Скрипачка

— Интересно было бы увидеть женщину, которую любил Павел Тимофеевич на склоне лет, — проговорила она мечтательно. — Вы бы не могли ее описать?

— Вы хотите написать об этом в статье? — испугалась Софья Тимофеевна.

— Ни в коем случае, — успокоила ее Алька, — мне просто чисто по-женски любопытно.

— Хорошо, я скажу вам, но только не для газеты. Довольно высокая, хорошо сложена, брюнетка с длинными прямыми волосами. Черты лица, видимо, правильные. Но разобрать сложно — я говорила, что Инга носит тонированные очки из-за сильной чувствительности глаз. В ней и правда было что-то очень притягательное. Говорила она мало, но я запомнила, что голос у нее низкий и красивый, и очень интересные руки — я наблюдала за ними, когда она делала торт. Пальцы длинные, изящной формы, словно она всю жизнь играет на музыкальном инструменте. Это тем более удивительно, что Инга никогда не училась музыке и даже нот не знает.

— Где же они познакомились? — удивилась Алька.

— Вы не поверите — в поезде. Павел Тимофеевич возвращался из санатория, и Инга оказалась его соседкой по купе. С тех пор и начался их роман.

— Вот бы встретиться с этой Ингой, — нахально заявила Алька, — она бы многое, наверное, могла рассказать нам для статьи. Вы не поможете нам с ней связаться?

— Увы, — развела руками Кретова, — я ничего о ней не знаю. После смерти Павла она пропала, не позвонила, не зашла. Вероятно, опасается огласки.

— И ни у кого нет ее координат?

— Может быть, у соседей Павла по даче? — неуверенно предположила Кретова. — Они бывали там очень часто, вдали от города оба чувствовали себя спокойнее. Вдруг с кем-нибудь сошлись покороче?

— Вы подскажете, как туда добраться? — оживилась Алька. Она сделала вид, что не замечает Ленкиной недовольной гримасы. Конечно, той не хочется тащиться в Александров, да еще и на электричке. Машины у девчонок нет, а просить знакомых отвезти их на дачу Кретова нельзя: никто не знает про их нелегальное расследование. Ну да ничего не поделаешь, придется ехать.

Софья Тимофеевна записала Альке адрес дачи, потом они еще немного поговорили о Кретове, Алька для вида сделала кое-какие пометки в блокноте. Девушки уже хотели попрощаться, но разговорившаяся старушка внезапно остановила их.

— Еще минутку. — Она поднялась с кресла и подошла к старинному, тяжелому комоду, стоявшему у окна. — Я хочу вам напоследок показать… — Не договорив, она отодвинула с трудом поддающийся ящик, достала оттуда толстый фотоальбом в красивом кожаном переплете, вернулась к девушкам: — Вот. Так вам будет яснее всяких моих слов. Посмотрите, каким Павел Тимофеевич был в молодости, да что там — в молодости, здесь есть его фотографии всего пятнадцатилетней давности. Увидите, как он изменился с тех пор.

Алька с Ленкой незаметно переглянулись. Вот незадача! Теперь им не уйти отсюда еще неизвестно сколько. Что ж, назвался груздем — полезай в кузов, придется прилежно разглядывать семейные снимки и делать вид, что им это безумно интересно.

Софья Тимофеевна раскрыла первый лист альбома, бережно перевернула папиросную бумагу, отделяющую страницу от страницы. На снимках Кретов был совсем молодым и более солидным, с разными людьми, в разной обстановке. Альке быстро надоело рассматривать покойного дирижера во всех его ипостасях, ничего полезного эти фотографии ей дать не могли. Ее интересовали последние несколько лет жизни дирижера, но, судя по этому альбому, как раз в последние годы Кретов практически не снимался. Видимо, портрет в траурной рамке и был самой поздней его фотографией.

