстреливать валявшихся под опорами «медузы» существ. Они как раз, почувствовав облегчение после уменьшения перегрузки, неуклюже зашевелились. На таком расстоянии пятикратное тяготение не могло помешать пуле 7,62 точно лететь в цель. Зато, попадая в нее, она приобретала массу и убойную силу тяжелой пулеметной.
– Эй, ты чего
– Было сказано – лучше убить, – обернулась она. – Я согласна. Такие на нас кидались и многих ранили. Убила, пока вы не передумали. Мужчины часто и немотивированно меняют свои решения. Нужно думать самой…
Голос у девушки был ровный, логика – убедительной, лицо – умным и красивым, но что-то в ней Андрею не нравилось. Наверное, в силу своего номера она была не доучена до уровня, подходящего к внедрению в человеческую жизнь. Другая бы предварительно спросила: «Дядя, так стрелять или нет?» Другая. Настя?
Новиков взял у нее из рук автомат. Ствольная накладка горячая, магазин пустой, но на поясе еще шесть.
– Молодец, «старший курсант». Твоя служба будет отмечена. Все правильно сделала. Подпоручик, – крикнул он рейнджеру, который был ближе всех, – иди сюда. Окажи девушке внимание. Чаек вы там, вижу, заварили…
– Чифирь, господин генерал, – с некоторым смущением ответил офицер.
– Вот и ей налейте. И сахара побольше. А тебе, Игорь, – порицание. Сначала о подчиненных думать надо, потом о себе…
– Простите, Андрей Дмитриевич, словно затмение нашло. – Ростокин на самом деле выглядел растерянным.
– Ладно. Не на тебя одного, но все равно… – Андрей не закончил фразу, потому что и сам не знал, как.
– Так что, Константин Васильевич, теперь пойдем? – спросил он. – Твой пациент готов разговаривать с родственниками убедительно?
– С учетом уже случившегося, – внезапно сказал Скуратов, – придется. А нет – мы поможем.
Андрей посмотрел на академика с уважением. Больше всего он не выносил интеллектуалов-либералов, в дело и не в дело любящих вспоминать о гуманизме и правах личности. Как будто изначально страдающих «стокгольмским синдромом».
Сейчас Виктор держал себя правильно. Как и полагалось другу Ростокина. Только, что немного странно, с Игорем он здесь общался меньше, чем, казалось бы, следовало.
– Пойдем. Я, ты, Урх и Антон. Остальные пусть держат внешний периметр, – с мрачноватой усмешкой сказал Удолин.
– Я тоже, – упрямо сказал Скуратов.
– Попозже. Сначала – рекогносцировка. Зачем нам сразу всеми научными силами рисковать?
Шульгин кивнул, поддерживая Новикова:
– Побудем здесь, Виктор. Наше от нас не уйдет. Пока разъяснишь мне кое-что.
– Ты, Саша, давай-ка лезь в машину и резко сбрось поле. Сначала до двух, а как мы по трапу полезем – совсем, – предложил ему Андрей. – Я при пяти и даже двух «же» за свои действия не отвечаю. Давно спортом не занимался.
– Иди, иди, сделаю как надо.
Внутри «медузы» было совсем темно.
– От большой силы тяжести освещение аварийное отключилось, – переводил Удолин слова Шатт-Урха. Они вдвоем шли впереди, Антон и Новиков с поднятыми пистолетами – тремя
шагами сзади. – Сейчас исправим.Андрею здесь сразу не понравилось. Мало, что темно, так еще пахло очень неприятно, и пол под ногами мягко пружинил, как живая ткань. Будто они, вроде пророка Ионы, очутились в чреве кита. Сейчас как брызнет со всех сторон желудочным соком, и пистолеты не помогут…
Через две показавшихся очень долгими минуты свет загорелся. Вернее, не «загорелся» в нашем понимании. По стенам, постепенно повышая яркость, начали вспыхивать в беспорядке разбросанные плафоны, на вид – не то древесные гнилушки, не то громадные, в кулак, светляки. Спектр был похожий, биолюминесцентный.
При свете ощущение, будто находишься внутри живого существа, только усилилось. Да так оно и было.
Все те же нестыковки – вполне технологическое оборудование дуггурской базы в пещерах, огнестрельные митральезы монстров, и одновременно – живые «звездолеты (или «машины времени»).
По буро-синюшному тоннелю, похожему на пищевод или, хуже того, прямую кишку, Шатт-Урх повел их наверх, что-то поясняя Удолину.
Пилотская кабина располагалась в куполообразном вздутии под самой «крышей». По кругу расставлены ложементы, напоминающие полураскрытые раковины устриц. Здесь запах сырого мяса и гниющих растений стал почти невыносимым. При появлении людей из своих «гнезд» начали выбираться существа, похожие на тех, с какими пришлось сражаться профессору и Шульгину в пещерах. Мельче Урха и не такие человекообразные. Только их было не три, как говорил Шатт-Урх, а четыре.
Возможно, ложементы имели противоперегрузочные свойства, иначе трудно представить, как эти субтильные гуманоиды могли три часа выдерживать нагрузку, с трудом переносимую тренированными земными летчиками и космонавтами в течение нескольких секунд, в крайнем случае – минут.
Чтобы хоть немного перебить вонь, Новиков с Антоном закурили.
– Здесь допрашивать будешь или на свежий воздух выйдем? – спросил Андрей Удолина.
– Убедимся, что кроме этих больше никого нет, и выйдем.
До штаба учебного центра лету по прямой было всего пять минут, поэтому допрос пилотов «медузы» решили проводить там, в технически оснащенных помещениях, а не в чистом поле, на холодном ветру.
Но хоть там, хоть здесь, принес он не слишком много новых сведений. О политическом устройстве и биологической организации своего общества эти весьма специализированные существа знали еще меньше, чем пленник из пещер или Шатт-Урх.
– Вот уж где криптократия так криптократия, – с оттенком, похожим на восхищение, сказал Шульгин. – Сколько же уровней и степеней гражданства в их славной державе?
– Я пока насчитал пять низших, – ответил Удолин. – Только гражданами их называть не стал бы.
– Так я исключительно условно выразился. Просто более подходящего слова не подобрал. Но с другой стороны… Кое-какими правами, причем конституированными гораздо жестче, чем любой бумажкой, они ведь пользуются?
– Едва ли. Это у нас при самых свирепых деспотиях в определенных условиях раб мог стать вольноотпущенником и даже императором, продавец пирожков – всесильным Меншиковым. У них – отнюдь. Вот ты, Шатт-Урх, если мы поможем вооруженной силой, готов возглавить правительство своего мира?