Скворечник, в котором не жили скворцы
Шрифт:
– Что он спрашивал про жильцов?
– Кто сейчас в Москве, кто в эвакуации, кто в какую смену работает.
– Он вас вместе с Назаровым спрашивал?
– Когда вместе, когда меня одного.
– Кто из вас больше дружил с Грибковым?
– Больше Шурка, но я его тоже уважал.
– Так, - сказал Зайцев, - уважал... Заходил к нему покурить, выпить водки, песни послушать.
– Я совсем не курю, Шурка тоже, - соврал я.
– А выпить нам Петын не давал. Мы и не просили.
– Скромные, - едва усмехнулся Зайцев.
–
– Нет, - сказал я.
– Назаров показал, что по поручению Грибкова он бегал за водкой к Кобешкину.
– Да, - вспомнил я, - мы заходили к Кобешкину один раз, только не решились спросить, он злой был.
– Назаров показал, что был и другой раз, когда он бегал для Грибкова за водкой на рынок.
Об этом случае я ничего не знал и не понимал, почему это так интересует Зайцева? И дальнейшие его вопросы были странные, к скворечнику никакого отношения не имеющие.
Он спросил, видел ли я у Петына кожаное пальто и хромовые сапоги. Я сказал, что не видел. Бывал ли я в комнате Яворских после их эвакуации? Я сказал, что не был. Наконец он встал и, выглянув в коридор, позвал Шурку.
– Назаров, - сказал он Шурке, - твой друг Крылов говорит, что он не видел у Грибкова ни кожаного пальто, ни хромовых сапог. Как это может быть?
– Не знаю, - опустил глаза Шурка.
– Ну, сапоги он, допустим, не заметил в тот раз, может, не обратил внимания - они под кроватью валялись, а насчет пальто не знаю, как получается.
– Шурка, - сказал я, - никогда я не видел, чтобы Петын ходил в кожаном пальто и хромовых сапогах.
– Он и не ходил в пальто. Он его принес откуда-то, а потом отдал Толику-Ручке. Как же ты не видел? Толик его надел, когда уходил. Это в тот раз, когда Петын с ним выпивал и песни пел про "наш уголок нам никогда не тесен". Ты же был...
– Я не знал, что это Петына пальто. Я думал, Толик в нем пришел! удивился я.
– Правду он говорит, - вспомнил Шурка.
– Крылов в тот раз позже меня к Петыну пришел.
– Какое у твоего Толика было пальто?
– спросил меня участковый Зайцев.
– Опиши, что помнишь.
– Хорошее, новое кожаное пальто, какие бывают у летчиков и у танкистов, - сказал я, - пальто с поясом. Я такое видел раньше у сына Яворских.
Сын у Яворских был командир-танкист. В таком пальто я действительно видел его в день парада 7 Ноября прошлого года.
– Ну вот, - сказал Зайцев, - теперь приедет командир-танкист с фронта за этим пальто, а в том пальто ваш Толик ушел. Что вы, ребята, ему скажете?
Намек Зайцева был вроде бы очень ясный, но неожиданный. И пока я соображал, что все это значит, наш седой участковый опять спросил меня:
– Помогал Грибкову скрыться?
– Как - скрыться?
– Вещи ему нес?
– Он Петына не провожал, - вмешался Шурка, - я один. Я хотел Крылова позвать, а Петын сказал: "Не надо этого интеллигентика". Он его не любил, говорил: "Не люблю интеллигентиков".
–
А тебя он любил?– Любил, - опустил глаза Шурка, и рубец на его щеке стал краснее.
– За что любил?
– спросил Зайцев, зло глядя на Шурку.
– Ты, говорит, простой человек, пролетарий...
– Лопух ты, а не пролетарий, - обозвал Шурку Зайцев.
– Слово "пролетарий" у нас на гербе написано. Мало тебе мать врезала.
Шурка еще ниже опустил голову. Казалось, он сейчас заплачет.
Участковый, не глядя на нас, макнул ручку в чернильницу и стал писать. Писал он долго.
Я стал соображать, что Петын, наверно, кого-то обокрал и смылся. А может быть, он никого и не обокрал, может быть, его просто подозревают, потому что он раньше был вором. Но ведь он же исправился!
И еще мне стало неприятно, что Петын, оказывается, меня не любил. Я ведь его очень уважал и ничего плохого ему никогда не сделал.
– Теперь перейдем к тому дню, когда замигал скворечник.
– Зайцев поднял глаза от бумаги.
Я подумал, что сейчас должен буду рассказать, что обнаружил в кладовке у Ольги Борисовны, про журнал со словом "керосин", про Андрея Глебовича, про все. И понял: после сегодняшнего утра я не смогу сказать об этом ни слова. У меня сразу пересохло во рту.
– Знал Грибков, что Кириакис в ночную работает?
– Наверно, знал, - сказал Шурка.
– Он еще раньше знал, что Кириакис в ночную.
– Откуда?
– Мы ему сказали.
Шурка говорил неточно. Я помнил, что Петын об этом спрашивал меня.
– Это я сказал.
– Наводчики... Оба хороши! И вы оба видели, что из окна срывать скворечник вылез он?
– Да, - вместе сказали мы.
– И еще Сережка Байков видел.
– Подонок! Фашистское отродье!
– зажмурясь от ненависти, выругался участковый.
– Своими руками пристрелил бы гада!
– Кого?!
– вскрикнул я.
– У людей горе, слезы, кровь, смерть, а он лазает по квартирам, мародерничает. Это чистый фашист! Чистый фашист! Только фашист может на чужой беде строить свое благополучие. А вы ему помогали, были его разведчиками! Назаров даже помог ему вещи нести.
– Я же не знал!
– взмолился Шурка.
– Я же думал - он с фронта, раненый. Вы ведь тоже не знали.
Теперь я понял, почему Шурка пришел ко мне такой тихий, почему мать ударила его ремнем по лицу. Но поверить сразу не мог.
– Как же так?
– спросил я.
– Он же шпиона помог обезвредить. Об этом в книжке есть. Он же грудью заслонил командира в бою. Неужели он врал?
Видимо, участковому рассказы Петына были известны от Шурки.
– Лопухи!
– еще раз выругал нас Зайцев.
– Во-первых, книжка, о которой ты, Крылов, говоришь, вышла за два года до ареста Петына. Как же ты не понял этого? Зря он тебя интеллигентом называл.
"Так...
– подумал я, - значит, Шурка не пролетарий, а я не интеллигент. Кто же мы тогда?"