Алька подавила готовый вырваться наружу зевок, придумывая, как бы половчей свернуть занудное занятие. Кретова пролистала еще только пол-альбома, сопровождая просмотр каждой карточки длительными комментариями. «Пожалуй, пора сказать Софье, что позабыла сделать важный звонок», — решила про себя Аля, покосившись на сидящую со скучным видом Ленку. Кретова перевернула лист и сняла запотевшие очки, чтобы протереть их. Алька машинально поглядела на разворот альбома. Там были всего две крупноформатные фотографии. Слева — молодой Павел Тимофеевич в шляпе и с сигаретой в зубах весело улыбался в объектив. Надо же, действительно, сестра права, каким жизнерадостным он был когда-то! Скрутило его под конец, ничего не скажешь! Алька перевела взгляд направо и зажмурилась. Снова открыла глаза, провела по ним ладонью, смахивая невидимую пелену, наклонилась поближе к альбому.

На снимке, на парковой дорожке, обнявшись, стояли трое — крайний слева Кретов, в плаще, все в той же широкополой шляпе, но с лицом серьезным и задумчивым. Одной рукой он держался за ствол липы, другой обнимал за талию молодую светловолосую женщину. Та, в свою очередь, прижимала к себе длинноногую худенькую девочку-подростка, в курточке, брючках и со смешными косичками, свернутыми баранчиком. Фотография явно была сделана давно, но Алька без труда узнала и мать и дочь. С карточки на Альку смотрела тетя Шура, такая же белокурая, мягко улыбчивая, чуть беззащитная, как и сейчас, и, точь-в-точь как она это делала много раз при Альке, своим любимым жестом обнимала маленькую Ленку.

На мгновение Алька потеряла дар речи. Да, все так и есть, это они, Ленка и ее мать, стоят на фото рядом с Кретовым. Позади вдалеке застыли в полете качели-лодки паркового аттракциона.

Алька услышала сбоку шумное дыхание и вспомнила про сидящую рядом Ленку. Обернулась к ней. Ленкино лицо было растерянным и изумленным, она то и дело переводила взгляд с фотографии на Альку и обратно.

— Простите, нам пора, — брякнула обалдевшая от неожиданности Алька Кретовой, которая, водрузив на нос очки, уже раскрыла рот, чтобы продолжить свою лекцию. Она вскочила с дивана и, не глядя на Ленку, понеслась к двери. Та молча устремилась следом.

— Куда же вы, девочки? — раздался им вдогонку старческий голос Софьи Тимофеевны. — Осталось совсем немного. Самое интересное!

— Самое интересное я уже повидала, — сквозь зубы пробормотала Алька и вылетела за дверь.

На лестнице царил полный мрак — за время их визита к Софье Тимофеевне отчего-то погасли немногочисленные исправные лампочки. Алька начала медленно, ощупью спускаться вниз, стараясь не оступиться в темноте. Наконец в нос ей ударил резкий кошачий запах, и она поняла, что перед ней дверь подъезда.

— Осторожно, — проговорила идущая сзади Ленка, и в тот же момент Алькина нога, не найдя опоры, сорвалась в пустоту. Алька загремела куда-то вниз, больно шлепнувшись обеими коленками.

— Черт! — выругалась она. — Кажется, колготки порвались.

— Тут нет нижней ступеньки. — Ленка помогла подруге подняться, толкнула невидимую дверь, и девушки вышли на освещенную фонарями улицу.

— Ну? — Алька остановилась у подъезда, пристально разглядывая смущенную Ленку. — Как ты мне все это объяснишь? Ты знала Крета с детства? Он что, ухаживал за тетей Шурой?

— Он жил у нас, — тихо произнесла Ленка и поглядела в сторону.

— Жил? С твоей мамой?

— Да. Она его очень любила.

— Чего ж ты никогда мне об этом не рассказывала? — изумилась Алька. — К чему эти тайны мадридского двора?

— Так… — неопределенно протянула Ленка и перевела взгляд на Альку. — Мне было неприятно об этом вспоминать. — В Ленкиных глазах Алька явственно различила помимо неловкости боль и еще что-то. Какое-то чувство, определение которого она дать не смогла.