Скоро полночь. Том 2. Всем смертям назло

– Мне бы не хотелось просто так взять и сбежать, – сказала Лариса. Согласно парижской моде следующего сезона, которую она здесь усиленно насаждала, на ней была широкополая шляпа, украшенная голубой вуалеткой до середины лица, и длинные ажурные перчатки.

Как пошутил Басманов, увидев этот наряд: «Самое главное, Лариса Юрьевна, когда придется стрелять, противник не увидит направления вашего пронзительного взгляда».

Она шлепнула полковника веером по руке.

– Вы с дамой разговариваете, Миша, а не с киллером.

– Одно другому не мешает, – заметил Кирсанов.

– Пользуетесь, что вас больше? Пусть это остается на вашей совести, – Лариса на секунду капризно поджала губки. – Но как вы представляете себе нашу эвакуацию? Кстати, ребята, вам не надоело всю жизнь откуда-то эвакуироваться?

– Не мы первые, не мы последние, – ответил Басманов. – Если имеется выбор – лучше эвакуироваться, чем умереть у ближайшей стенки или в тюремной камере. Живой всегда что-нибудь может, мертвый – уже ничего.

– Что подтверждается опытом каждого здесь присутствующего, – резюмировал Кирсанов.

– Ну, будь по-вашему. Что ответишь на первый вопрос, Миша?

– Варианты предлагаются следующие. Немедленный, одномоментный общий отход. Как из Крыма в двадцатом в вашем варианте истории. Вызываем в условленное место Белли с «Изумрудом» и «Призрак», грузимся на них, за исключением тех бойцов, кто захочет остаться, и в открытом море Левашов открывает проход в Новую Зеландию. Все займет не больше двух суток.

– Остальных бросаем на произвол судьбы? После всего, что мы тут натворили? – изумилась Лариса.

– Что мы такого уж особенного натворили? – приподнял бровь Кирсанов. – Войну, которая должна была длиться еще два года, прекратили, считай. Буры получили Наталь. Англичан пока спасли от монстров и инсектов. Весьма оживили политическую жизнь, и здесь, и в Метрополии. Мировая геополитика получила хороший стимулирующий пинок. За что нам себя осуждать? Могло быть значительно хуже. Для всех.

– Мы уйдем, сюда явятся дуггуры, и что тогда?

– Без нас они, очень возможно, и не явятся. Что им тут делать? Если их законы и инстинкты требуют, чтобы прежде всего были уничтожены действительно вредоносные факторы, представляющие опасность для их цивилизации, то есть мы с вами, этим они и будут заниматься. А вот когда справятся, тогда, может, и займутся чем-нибудь другим, – сказал Басманов и добавил: – Это не я придумал, так на совещании высказывались.

– Не новость, – отмахнулась Лариса. – О том же самом говорили, когда в Африку сбежать решили. Как видите – не помогло. Воронка нас затягивает и затягивает, благополучных вариантов все меньше и меньше.

– Было и другое предложение, – не дал себя отвлечь бесполезной, с его точки зрения, дискуссией Михаил. – Здесь пока оставить все как есть. Если вторжений больше не будет, довести начатое до конца, дальше – по обстановке.

– До какого конца? – заинтересовался Кирсанов.

– Мира без аннексий и контрибуций, на ныне достигнутых рубежах, в политическом смысле. Дождаться, чем закончится лондонская интрига Алексея и Сильвии со сменой монарха и правительства. С учетом новых обстоятельств консолидировать власть в Капской колонии (или как там она будет называться).

– И после этого?

– Сказано же – далее по обстановке. Зачем вперед далеко заглядывать?

– Меня это гораздо больше устраивает, – сказала Лариса. – Сбежать мы всегда успеем. И вообще правильно говорила Скарлетт О’Хара: «Об этом я подумаю завтра».

