Скрип

От того, что я вдруг стал кому-то врагом, мое чувство собственного достоинства возросло до небывалых размеров. Я ощутил свою значительность и уже почти что гордился собой – тем, что в одиночку бросаю вызов могущественному преступному клану террористов-диверсантов. Я чувствовал себя Джеймсом Бондом, Робин Гудом и комиссаром Каттани одновременно. Останавливая взгляды на прохожих, я молча обещал им, что спасу их. Я уже забыл о том, что еще вчера был призраком, фантомом, – сейчас не было никаких сомнений в том, что я есть. И убедительнейшим доказательством тому явилась установленная за мной слежка.

Ровно через час я снова позвонил на телефонную станцию и узнал, что к моему номеру никто и не думал подключаться, так что я могу быть совершенно спокоен на этот счет.

– Девушка, вы уверены? Ошибки быть не может?

– Молодой человек, я уверена в этом так же, как и в том, что вы задаете дурацкие вопросы.

Значит, телефонный разговор, подслушанный мной вчера, оказался чистой случайностью. В парке – тоже самое.

Мне оставалось только одно – поменяться ролями с парнем, который следил за мной, и установить свою собственную слежку за ним, притворившись ничего не подозревающим идиотом. Эта мысль показалась мне гениальной. Когда-нибудь этот парень должен будет смениться другим «хвостом», вот тогда-то я и займусь им. В том, что он обязательно должен навести меня на одну из диверсантских штаб-квартир, я по своей наивности не сомневался.

Чтобы удостовериться в слежке, я применил классический прием: остановился около витрины и сделал вид, что рассматриваю ее. Через четверть минуты я увидел его – он перешел на противоположную сторону улицы и остановился у фонарного столба, заглядевшись на объявления. Я двинулся вперед, ведя парня за собой. Я собирался где-нибудь удобно устроиться, чтобы просмотреть газету, поэтому конечной целью пути избрал небольшой, но очень зеленый сквер, разбитый через два квартала от метро.

Выбрав удобный наблюдательный пункт между двумя клумбами, я расположился на скамейке, раскрыл газету и, глядя поверх нее, установил местоположение условного противника. И даже испытал удовлетворение от того, что все идет по плану. Потом, углубившись в чтение, я начал штудировать объявления о работе, которые на разные лады кричали о том, что страна остро нуждается в менеджерах различного калибра, секретаршах приятной внешности, бухгалтерах со стажем, целеустремленных торговых представителях, рекламных агентах, желающих чего-то там добиться в этой жизни, а также всевозможных риэлторах, рекрутерах, логистиках, криэйторах, промоутерах и мерчендайзерах вкупе с дистрибьюторами и клининговыми операторами – все это без вредных привычек и с активной жизненной позицией. У меня заболела голова, когда я осознал, что из всего этого разнообразия гожусь разве что на должность уборщицы в супермаркете или расклейщика объявлений без опыта работы.

Но надо было выбирать. Я раскрыл газету на разделе «Работа для всех», зажмурил глаза и ткнул пальцем. Это оказалось стандартное, ни о чем не говорящее объявление о «бизнесе для всех желающих». Покорившись судьбе, я пошел звонить по указанному телефону. Автомат нашелся невдалеке, в зоне видимости, и мой «хвост» не шелохнулся, старательно делая вид, что заснул в тенечке.

Демонстративно отвернувшись от него, я набрал номер. Ответившая женщина пригласила меня приехать завтра в полдень за подробной информацией, продиктовала адрес и назвала свою фамилию. Наверное, в качестве пароля. Она еще что-то говорила, но из-за протарахтевшего рядом бульдозера я ничего не расслышал.

Выйдя из будки автомата, я хотел вернуться на лавку. Следить за «хвостом», удобно устроившись на скамейке, было гораздо комфортнее – не надо таскать его за собой, слоняясь по прожаренным улицам города, истязуемого дневным светилом, и нервно озираться в поисках предмета слежки, делая при этом вид заблудившегося туриста. Сиди себе тихонечко и наслаждайся видом своего подследственного, прочно приклеенного к скамейке долгом службы. Но мои надежды на сладкую жизнь оказались самым беспардонным образом разрушены. Кинув взгляд на лавку, где пять минут назад сидел парень в темных очках, я очень удивился: она была пуста. Я поискал стрижку-ежик на других лавках, прошелся глазами по кустам. Парень исчез. Я упустил его, как последний дилетант. А других претендентов на роль «хвоста» не находилось – на скамейках восседали мамаши с колясками, влюбленные парочки, замученные сессией студенты, резвились дети, да соревновались в вязании чулок две самоотверженные старушки. Прохлаждаться в сквере больше не имело смысла.

* * *

Разочарованный в своих успехах шпиона-любителя я вернулся домой. Работал до вечера. А с наступлением ночи снова был на крыше.

Я сидел на краю, спустив ноги вниз, опершись локтями о низкое металлическое ограждение, и безучастно смотрел, как город зажигает огни и как гасит их. Не знаю, сколько времени прошло в наблюдении за этой игрой в жмурки города с ночью, но я вдруг почувствовал, что все начинается заново. Опять меня окутывает призрачной пеленой позавчерашнее наваждение. Меня вновь куда-то затягивает и засасывает, в какую-то черную дыру, где я уже буду не я, а только тень моего я. Я прислушался. Так и есть: внизу опять скрипели качели, посылая повсюду свои тоскливые позывные. Смотреть вниз, чтобы разглядеть моего мучителя, было бесполезно – я уже знал, что там никого нет. Качели, ставшие на время флейтой крысолова, манящей меня за собой, были безнадежно пусты.

