Сквер

Неля Ивановна. – Иди к доске”.

Как я отвечал – уже не помню. Но как шел сначала по проходу прямо на нее – Неля Ивановна стояла именно в проходе, – как поворачивался лицом (если так можно выразиться) ко всему классу и как стоял перед ним не прикрытый ничем, кроме легких полусинтетических брючек – помню до мельчайших подробностей.

Помню даже, как тонко сострил ныне давно покойный Сережа

Колбасенко. Он сказал: “Неля Ивановна, а может, вместо химии анатомией займемся?” Химичка у нас по совместительству была и анатомичкой.

Еще я помню, с Анастасией мне было хорошо спать. Именно спать. И просыпаться. Особенно – просыпаться. Не с каждой женщиной получаешь удовольствие от того, что рядом с ней засыпаешь, спишь и просыпаешься.

А Сережу Колбасенко убили. Он возвращался откуда-то с выпивки, и его зарезали во дворе собственного дома. Вынули полупустой кошелек и посадили на скамейку умирать. Он был высокий и широкоплечий, бывший борец. Видимо, с ним даже и не пытались драться. Посмотрели – шкаф шкафом, сунули нож- и все, чтоб без лишних хлопот. У нас лишних хлопот не любят. И тех, с кем могут эти лишние хлопоты возникнуть, – тоже терпеть не могут. И не терпят. Иногда, правда, любят – но не терпят.

Анастасия не поняла, что я готов был и любить, и терпеть ее. Не поняла, что это бывает, конечно, но очень нечасто. То есть она этого еще не знала. Возможно, она знает это теперь. Но может быть, и не знает. Или ей это не нужно. Ей нужно самой любить и самой терпеть. Поскольку характер у нее активный. Это мягко говоря.

Естественно, обо всем этом я сужу в прошедшем времени. Так было когда-то. Годы и годы назад. Возможно, с течением лет Анастасия изменилась и стала другой до неузнаваемости. С кем не бывает.

Как говорится, все живет, все изменяется. А мы этого не замечаем. В особенности не замечаем, как живет. Кажется, и не жил ты – так, чтоб уж очень, и времени прошло совсем немного. На самом деле прошло столько, что и произнести страшно. Похоже, это с возрастом у человека меняется восприятие времени. У меня чувство, что прошлая пятница была ужасно давно и что неделя тянулась бесконечно. Я даже не могу вспомнить, что я в эту самую прошлую пятницу делал. Зато мне кажется, будто институт я закончил совсем недавно. Ну, может, лет семь назад. И будто

Анастасия ушла от меня только что – тоже мне кажется. Я могу это опровергнуть простыми арифметическими расчетами, но делать этого не хочу. Мне лень производить простые арифметические расчеты. И незачем мне их производить. И нельзя. Пока буду считать,

Анастасия опять уйдет. Уйдет не от меня, а из магазина

“Каравай”, и я буду об этом жалеть. Почему буду жалеть, не знаю, но знаю, что жалеть буду.

Наконец, она разобралась со своей сумкой и с продуктами, в нее сваленными. Наконец разогнулась и двинулась к двери. Я двинулся следом, но поторопился и чуть не толкнул ее в спину. И все-таки не толкнул. Преодолел силу инерции и в нужный момент стал обходить Анастасию слева. В дверях мы оказались вместе – в точности так, как было мною задумано. Она протянула руку вперед, чтобы толкнуть дверь. Я успел сделать это раньше – рука у меня длиннее. Дверь пошла вперед-вправо, открылась градусов на шестьдесят, замерла и поехала вслед за сжимающейся пружиной обратно. И я, и Анастасия подняли правые руки, согнутые в локтях, и подставили их под закрывающуюся дверь. Невольно мы прижались друг к другу и, стиснутые проемом, вышли на свет, на снег, на свободу. Мы даже не вышли, а вывалились из тесного проема. Вывалились, остановились и вздохнули. Анастасия оказалась чуть впереди, на полкорпуса. Но и вполоборота. Так что не заметить меня боковым, периферийным зрением она никак не могла. И заметила. И обернулась совсем. И ее лицо качнулось у моего. Качнулось и замерло. Я бы сказал- замерло в удивленной позе. Если, конечно, лицо может принимать позы. А оно может.

