Скотина

— Да нечему там делиться. Убийцы ночные шумели, спать не давали. Вот и встал прогуляться, знаете как вечерние прогулки полезны для здорового сна? И аппетит улучшается.

— Да, конечно, тебе ли на аппетит жаловаться, ты пришел сам, значит у тебя есть вопросы.

— Современник, ты знал, что меня травят зельем?

Слуга ответил осторожно, подбирая слова, — Скажем так, не знал, но допускал, что это возможно.

Не врет, зараза, но и не договаривает что-то очень важное.

— Ты ради этого вопроса сюда приперся и почтенных мастеров взбаламутил? Они ради тебя ателье закрыли. Давай нормальный вопрос, со смыслом, пока думаешь, я продолжу сказку:

Но даже в самом послушном стаде может завестись паршивая овца. Один ученик был ленивый, завистливый и жадный. Он не хотел учиться, завидовал богатству и славе мастера, успехам других учеников. Однажды мастер не выдержал, поколотил его палкой и выгнал, бросив в спину прозвище, приставшее навсегда — «Нерадивый» …

Слава Вечного ученика прогремела по всему миру. Люди восхищались изящными работами великого мастера и его подмастерьев. Радовались ценам, которые он выставлял за свои шедевры. Но на квартале плотников зрело недовольство, ибо доходы их пали, никто не хотел больше платить за грубую и некрасивую работу.

Человеческая зависть, жестокость и злоба не имеет границ. Однажды глава гильдии плотников коварный Юрот собрал всех недовольных на тайную вечерю. Были пролиты реки вина, гремела музыка и доступные женщины танцевали на столах. Заговорщики обсуждали планы и наущали бывшего ученика — как погубить учителя. Нерадивый ученик, в сердце которого поселилась лютая злоба, отдал мастерам все свои сбережения — тридцать серебряных монет, и купил коварный план.

Вечного ученика схватили чтобы жестоко пытать и казнить. Почернела кровь, вытекающая из ладоней, пронзенных ржавыми гвоздями…

Я понял, это намек, я же все на лету ловлю. А намек то жирный. Продолжил ровно с того места, где я закончил ублюдку читать, в облике сестры. А там ока не было, и еще артефакт стоял защитный.

— Нет, Современник, на самом деле мой вопрос в другом. Скажи, какую ступень ты занимаешь в иерархии пилигримов?

— Вот так, просто, в лоб? Боря, надо быть тоньше.

— Извини, Современник, какой есть.

— Хорошо, обещал, значит отвечу честно. Да, я являюсь пилигримом, тут нет секрета, это как признаться, что у тебя есть умение очень высокого уровня. Но я не вхожу в часть, управляющую другими. Я стою в стороне, ближайшая аналогия – как независимый аудитор перед советом директоров. Конец связи, Боря, до встречи.

— Погоди, я уеду в столицу, от этого ателье далеко, как я смогу с тобой связаться?

— Не тупи, Боря. Это тебе домашнее задание. Если ты сам не найдешь способа — значит я в тебе ошибся.

Обиделся, как пить дать. Не понравился ему мой вопрос, потому что сформулирован он неправильно. Одной этой информации достаточно, чтобы сказать — не зря я сегодня сюда приехал. Есть о чем подумать, есть.

Расплатился за халат, хмурый и озадаченный вышел на улицу. Грабеж. Двадцать пять рублей за кусок цветной тряпки, который таки застегнулся, но трое натягивали, языки высунув. Сам точно повторить этот подвиг не смогу.

Посидел трошки на том же месте, где точил спицу. Я узнал много, и что-то очень важное. Сам до конца сейчас не понимаю — насколько. Надо курева достать и все обдумать. Еще, Остап покоя не дает. Первое впечатление о нем – «Глуп, труслив и паталогически жаден». Первое и третье без вопросов, но настоящий трус не напал бы в открытую. Травить да, подставить и кинуть – пожалуйста. Но не так, ночью с боевым артефактом. Опять что-то упускаю.

Вывески над мастерской Леонтия не было, хотя след свежий — вот он. Снял что ли? Махнул рукой Степану, обожди пару минут.

Внутри все переменилось, никого беспорядка, ни паутины, ни следов запустения. Ровные полки, инструменты, отрезы тканей. Просто образцовое ателье. Мастера не видно, посередине комнаты застыл полицейский чин с лихо закрученными усиками. Моложавый, лет тридцати, видно, что энергичный, но энергию такие фрукты не в то место направляют. Завис, изучая свои ладони.

Обернулся на каблуках, — Обер-старшина Холодцов, Василь Сергеевич. Веду дознание по факту кончины мастера Леонтия. С кем имею честь?

Я ответил осторожно, — Это, Боря я. Имею у Леонтия интерес, — мир поплыл перед глазами, — Кончины? Мастер Леонтий умер?

Брови обер-старшины столкнулись, — Что за интерес такой?

Перед дознавателями юлить нельзя, работа у них такая — быстро на чистую воду выводить, — Собирался заказывать костюм в качестве платы за вывеску. Я делал тут вывеску. А как умер? Случилось что?

Обер-старшина нахмурился, — Как умер — это тайна следствия. Не положено. И не было тут никакой вывески. Когда последний раз Леонтия видел?

— Два дня назад приезжал костюмы забирать, у другого портного, наверху. Тогда же и с Леонтием говорил, и вывеску мы делали.

— Один приезжал?

— Не-е-е, с матушкой и око с нами было.

— Так-с, проверим. И больше не виделись?

— Вживую нет, по ладони общались, сейчас точно скажу —утром вчера.

— О чем говорили?

— Да ни о чем особо. В гости приглашал. Про артельного он говорил, который вывеской интересовался.

— Так, ты мне этой вывеской зубы не заговаривай. Сказал же — не было вывески. Ночью этой, где был и кто подтвердить может?

Я начал осторожно, — Сложный вопрос. Вечером найду, кто меня видел, утром на мосту, тоже народу много. Ночью правда подумать, вспомнить надо.

Отвернулся, повернувшись ко мне задом, обтянутым в белые лосины. Что-то я не то засмотрелся. Обер-старшина затараторил в ладонь как пулемет, — Господин исправник, да, закончил. Опросил, тело упаковали и отправили. Подозреваемого задержал, подозрительного вне меры всякой. Да, прямо как в учебниках пишут, негодяй вернулся на место преступления.

— Молодой человек, вы задержаны. Придется проехать для выяснения некоторых обстоятельств. Не советую оказывать сопротивление, вы имеете право…

— Гражданин обер-старшина, уверен, что это недоразумение.

— В управе будешь объяснять, там быстро разберутся, что ты за гусь. Под наблюдением говоришь? А не сильно ли зазвездился, чтобы око с тобой ездило?

— Василь Сергеевич, вы же фамилию мою не спросили!

— Да будь ты хоть сам…

— Все верно, я Борис Антонович Скотинин, сын барона Белозерского. Вот вам моя ладонь.