Скверная жизнь дракона. Книга шестая

Всё остальное время я проводил в комнатах, читая книги и изредка встречаясь с Улой. Девочка хоть и была приписана за мной как личный невольник, но ей запретили подолгу оставаться в комнатах. Но даже её короткие послания от брата многое прояснили. Во всём происходящем чувствовалась коварная ирония судьбы.

Работающие на складах невольники говорили, что академия будто готовилась принять кого-то важного: проверялись запасы продовольствия и в Настрайске закупалось недостающее, а ещё несколько передвижных прилавков, где готовили еду. Как брату Улы сказала одна из невольниц, Утара, прожившая в академии с младенчества — подобное происходит впервые с тех давних дней, когда началась война. Все разумные в академии застыли в предвкушении очередной забавы. И не абы где, а на стадионе. Где начался мой путь в академии и, как бы всё ни прошло, там он и закончится. В том или ином смысле. Но я по этому поводу ничего не чувствовал, вообще ничего.

Какая-то отрешённость, даже полное безразличие завладело моим сознанием. Что происходит в академии, кто приезжает, что будет потом — всё это мне казалось чем-то незначительным, ущербным и прогнившим. Тем, к чему не хочется прикасаться. Меня даже не волновали правила проведения дуэли, хотя должны были. Если их свести к простым объяснениям, то: драться могут только два равных друг другу мага; сражаются они до смерти одного из них; и всё нажитое в академии имущество проигравшего достаётся победителю.

Казалось бы, от последнего пункта должна была возбудиться жадная натура одного из моих внутренних хомяков, по имени мистер Счастливчик — но все три животинки от моей скверной жизни давно сдохли, а их могилки поросли бурьяном. И воскрешать хомяков этих я как-то даже не хотел. Возможно, это тоже следствие моей отрешённости. Я бы мог решить, что меня поразила душевная хандра, депрессия ударила в сердце — вот только у меня всё ещё были интересы. Один из них даже на двадцатый день в заточении вызвал многие вопросы.

Удобно устроившись в кресле после недавнего обеда — я вновь зашелестел страницами талмуда в весомую тысячу листов.

Помер магос Фласкара Агисароса девятьсот лет назад, был он ратоном и прожил чуть больше ста тридцати трёх лет. Вполне почтенный возраст для равнинного эльфа, если верить предисловию, где составитель этой книги давал короткую справку о магосе. Он был частью Тратийской магической академии на южном континенте. Это было первым, что меня заинтересовало, и обеспокоило.

В прошлом учебном налиме наставник обмолвился, что сейчас существует только пять магических академий: три на южном, и две на северном материке. Тратийской среди них нет. Я хочу знать, что с ней произошло. Не может же такая вещь, как магическая академия исчезнуть без следа, тем более настолько успешная. Если верить записям из дневников, то в академии числилось не меньше пяти сотен магов, одновременно работало сразу три кристалляриумных мастерских, а по двум континентам рыскали восемь магосов, с гордостью носивших на одеждах замысловатую эмблему из хвоста ящерицы, скрученного вокруг рукояти изогнутого кинжала, с которого капля падает в горлышко колбы с узором ромба на стенке. В те времена академия славилась лечебными зельями — ингредиенты для них она добывала из животных и растений, притом многие выращивала самостоятельно. И животных тоже. Широкие поля засеивались различными травами, в лесах, у ручьёв и у болот расчищалась земли под всё те же растения, а в самой академии было несколько зданий для выращивания насекомых, ящериц и прочих гадов. Лечебные зелья — вещь дорогая, нужная. Тратийская академия не могла исчезнуть просто так.

В записках Фласкара была и вторая особенность, привлёкшая моё внимание. Интересного и загадочного в ней было мало, но отвратного через край. В академию Фласкар поступил в возрасте двадцати четырёх лет по рабочему приглашению. По прошествии двадцати семи лет он стал частью академии как один из исследователей и садоводов целебных плотоядных растений. На этой должности Фласкар проработал сорок семь лет. В возрасте девяносто восьми лет ему предложили стать магессором. Примечательно, что сам Фласкар писал в одном из дневников, что практически сутки провёл в непрестанных молитвах и благодарностях Нурсагтону.

Дальше началась весёлая и вольготная жизнь магессора, с еженедельным походом в бордели, обедами в лучших ресторанах городов, самой качественной и изысканной одеждой, приглашением на банкеты к благородным особам, и даже один из правителей тогдашней эпохи предложил свой ремень Фласкару, когда у того порвалась бляшка на ремешке. В прошлую эпоху быть магессором было не только почётно и престижно, но и каждый из этих магов купался в роскоши — академия отсылала Фласкару деньги по первой же просьбе.

Звание магоса этот разумный получил за два года до смерти — вроде произошёл несчастный случай в одном из скверных мест, но точных данных нет. Но что я наверняка смог посчитать, так это что за тридцать три года бытности магессором Фласкар воспользовался одноразовыми девятьсот семнадцать раз. Или на каждый месяц по одному разумному, и два дополнительных одноразовых в тёплое время года.

Не мне осуждать Фласкара, особенно после добычи полёвок — но некоторые записи в дневниках вызывают оторопь. Я бы ещё мог понять исследования всяких рас, мол, вдруг тварь по-разному реагирует на дворфа, орка, человека или кого из эльфов. Но зачем сравнивать скорость реакции твари на человеческого мальчика пяти лет и старика из ратонов, двенадцатилетней остроухой девочки и прошедшей первую стадию преображения орчихи, покалеченного войной дворфа и больного какой-то проказой десятилетнего пацана? Какой смысл убивать шесть сотен разумных всех возрастов и рас, прежде чем станет понятна простая истина, что порождениям расовые различия по одному скверному месту? Мне это категорически непонятно, но сам Фласкар писал в одном из дневников, что относится к группе исследователей, предполагающих разные реакции у различных тварей. Группа эта, судя из записей, составляла большую часть от всех магессоров и магосов.

Наверно, именно поэтому Фласкар с фантазией больного изувера подходил к исследованиям. За свою жизнь он изучил две твари, а вот третью не успел. Но у меня есть подозрение, что он-то как раз успел её изучить, правда — лишь на секунду, обратившись в воздухе ошмётками кровавого конфетти.

Раздался стук. Кто-то аккуратно, но настойчиво бил костяшками по косяку входной двери. Я отложил книгу в сторону и облегчённо вздохнул. Закончилось долгое ожидание неизбежного.

За дверью стоял Клаус, и четверо матонов.

— Всё готово к проведению дуэли. Надо идти, сейчас же.

— Наконец-то, — я не сдержал очередной вздох облегчения и поспешил собраться, на всякий случай занеся свои пожитки во внутреннюю комнату.

Параная все эти дни так и висела на моём плече, скрученная в рулет и связанная бечёвкой на груди. Воздух на улице давно прогрелся от яркого солнца, заканчивался последний весенний месяц. Шапка мне уже не требовалась, как и дополнительные слои одежды, но сумки со свитками и кинжал я на пояс нацепил.

Меня квадратом обступили матоны и, возглавляемые Клаусом, сопроводили к стадиону в центре академического городка. Как и в день поступления осенью, мастерские сейчас не работали, а по улочкам на расставленных прилавках готовили закуски и яства. Ученики группами и по одному гуляли между ними, смеялись, что-то обсуждали, и наслаждались смесью пряных ароматов. При появлении нашей делегации разумные расступались. Невольники смотрели на меня как на диковинку, а вот маги и ученики держались беспристрастно, но в глубине их глаз горел огонь победы. Наконец-то морщинистое недоразумение куском дорожной грязи сотрётся с подошвы их великой академии.