Почему бы ему не мочь? Тело же позы принимает. Чем лицо хуже тела?

Так вот лицо Анастасии сначала замерло, потом напряглось. Потом оно сказало “о Господи”, потом стало никаким. И сквозь него проступил возраст. Сейчас было видно, что Анастасии далеко-далеко за тридцать. Так далеко, что сороковник уже на носу. Но всего через секунду никакого возраста опять видно не было, Анастасия его спрятала, запихнула куда-то – подальше, поглубже, не знаю, куда. Знаю, что запихнула.

И она сказала:

– Ну, у тебя и вид.

– Я мог бы сказать “взаимно”, – сказал я, – но не скажу. Да и ты могла бы начать с чего-нибудь более приятного.

– А чем тебе не нравится мой вид? – сказала Анастасия.

– Как раз нравится, – сказал я.

– Ты серьезно? – Анастасия насторожилась в ожидании подвоха.

– Расслабься, – сказал я, – подвоха не будет. И вообще, специалист по подвохам, кажется, не я.

– Не устраивай мне сцен, – сказала Анастасия.

На это я не нашел, что ответить. Я остановился и посмотрел на нее сбоку.

– И нечего на меня смотреть, – сказала Анастасия. – Лучше бы помог нести сумку. Пожилой женщине.

Я взял у нее сумку и сказал:

– Ты совершенно не изменилась.

– Ну да, – сказала Анастасия. – Такая же дрянь, как была. – И еще сказала: – Это у меня врожденное. Из поколения в поколение передавалось. Веками.

Какое-то время шли молча. Я думал о том, что мой товар может остаться без присмотра. И коллеги на меня обидятся. Ушел греться и исчез навсегда.

– Ты не постоишь здесь минуты три? – спросил я у Анастасии.

– Зачем? – спросила Анастасия у меня.

– Постой, – сказал я. – Будь человеком.

– Ладно, – сказала Анастасия. – Буду. Только недолго.

– Что недолго?

– Постою недолго.

Я не отдал ей сумку – на всякий случай – и побежал обратно, в сквер. Конечно, захоти она уйти, потеря сумки ее не остановит.

Но так мне было спокойнее. Так в моих руках был хоть какой-то залог успеха. Пусть всего лишь продуктовый.

В сквере у меня сразу же спросили, куда я подевался. Они были недовольны мною. Им тоже хотелось погреться. И они ждали, чтобы я их сменил на легком, но все же морозе.

А я сказал:

– У меня непредвиденные обстоятельства. Посторожите товар. Если что.

– Обстоятельства всегда непредвиденные, – сказали мне в спину.

Но я не обернулся. Я наоборот – побежал. Не по-настоящему, а трусцой. В смысле, не слишком быстро.

Анастасия стояла там, где я ее оставил.

– Вечно ты заставляешь себя ждать, – сказала она.

– Я не заставляю. Я тебя попросил.

Мы пошли по тротуару, свернули с проспекта.

– Слушай, – сказала Анастасия, – по-моему, мы поругались.

– Тебе показалось, – сказал я.

– Ты уверен? – сказала она.

И я ответил:

– С тобой ни в чем нельзя быть уверенным.

А она сказала:

– Это точно. – И сказала: – Только не надо спрашивать, как я живу, с кем я живу, зачем и почему я живу.

– А где ты живешь – спросить можно?

– В гости напрашиваешься?

Нет, Анастасия все-таки хорошо меня знала. Давно, но хорошо.

– Напрашиваюсь.

Она подумала на ходу и сказала:

– Мне это не нравится.

А я сказал: