Скорпион
Шрифт:
Да, гражданину Нестеровому было плохо — он подавился во время моего небольшого монолога легким воздушным дымом и кашлял точно припадочный. Потом ему заломили руки и утащили — утащили, как будто мешок с биологическими отходами.
— И где же ранец? — спросили меня.
— Какой ранец? — пошутил я.
— А-а-а-а-а!
— Ну ладно-ладно, — повинился и указал себе под ноги. — Там ранец.
… Герметичный ранец с ядерным зарядом был обнаружен группой быстрого реагирования именно там, где он и должен был находиться: в фекальных водах общей канализации — в полупритопленном состоянии.
Москвичи и гости столицы, гуляющие по дорожкам
5. Рождественское чудо, год 1999
Я со всей тщательностью проверяю снайперскую винтовку с оптическим прицелом «Ока-74». Я люблю эту дальнобойную и удобную игрушечку для menhanter, и она отвечает тем же: никогда не подводит. Пользуюсь этим видом оружия редко, да, как говорится, метко. Никто ещё не жаловался: пуля в лоб и никаких мук. Зачем моей многострадальной родине инвалиды?
Нынче ситуация складывается такая, что без этой полуавтоматической скорострельной верной подруги никак не обойтись. Общая ситуация в стране к первому январю приблизилась к окончательной критической черте. Курс доллара к рублю 1:19,99. И этим сказано все. Как выразился ещё ранней осенью один из высших бюрократических чинов: по стране будто Мамай прошел. Не знаю, как насчет современного татаро-монгольского ига, но то, что мы вернулись к прошлым временам десятилетней давности, когда рушился Союз ССР, это факт.
Глубокий и мертвый застой — верхняя власть находится в коллапсе, а народ безмолвствует. История повторяется с удивительной цикличной периодичностью. Одни и те же ошибки преследует всех нас. Наверное, человек должен работать на самого себя, и тогда и ему, и государству будет хорошо. Разве не понятно власти, что страна объявила своеобычную забастовку: никто и ничто не работает. Все живут надеждой на некое чудо. Не на рождественское ли?
Если бы мне три месяца назад сказали, что подобное чудо возможно, я бы рассмеялся и без зазрения совести пристрелил информатора. Однако сейчас после того, как мной проделана колоссальная оперативно-боевая работа, понимаю, что в нашей любимой стране все возможно.
Вся эта история, на первый взгляд курьезная, началась как все мои истории — с просьбы полковника Старкова о встрече. Впрочем, мой товарищ был уже в звании генерала, что не имело никакого принципиального значения для наших отношений.
Мы встретились на мокром октябрьском картофельном поле, изображая в очередной раз любителей охоты на дичь. Налепив на ноги чернозема, мы приткнулись на пенечке в прелом уютном перелеске. Я вытащил из рюкзака холодную бутылку родной:
— Ну-с, товарищ генерал, поздравляю!
— Ааа, пустое, — отмахнулся Старков.
— Прекрати, — сказал я. — Ты честный чекист. На таких, как ты…
— Алекс, иди к черту! — И предложил выпить за этот моросящий секущий дождик, за беглые облака, за черноземное поле. — Словом, за родину!
И мы выпили — иногда можно позволить себе пафос в словах, когда тебя никто не слышит. И не смеется в косоротый роток.
В городах мы забываем навоженный запах отчизны, и немногие из нас могут позволить себе промесить стылое поле, чтобы потом ухнуть стакан горьковато-полынной водки и посмотреть на прекрасную увядающую природу.
— Ба! У тебя же скоро день рождения,
Алекс, — вдруг вспоминает мой товарищ. — Седьмого, кажется, ноября?— Да, ладно, — скромничаю я.
— Ты кто у нас по небу? — задирает голову к облакам.
— Скорпион, — признаюсь я. — Я же говорил.
— Ну да-ну да, — вспоминает генерал. — То-то у тебя характер, братец, такой ядовитый. — И разливает водку по стопкам. — Ну, давай, за тебя, а то неведомо когда свидимся.
Мы выпиваем, и я чувствую легкую приятную нетрезвость, какую, наверное, чувствует скорпиончик, нечаянно ужаливший самого себя.
Да голос генерала отрезвляет меня — генерал интересуется девушкой по имени Мстислава. Я удивляюсь: а что? Нет, ничего, отвечает мой товарищ, хочу знать твое, донхуан, нынешнее семейное положение.
— Один, как скорпион в пустыне, — развожу руками.
Однажды девушка Мстислава решила возвратиться в свой секретный родной городок Снежинск. Я удивился: почему? И получил ответ: она устала ждать меня — меня нет и нет, и даже, когда я есть, то все равно нет: я слишком занят своей работой. Прости, сказал на это, исправлюсь, честное слово. Нет, ответила, ты, Саша, уже не можешь жить по-другому. Я устала бояться за тебя, говорила она, мне хочется домой.
И она убыла в свои сибирские просторы, насыщенные таежным кислородом, а я остался в некотором недоумение. Странно, я не хотел, чтобы она уезжала. Тем более она спала тихо и мне иногда приходилось рукой проверять: рядом ли? Возможно, я потерял былую мужскую привлекательность, незаметно превращаясь в скучного зуду, которого ничего не интересует, кроме профессиональных загадок.
— Ну и хорошо, — сказал генерал на все это. — Значит, ты свободен и душа моя будет спокойна. — И с усилием вырвал из кармана куртки пачку долларов.
— Что это? — спросил я. — Плата за будущую работу?
— Эээ, нет, — рассмеялся Старков. — Это деревянные доллары, мой друг, но лучше, чем настоящие. Глянь-ка!
Я равнодушно вырвал из пачки импортную ассигнацию, помял её, посмотрел на слабое солнце:
— Вроде настоящие. И новенькие, — понюхал. — Пахнут машинным маслом.
— Это дело стоящее, Алекс, — интриговал генерал. — Я на него ткнулся случайно, — и поведал, что неделю назад неожиданно застрелился в своем кабинете генерал-полковник Коваленок, занимающийся экономическими проблемами. Застрелился и застрелился, мало ли ответственных работников органов безопасности стреляются в своих служебных кабинетах. Но в производственной суете после его гибели «дело о капусте» передали новоиспеченному генералу Старкову, который было рьяно взялся за решение проблемы. — И вдруг как ножом отрезали, — признался. — Расследование прекратить как бесперспективное. А, как формулировочка?
Удобная формулировочка. Вот только для кого? Этот вопрос вызывает у моего товарища неадекватную реакцию — он начинает оглядываться по сторонам, будто находится в суетной арбатской толпе. Я смеюсь: в чем дело, неужели он подозревает, что под каждым кустом сидят недоброжелательные сексоты и доносят руководству о каждом его шаге и его слове?
— Саша, — строго сказал генерал. — Ситуация крайне тяжелая. Ты даже не представляешь, в какой мы жопе сидим — все.
— Отчего же не представляю, — ответил я. — Очень даже представляю, — и предположил, что вышеупомянутое местоположение названо Старковым исключительно из чувства сострадания, а находимся мы все, власть и народ, куда дальше и куда глубже.