Скверное происшествие

– А ты как изучал родную историю? – насмешливо спросила тётя Эмилия.

– Я? По источникам и монографиям. И, между прочим, Ленина вашего, вкупе с Троцким, прочёл в оригинале. И уверяю вас: ничего гениального, самый банальный человеконенавистнический бред. Но вот, что интересно... Разбил мальчишка окно булыжником, разве угодил высоко, а хозяева рады и ему же аплодируют! Конечно, если...

Но наши заволновались и не дали ему докончить.

– Тоже сравнил!

– Ничего себе «мальчишка стекло разбил»...

– Да ты думаешь хоть, что говоришь-то? – визгливо затараторила жена одного из наших дядьёв. – Как это Ленин великого не создал? А Советский Союз, это что тебе?!

– Вот именно!

– Советский Союз – это тебе не баран чихнул.

– Думал бы, что говорит...

– Во-первых, Советский Союз возник не из ничего, а на месте куда более великой державы, – продолжал брат, – а во-вторых, Ленин-то тут при чём?

– Ну-у, договорился! – засмеялся кто-то.

– А кто же при чём?

– Ну если уж на то пошло, так великим Советский Союз стал при Сталине, – заявил брат.

– Сталин был маньяк, – невозмутимо перебила брата тётя Эмилия, – это очевидно саэршенна.

– Ну как у вас всё просто! – воскликнул брат. – Ленин был гений, Сталин – маньяк. Вся история по полочкам!.. Да если хочешь знать, Сталин – это жупел для недоумков. За Сталина уцепились сегодня такие же подонки, вроде Ленина с Троцким, и стращают им полуграмотную интеллигенцию... Пугают «сталинщиной», репрессиями, а о том не говорят, что с семнадцатого года до Сталина сгинуло больше ни в чём неповинных людей, чем при Сталине... Кто сегодня знает о том, какой кровью были пропитаны двадцатые годы? Кто знает, что это были годы геноцида русских? Да вы почитайте хоть «Сталинскую школу фальсификации» Троцкого и увидите, какую перспективу они с Лениным уготовали для России...

– Если бы народ хорошо жил, – вмешалась вдруг тётя Амалия, – никто бы не поддержал Ленина, и ничего бы не произошло.

– Вот это верно!

– Правильно!

– То-то ваш великий Советский Союз развалился за день, – съехидничал брат. – А потом, если у тебя в доме, тётя Амалия, поселится некий человек и начнёт изо дня в день шептать, что тётя Эмилия у тебя сахар ворует, ты, наверное, станешь смеяться. Но только первое время. А потом, глядишь, и задумаешься... А потом тётю Эмилию вон выгонишь ...

– А при чём тут сахар? – не поняла тётя Амалия.

– Вот именно, – огрызнулся брат, – сахар тут не при чём. Просто надоели вы со своим Лениным, будь он неладен... Ну как не понять! Большевики во главе с Лениным вашим разрушили и разорили огромную и богатую страну! Почему и как – это другой вопрос...

– Ага! – усмехнулась тётя Амалия. – Другой!..

– Ну зачем! – прокричал брат. – Зачем цепляться к словам? Вам что, лишь бы своё доказать?..

И вдруг, совершенно неожиданно, голос его сорвался, и брат зарыдал. Зарыдал громко, всхлипывая. Лицо он поспешил спрятать, для чего, выбросив на стол руки и сложив их по-ученически, уткнулся лбом в левый локоть. Смотреть на него было тяжко. До сих пор я помню его стриженный вздрагивающий затылок, изогнутую дугой спину, старую в сиреневую клетку рубашку с посёкшимися манжетами и сжатые в кулаки пальцы. Кулаки эти не выражали ни силы, ни агрессии, скорее что-то обратное. Все вокруг замерли и молча вытаращились на брата.

– Это вы! Это из-за вас всё! – продолжал он выкрикивать. – Из-за вашего Ленина! Из-за вас... Вы безродные... Из-за таких как вы!.. Собаки вы!.. Собаки безродные!..

Трудно было разобрать в этих бессмысленных выкриках какой-то смысл. Да никто и не пытался. Всем было очевидно одно: происходит что-то неладное.

– Да дайте же ему воды наконец! – закричала тётя Эмилия. – С ним истерика! Воды ему дайте!

Налили воды, протянули стакан брату. Но брат оттолкнул руку, отчего вода тотчас выплеснулась на подносившего. Послышались ахи, тихие ругательства, шелест и чмоканье мокрой ткани, отлипающей от тела. Этот небольшой переполох отвлёк брата. Он, точно очнувшись, перестал рыдать, поднял лицо и огляделся. Он сам был напуган и удивлён. Все молчали и как-то растеряно рассматривали брата. Сначала он как будто не мог решить, что же теперь ему делать и как вести себя. Потом он вскочил и, с силой отшвырнув от себя стул, выбежал из комнаты. Из прихожей раздался хлопок входной двери.

Извинившись, я побежала за ним. Никто не остановил меня. Родители наши не тронулись с места.

Уже в прихожей я услышала, как мало-помалу все стали приходить в себя. Я специально задержалась, чтобы послушать их толкования случившегося.

– Я всегда знала, что он чокнутый...

– Да просто несдержанный и невоспитанный человек.

– Ну не скажи! Это самый настоящий припадок.

– И что, – различила я властный голос тёти Эмилии, – часто с ним бывают истерики?

– Первый раз, – уверенно заявила мама.

– И как ты думаешь? – спросила тётя Эмилия.

– Ты же знаешь, – нехотя отвечала мама, – он думает, что мы его не любим... Что-нибудь не понравилось... Стишки его не похвалили, он и приревновал... Он же сам ждёт похвал... Я же ничего не говорю... я всю жизнь молчу, потому что всю жизнь щадила его самолюбие, а он просто-напросто пользуется этим...

– Н-н-да! – заметила тётя Эмилия.

– Ой, не могу, – засмеялся отец. – Что за человек? А?..

– Какой же он всё-таки завистливый! – как будто в тяжёлом раздумье произнесла тётя Амалия.

Больше я не стала их слушать. Выбегая, я нарочно как можно сильнее ударила дверью, так что в комнате, наверное, зазвенели стёкла и посуда в шкафу. Всю дорогу до дома я бежала, мне нужно было говорить с братом. Не знаю, что бы я ему сказала, но я чувствовала тогда, что не должна молчать.

Когда я прибежала домой, брат спал. Он лежал на своём сером диване, подтянув к груди ноги и зажав между коленями ладони. Он улыбался во сне довольной и хитрой улыбкой. Я растерялась: мне было странно, что человек, который ещё недавно рыдал и выкрикивал резкие слова, теперь вот спит и улыбается. Я вдруг поняла, что мне нечего сказать ему. Желание объясняться отхлынуло, и я подосадовала за это на брата.

Когда он проснулся, никто даже не напомнил ему о происшедшем. А мама, очевидно, в воспитательных целях, так и вовсе не говорила с ним несколько дней. Впрочем, брат и сам не желал ни с кем разговаривать. И скоро о том странном эпизоде забыли.

* * *

День, когда всё и случилось, пришёлся на рождение тёти Эмилии. Помню, как тётя Амалия хлопотала вокруг праздничного стола. Лицо её было сосредоточено и строго. Тётя Амалия смотрела полководцем, готовящимся дать сражение. Сама новорожденная, одетая в какое-то дурацкое платье, глупее которого и представить себе ничего нельзя – просто какой-то белый мешок с прорезями, – встречала в прихожей гостей. Однообразно улыбаясь, тётя Эмилия благосклонно принимала поздравления, а всем вытягивающим губы подставляла щёку. Подарки и цветы она укладывала на специально притащенный для этого случая из спальни столик.

Сначала гости шли непрерывным потоком. Но постепенно поток стал иссякать, интервалы между прибывавшими гостями всё увеличивались, а число свободных мест за столом всё сокращалось. И вот когда остался всего один свободный стул, и всем стало совершенно понятно, что запаздывает последний гость, тётя Эмилия вдруг несколько обиженно объявила, что семеро одного не ждут, и пригласила всех начать торжество. Надо сказать, что перед тем она недовольно пробормотала себе под нос «Как всегда!» и обменялась с тётей Амалией многозначительными взглядами, относившимися, очевидно, к кому-то третьему. Тётя Амалия в свою очередь проворчала что-то вроде: «Не мог хоть в такой день...» и, состроив недовольную гримасу, принялась энергически перемешивать какой-то салат в хрустальной миске, хотя нужды в таком перемешивании не было никакой.