Качели никогда не были для меня просто детским развлечением. Они вошли в мою жизнь чем-то большим, чем просто маятник, на котором весело и интересно раскачиваться. В первый раз я услышал этот плач качелей в детском саду. Будто они о чем-то просили, не смея перевести свои рыдания в понятные для людей слова. Сама мелодичность этого скрипа меня настолько околдовала, что я подолгу мог стоять рядом и слушать, а если никто не качался, то я сам раскачивал их, не решаясь оседлать. Когда я учился в первом классе, качели появились и во дворе нашего дома. К перекладине были подвешены сразу три сиденья, и все равно у качелей постоянно собиралась очередь. Я тоже не избегал этого удовольствия, но кроме него у меня появился дополнительный аттракцион, от которого я испытывал истинное наслаждение, не понятное другим. Расстояние между двумя соседними сиденьями качелей было не очень велико – чуть больше ширины детских плеч. В этом и заключалась суть. Надо было только дождаться, когда два человека посильнее раскачаются, и тогда неторопливо пускаться в путь между двумя параллельными траекториями. Конечно, риск минимальный, если держаться прямо, руки по швам, но дух все же захватывает, когда ежесекундно ожидаешь жесткий и резкий удар в спину – хотя бы только в воображении. Эффект получался максимальным, когда сиденья двигались в противоположных направлениях. Для меня эта узенькая дорожка между двумя тяжелыми и быстрыми маятниками была Переходом. Я воображал, что перехожу по ней в какой-то другой мир, где все по-иному, все приобретает новые качества и способности. Эта дорожка была символом иной реальности, и она же была путем в этот иномир. Словно я, отправляясь в это междукачельное путешествие, порывал со всем, что окружало меня в жизни, разрушал все привычные связи и держал путь в неведомое, исчезая для всех остальных.

Естественно, я очень ревниво относился ко всем попыткам других детей следовать моим путем. Я не хотел, чтобы они нашли этот другой мир – делиться им с кем-то у меня не было никакой охоты. Однажды какой-то незнакомый мне мальчишка, наверное, он еще и в школу не ходил, глядя на меня, решил повторить мой коронный номер. Я даже не обратил на него поначалу внимания – настолько он был мал, что вряд ли мог что-либо понять и уловить смысл Перехода. На одном из сидений раскачивался наш дворовый хулиган Сюпа, парень лет четырнадцати. И вот когда этот несмышленый хлюпик прошел уже больше половины, Сюпа, решив пугнуть его, выставил на полном ходу руку. Малыш в испуге отшатнулся в сторону и сразу же угодил под соседние качели. Я видел, как мальчишка пролетел вперед на метр и упал без сознания. Сразу же поднялся переполох, чьи-то испуганные мамаши начали кричать, суетиться вокруг подбитого, побежали звонить в «Скорую». Я был растерян и взволнован не меньше других. Но кроме испуга я испытывал и тайное удовлетворение. Глядя на струйки крови, вытекавшие из носа и из ушей мальчишки, я думал о том, что он не выдержал испытания Переходом. Переход не принял его и закрыл перед ним свою дверь. Он сам пожелал оставаться только моим. Отныне я мог быть спокоен, видя как другие проходят через качели, – теперь я знал, что они далеки от открытия Перехода. А тот, сбитый, вплотную подошел к разгадке моей тайны и должен был поплатиться за это. Больше я его не видел, но, кажется, он все же остался жив.

Выйдя из детского возраста, я потерял интерес к качелям. Переход канул в прошлое, превратившись в воспоминание. А те ощущения, которые я испытывал, проходя по нему, то чувство, будто я нахожусь на границе двух противоположных миров, мне все же иногда удавалось уловить. Это случалось на разделительной полосе автодорог – когда пройдена только половина пути через улицу, а светофор уже поменял цвета. С обоих сторон меня охватывает плотный поток машин, мчащихся в противоположные стороны, и я оказываюсь в пограничной зоне, ощущая, как расползаются и растворяются зыбкие грани мира, а реальность рассыпается в прах…

А теперь этот скрип внизу – как навязчивое напоминание о чем-то, что я давно забыл. Сейчас это что-то снова вошло в мою жизнь и куда-то меня зовет. Что-то должно случиться, сейчас, сию минуту, надо только…

– Здесь не занято?

От неожиданности я вздрогнул и резко повернулся. Я не заметил, как он подошел – он был едва различим, хотя мои глаза давно уже привыкли к темноте и все предметы на крыше обрисовывались четко и ясно. Шагов или других звуков я тоже не слышал. Еще один любитель ночного высотного воздуха? Я хмуро оглядел его и ответил:

– Нет.

Даже абсурдность ситуации не могла меня развеселить. Этот незваный пришелец прервал меня на чем-то важном, жизненноважном, а теперь из-за его идиотского вопроса я был сбит с толку и потерял нить своих мыслей.

Он сел рядом и тоже спустил ноги вниз. Кое-как я рассмотрел смутно вырисовывавшиеся черты его лица, но оно было мне незнакомо.

– Отличный вид, – начал он. В его намерения явно входило втянуть меня в бессмысленнейший разговор.

– Красиво, – лениво отозвался я.