Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Амалия Андреевна медленно идет вдоль стены, обескураженная увиденным.

Вокруг все напоминает театр, вернее, сцену из какого-то спектакля. Вот только какого? На манекене из пошивочной висит длиннополая краскомовская шинель, почерневшая от времени и въевшейся грязи. На ней, на торчащем из манекена штыре –

буденовка со звездой, превратившаяся в грязное выцветшее пятно, чуть поодаль на столе – лампа керосиновая, алюминиевая миска, ложка, граненый стакан в подстаканнике. На газете, постеленной тут же, две сморщенные картофелины и кусок черного засохшего хлеба. Завершает всю композицию большой обугленный чайник и рядом с ним две тетрадки, с лежащим поверх огрызком чернильного карандаша.

Во всей нарочитой случайности расположенных на столе предметов чувствуется, однако, детальная продуманность, так как все это, тем более при свете керосиновой лампы выглядит как законченный натюрморт из какой-то другой, непонятной, чужой и враждебной для Амалии Андреевны жизни.

Она садится на стул, стоящий у стены. Молчит и продолжает в растерянности разглядывать предметы, при этом все более и более наполняясь очевидным раздражением, смешанным то ли со страхом, то ли с ненавистью.

– Я ничего не понимаю, – говорит она тихо и прерывисто, с трудом сдерживая истерику. – Что ты хочешь этим сказать? То есть. что все это значит? Я не понимаю. Нет, я действительно не понимаю.

– Ты все прекрасно понимаешь, Амалия, – резко перебивает Евлахов. – И давно. Я помню, как ты испугалась, когда я начал собирать материалы об этом человеке… Все ты давно поняла, но только боишься признаться себе в этом. Такой дамский самообман. Это тебе, милая, надо ходить к Шофманну на психоанализ, а не мне. Да! Да!

– Ты не отводи глаза! – повышает голос Евлахов. – Не отводи!

Он

снимает с манекена шинель, надевает ее.

– Шинель не его, но подлинная… Понимаешь? Потом пахнет, землей… – Он счастливо улыбаясь втянул воздух из ворсистого рукава, словно призывая Амалию Андреевну разделить его радость.

– Нет, нет! – всхлипывает она, почему-то закрывая пальцами свои глаза. – Я вам запрещаю даже говорить об этом. Нет! Я не допущу этого! Я не хочу это видеть, слышите?! Снимите немедленно эту гадость!

Евлахов решительно подходит к Амалии Андреевне, поднимает ей резко голову за подбородок, смотрит ей в глаза. Она умолкает от неожиданности.

– Вы же актриса, – тихо и почти нежно говорит Евлахов. – Умная, талантливая. Ну, кто, кроме вас, способен понять меня. понять, – он перешел на шепот, – грандиозность этого шанса, этого знака судьбы. То, о чем мечтал Евреинов, это мелочь по сравнению с этим. Прошу вас. Не надо истерик. Не надо пошлости.

Евлахов отпускает подбородок Амалии Андреевны. Подходит к столу, берет оттуда тетрадь, перелистывает страницы.

– Вот. Вы лучше послушайте. Это его проза. Его! – произнес он раздельно. – Понимаете? Он писал. Вот, слушайте:

– Командиру, представлялось, что кто-то роет и пробирается в его покой, под землю. И будто матери его рука трогает его за лицо. А это девочка в холстяной рубахе, став на коленки, быстро-быстро откидывала руками снег, доставая из него голову и плечи командира, приговаривая: Дяденька, дяденька, я девочка Верка, двенадцати лет, вставай, тебя убили.

– А? – Евлахов восхищенно посмотрел на Амалию Андреевну.

– Девочка Верка. – повторил он. – Или вот это.

Евлахов снова поднес тетрадку к глазам.

Конец ознакомительного фрагмента.

Поделиться с друзьями: