Скрипачка

На подходе к Матросской Тишине к Альке привязалась какая-то тетка, шедшая в находящуюся по соседству Русаковскую больницу, где у нее лежал ребенок. В обеих руках у тетки было по огромному пакету, лицо от ходьбы побагровело, и всю дорогу она не закрывала рта, сетуя на больничные порядки. Альке с трудом удалось от нее избавиться. Из-за тетки она не успела сосредоточиться и сидела теперь в комнате для свиданий, ожидая, когда приведут Рыбакова, пытаясь успокоиться и взять себя в руки. Главное — встретиться, как-то начать, а там — Бог поможет.

За дверью послышались шаги, Алька вздрогнула и выпрямилась на стуле.

— Привет, невеста!

Валерка подождал, пока конвойный выйдет, и сел напротив Альки.

— Здравствуй.

Он нисколько не изменился с того момента, как она видела его в последний раз — в администраторском кабинете владимирской гостиницы. Такое же непроницаемое, холодное лицо, на котором никак не проявлялись беспокойство или паника, слегка прищуренные глаза. Разве что немного осунулся, но это если очень приглядеться.

— Ты не удивляйся, что я так им сказала. — Алька поглядела вслед удалившемуся стражу и на всякий случай понизила голос: — Иначе нам было не увидеться. Свидания дают только близким родственникам.

— Это я знаю. А что, очень нужно было увидеться?

Альку больно резанул сухой и отстраненный Валеркин тон. А, собственно, на что другое она надеялась, когда шла сюда? Он здесь, в следственном изоляторе, по ее милости, и не стоит забывать об этом.

— Я хотела тебе сказать — я знаю, что ты не делал этого… ну я имею в виду Кретова. Его убил не ты.

Она совсем растерялась под его пристальным взглядом и замолчала.

— Не я, — спокойно согласился Валерка. — Ты это им скажи. — Он мотнул головой в сторону двери.

— Я пробовала, — жалобно проговорила Алька. — Они меня не слушают.

— Вот и меня тоже не слушают.

В его голосе Алька уловила усталость и безнадежность и тут же почувствовала комок в горле.

— Послушай, — как можно бодрее и увереннее начала она, — мне удалось кое-что разузнать про Кретова. Похоже, что его убили не случайно — кто-то давно за ним охотился, вернее, за тем, над чем он работал.

— Откуда ты это взяла?

— Я встречалась с его бывшей женой и сестрой, говорила с ними. Недавно квартиру жены ограбили, вывезли только кретовский архив, а остальное не тронули. И сам Кретов все время чего-то боялся, прятался на даче и…

— Не понял, — резко перебил Валерка. — Я тебя об этом просил? Встречаться, предположения какие-то строить? Просил?

Алька струсила, но как ни в чем не бывало невинно захлопала глазами:

— Я думала, тебе это нужно. Ты же ведь не мог попросить, даже если б захотел.

Валерка мрачно усмехнулся, покачал головой.

— Что еще ты там напридумывала? Давай уж выкладывай начистоту!

— Ничего. На дачу к Крету съездила… позавчера. А дальше… что-нибудь… — Алька говорила все тише и тише и закончила совсем шепотом. Она никогда не видела на лице у Валерки такой злости, даже ярости. Обычно когда он сердился, то бывал убийственно холоден и язвителен. Но не сейчас.

— Так. Теперь послушай меня. — Он с трудом сдерживался, глаза его смотрели в стену мимо Альки. — Ты сейчас же уберешься отсюда, к чертовой бабушке. И никакого больше вранья насчет свадьбы, слышишь? Теперь второе, и главное, — все свои поиски и встречи прекратить! Идиотка, ты даже не соображаешь, во что лезешь!

— Но ведь тебя осудят, — умоляюще пролепетала Алька.

— Ты совсем чумовая, Бажнина? — заорал Валерка. — Думаешь, если ты там трепыхаться будешь, тогда, что ль, меня не осудят?

Дверь приоткрылась, в комнату просунулся конвойный, удивленно поглядел на Альку и Рыбакова, уставившихся в пол, и скрылся.

Повисла тягостная тишина. Алька осторожно подняла глаза. Валерка так и сидел — опустив голову, сжав руки в кулаки.

Внезапно Алька поняла: то, что она принимает в нем за злость, на самом деле не злость, а последняя степень отчаяния. Он просто не верит, что можно что-то изменить, и… боится. За нее боится, за Альку. Чтобы те, кто убил Кретова, не расправились с ней, если она приблизится к разгадке преступления. Оттого и этот холодный, резкий тон. Хорошо еще, что он ничего не знает о записке с угрозой! У Альки защипало глаза.

Этого еще не хватало! Что может быть глупее — устроить весь этот цирк с регистрацией, прорваться-таки сюда и беспомощно хлюпать носом. Алька сердито отвернулась к стенке.

— Перестань, не позорься. — Валерка смягчился, но голос его все равно был суровый. — Сейчас сюда снова мент заглянет, так что кончай.

— Черт меня дернул притащиться тогда, — прошептала Алька, вытирая глаза. — Не пришла бы, и ничего бы не случилось.

— А, ты об этом? — Он уже совсем успокоился. — Да брось, не бери в голову. Я же не из-за тебя к Крету пошел, я бы и сам…

Они молча сидели друг против друга, не зная, что сказать.

— Я сына твоего видела, — наконец произнесла Алька. — Он у тебя классный!

— Ты, я вижу, много чего за это время успела, — улыбнулся Валерка. — Спасибо.

Алька почти физически чувствовала, как пролетают минута за минутой отведенного им времени. Как хорошо они могли бы сейчас разговаривать. Сейчас, когда они впервые смотрят друг другу в глаза, без страха, без насмешки, с доверием и дружелюбно. Как здорово, когда ты так смотришь и когда на тебя так смотрят.

— Как там… в оркестре? — нерешительно спросил Валерка. — Приехал Горгадзе?

— Приехал. Замучил нас струнными групповыми. А духовики гуляют.

— При Кретове все наоборот было.

— Да…

— Не отменили гастроли в Испанию?

— Нет. Поедем в июне.

— В июне там жара будь здоров.

— Ты был там?

— Был. Года два назад… Послушай… — Валерка отвел взгляд. — А все… так и думают… ну про меня и Кретова?

— Нет! — поспешно соврала Алька, так поспешно, что Валерка все понял.

— Ясно, — совсем тихо сказал он. — Что еще нового?

— Да ничего…

Снова наступило неловкое молчание. Алька лихорадочно думала, о чем бы еще поговорить, чтобы хоть немного ободрить Валерку. До конца свидания оставалось еще десять минут.

— Ладно, Аля. — Валерка встал. — Всё. Иди. Винить себя не надо, а следствие свое прекращай. Иначе это плохо для тебя кончится.

— А для тебя? — прошептала Алька. — Для тебя-то как все кончится?

— Проехали. — Лицо Рыбакова снова стало отчужденным и насмешливым. Он двинулся к двери, не дожидаясь, пока войдет конвойный, на пороге обернулся к Альке: — Прощай, невеста.