– Если не сосредоточим всех своих людей в одном, надежно укрепленном месте, в полной готовности и к бою, и к эвакуации, можем и не успеть. Особенно если наши контрагенты на третий раз придумают что-нибудь оригинальное. – Кирсанов оперся щекой о кулак и изобразил задумчивость. – То есть лично мы, втроем, сбежим безусловно. Еще Давыдова с Эльснером, Сугорина, Белли постараемся захватить. Да и то не наверняка. Знаете, что при ночном налете на город крупной банды случалось? Связи нет, единого командования нет, сопротивление приобретает очаговый и мелкоочаговый характер, многие гибнут поодиночке, не зная, куда бежать и в какую сторону стрелять… – Басманову в такие переплеты попадать приходилось, и он поддержал Павла со знанием дела. – Полтысячи махновцев, помню, в Люботин ворвались, там пехотный батальон из дивизии Май-Маевского стоял и обозы. В чистом поле, скорее всего, отбились бы, а по дворам и переулкам всех, считай, постреляли и порубили…

– Это верно. Представим, что я в своих теориях не прав. И они не в го с нами играют, а наши способности к сопротивлению и стратегический потенциал вскрывают. Убедились наконец – привычные, не требующие настоящих жертв методики исчерпаны. Заодно узнали, чем мы располагаем. Ну и введут в бой такое, что и вообразить невозможно… – Кирсанов передернул плечами.

– Значит, договорились, – подвел итог Михаил. – Докладываем «наверх», что решение принято. Весь свой личный состав размещаем в пакгаузах за товарной станцией. Я уже присматривался, заборы там мощные, строения каменные. Предполье хорошо простреливается, внутренняя территория, в случае прорыва неприятеля, для обороны приспособлена почти идеально. И если англичане вдруг какую пакость задумают, вроде интернирования, трудненько им придется. Согласны?

…Чтобы не осложнять наметившегося согласия между верховными властями колонии и «волонтерами» (бурско-английские отношения временно оставляя за кадром), не привлекать излишнего внимания дуггуров, мало ли что, вдруг и у них здесь собственная разведка имеется (а почему бы и нет?), на новый опорный пункт перевели только остаток офицерского батальона, меньше сорока человек. Они должны были составить резерв на случай любого развития событий, имеющих отношение к очередному потустороннему вторжению или нет – неважно. Остальных волонтеров из этого времени, российских и иностранных, наравне с молодыми бурами, оставили в местах прежней дислокации.

Басманов без всякого удовольствия сообщил о своем решении генералу Девету. Именно ему, поскольку их связывало «войсковое братство» и «совместно пролитая кровь». С президентом Крюгером и остальными бурскими полководцами он теперь предпочитал не встречаться.

Сцена прощания вышла не очень приятной. В том смысле, что Михаилу было неприятно смотреть на недавно еще бравого и уверенного в себе, а сейчас теряющего лицо генерала, на которого совсем недавно наш полковник возлагал очень далеко идущие надежды.

Как ни дипломатничай, а если из двух сидящих лицом к лицу офицеров один… ну, не трус, а просто – не сумевший себя проявить, а второй – безусловный герой, какой может получиться разговор?

– Вы нас бросаете, Михаил! Вы переходите на сторону врага! Уж этого мы от друзей никогда не ожидали! Что угодно, только не это!

Девет кружил по небольшой комнате с земляным полом, где они встретились один на один. Сквозь косоватое окно в глинобитной стене неяркий предвечерний свет падал на деревянный стол и два трехногих табурета. Никакой другой мебели здесь не было.

– Христиан, друг мой, – Басманов старался говорить предельно мягко, сдерживая свой пресловутый «командирский голос» и желание выдать коллеге что положено попросту, известными словами. – Вы мне сейчас напоминаете одну женщину, с которой нас связывали достаточно нежные чувства. Потом она вышла замуж за другого, но при встрече во всем обвинила меня, заявив, что я был «недостаточно настойчив». С вами – та же история. Я опять виноват. Мы, русские, опять и снова виноваты! Перед всеми и за все! Как повелось! У вас, Христиан, хватит совести сказать мне в лицо, что мои солдаты плохо воевали? Что без их помощи вы выиграли бы несколько решающих сражений? Что я не говорил и вам, и Кронье, и Деларею, как следует воевать? Не будь вы столь трусливо ограниченны, мы бы сейчас пили шампанское во дворце губернатора Капской колонии и любовались океанским прибоем. Я не прав? Не мои ли бойцы, бескорыстно пришедшие вам на помощь, покоятся сейчас в могилах без памятников?