Скрюченный домишко

Я призвал на помощь все свое терпение и начал новую атаку.

– Я не могу не признать, Жозефина, что ты необыкновенно умна, – сказал я.

Она была явно польщена.

– Но скажи сама, какой толк от твоего ума, если тебя не будет в живых и ты не сможешь порадоваться тому, что ты такая умная? Дурочка, разве тебе не понятно, что, пока ты так по-детски все скрываешь, ты находишься в непрерывной опасности?

Жозефина с довольным видом кивнула:

– Конечно, понимаю.

– Ты уже два раза чудом избежала смерти. При первом покушении ты едва не лишилась жизни, а второе стоило жизни другому человеку. И если ты будешь с важным видом расхаживать по дому и объявлять во всеуслышание о том, что тебе известен убийца, будут новые попытки – и погибнешь либо ты, либо кто-то другой. Разве ты этого не понимаешь?

– В некоторых детективах иногда убивают всех подряд, одного за другим, – сказала Жозефина с явным удовольствием. – А в конце преступника ловят только потому, что он или она единственно и остался в живых.

– Но это не детектив. Это «Три фронтона», Суинли Дин, а ты – маленькая глупая девочка, начитавшаяся больше чем нужно всякой ерунды. Я заставлю тебя сказать мне, что ты знаешь, даже если мне придется душу из тебя вытрясти.

– Я всегда могу что-нибудь наврать, – возразила Жозефина.

– Можешь, но не станешь. Собственно, чего ты ждешь?

– Вы не понимаете, – сказала Жозефина. – Может, я вообще никогда не скажу. А может, я люблю этого человека?

Она сделала паузу, как мне показалось, чтобы полюбоваться произведенным эффектом.

– А если я и скажу когда-нибудь, – продолжала она, – то уж сделаю это как надо. Рассажу всех в круг, разберу все с начала до конца, приведу улики, а потом неожиданно скажу: «Это вы!» – Она театральным жестом выбросила вперед указующий перст как раз в ту минуту, когда вошла Эдит де Хевиленд.

– Брось огрызок яблока в мусорную корзину, Жозефина, – сказала она строго. – Где твой носовой платок? У тебя липкие пальцы. Я собираюсь взять тебя прокатиться на машине.

Встретившись со мной взглядом, она многозначительно добавила:

– Ей полезно отсюда уехать на часок-другой… – Заметив, что Жозефина готова взбунтоваться, она сказала: – Мы поедем в Лонгбридж и будем есть мороженое, крем-брюле.

Глаза Жозефины радостно заблестели.

– Две порции, – сказала она.

– Посмотрим. А теперь пойди надень шапочку и пальто и не забудь темно-синий шарф. Сегодня холодно. Чарльз, сходите вместе с ней и подождите, пока она оденется. Не оставляйте ее одну. Мне надо написать пару записок.

Она села за письменный столик, а я эскортировал Жозефину. Если даже Эдит меня бы не предупредила, я все равно бы ходил за Жозефиной хвостом. Я был уверен, что этого ребенка за каждым поворотом подстерегает опасность.

Я только успел критически оглядеть туалет Жозефины, как в комнату вошла София. Она очень удивилась при виде меня:

– Вот уж не ожидала увидеть тебя в роли горничной, Чарльз. Я и не знала, что ты здесь.

– А я еду в Лонгбридж с тетей Эдит, – объявила с важным видом Жозефина. – Мы будем есть мороженое.

– Брр, в такую холодину?

– Крем-брюле прекрасно в любую погоду, – ответила Жозефина. – Чем на улице холоднее, тем от него теплее.

София была хмурая. Я видел, что она чем-то обеспокоена. Бледная, круги под глазами.

Мы вернулись с ней обратно в маленькую гостиную. Эдит промокнула адреса на конвертах и торопливо поднялась.

– Мы отправляемся, – сказала она. – Я велела Эвансу выкатить «Форд».

Она прошла в холл, мы следом за ней.

Мое внимание снова привлекли чемоданы с голубыми бирками. У меня они почему-то вызывали смутную тревогу.

Эдит де Хевиленд сказала:

– Какой прекрасный день, – она натянула перчатки и взглянула на небо. «Форд» уже ждал их перед домом. – Холодно, однако воздух бодрящий. Настоящий английский осенний день. А как хороши эти обнаженные деревья на фоне неба – листочки кое-где еще висят, совсем золотые.

Она помолчала, а потом повернулась и поцеловала Софию.

– Прощай, дорогая, – сказала она. – Не слишком огорчайся. Есть вещи, которые надо принять и пережить.

Затем она сказала:

– Поехали, Жозефина – И села в машину.

Жозефина примостилась на сиденье рядом с ней. Они обе помахали нам рукой, когда машина тронулась.

– Я считаю, что это правильно – увезти на время Жозефину отсюда. Но девочку надо заставить рассказать то, что она знает, София.

– Она, очевидно, ничего не знает. Просто делает вид. Любит напустить на себя важность.

– Все это на самом деле серьезней. Кстати, они выяснили, что за яд был в какао?

– Дигиталис. Тетя Эдит принимала дигиталис от сердца. У нее всегда стоит пузырек с маленькими таблеточками, обычно полный. А сейчас пузырек пустой.

– Но такие вещи надо запирать.

– Она запирает. Но мне кажется, найти ключ для того, кому это понадобилось, труда не составляет.

– А кому это могло понадобиться? Кому? – Я снова поглядел на груду багажа и неожиданно для себя произнес вслух: – Им нельзя уезжать. Нельзя их отпускать.

София смотрела на меня с удивлением:

– Роджера и Клеменси? Уж не думаешь ли ты?…

– А что ты думаешь?

София как-то беспомощно взмахнула руками.

– Не знаю, Чарльз, – сказала она едва слышно. – Я знаю только одно – снова… снова вернулся этот кошмарный сон…

– Да, я тебя понимаю. Те же слова пришли мне в голову, когда мы ехали сюда с Тавернером.

– Потому что это и есть настоящий кошмар. Ходить среди близких людей, смотреть на их лица… и вдруг увидеть, как эти лица меняются… и перед тобой уже совсем другой человек, не тот, кого ты знаешь, незнакомый, жестокий…

Она вдруг закричала:

– Давай выйдем на улицу, Чарльз, давай выйдем! На улице не так страшно… Я боюсь оставаться в доме…

25

Мы долго пробыли в саду. По молчаливому согласию мы больше ни словом не обмолвились об ужасе, нависшем над нами. Вместо этого София с нежностью и теплотой рассказывала мне об умершей, о бесконечных затеях, об играх, в которые они в детстве играли с няней. Няня знала множество историй про Роджера, про их отца, про других братьев и сестер. Для нее они были все равно что свои дети. Няня снова вернулась к ним помочь во время войны, когда Жозефина была крошкой, а Юстас забавным мальчуганом.

Воспоминания эти были целебным бальзамом для Софии, и я изо всех сил поддерживал наш разговор.