Сквозь ночь

В музее собрано немало любопытного — итоги подводных (да, да, подводных!) раскопок древнего Анхиоло, купольные гробницы четвертого века, «тракийские всадники» (загадочные надгробья с изображением охотящегося всадника).

Но самыми привлекательными для меня оказались документы времен войны (скажем точнее — времен Отечественной войны). Здесь висит первый приказ военного коменданта Бургаса полковника Ефремова. Рядом выцветшая фотография — машина с вступающими войсками, молоденький простоволосый офицер машет пилоткой, разновозрастные солдаты, улыбающиеся жители. Листовка — памятка нашему солдату в Болгарии:

«Ты, славный воин Красной Армии, потомок русских героев Шипки и Плевны, от Волги до Балкан прошел ты, неся на своих знаменах освобождение десяткам миллионов людей».

А чуть подальше — список погибших антифашистов Бургасского округа, 117 имен. И неумело, но твердо дописанное 118-е — «Ангел Пейчев».

В Бургасе можно увидеть едва ли не последнего в Болгарии извозчика. Обычно он стоит у порта, ждет. Ждет любителей прокатиться, проехаться, посмотреть вокруг — бульвар, берег, если хотите, прозрачные озера. В самом деле, что может заменить извозчика и его экипаж? Как бы не так! Что сравнится с неторопливостью тонких колес, запахами сбруи, лошадей?

Во Франций есть прекрасная актриса. Я говорю «есть», хотя, наверное, правильнее было бы сказать «была». Сильви недавно умерла. Но я предпочитаю говорить «есть», для меня она по-прежнему жива, как и для сотен других людей, упорно называвших ее с молодости до старости запросто, по имени.

Я видел фильм, где Сильви играет старую женщину, внезапно овдовевшую. Всю жизнь она стряпала, стирала белье, штопала, нянчила внуков и вот теперь вдруг увидела, что никому не нужна. У детей своя жизнь, свои малопонятные заботы. Внуки выросли. Что делать? Трудно передать трагедию внезапного одиночества, как ее передает Сильви. Вопреки всему она достает из сундука старинное малонадеванное платье, шляпку, зонтик. На последние деньги нанимает извозчика, из тех, что возят только заезжих иностранцев, для забавы, и гордо проезжает по улицам Марселя.

Старый бургасский извозчик напомнил мне эту сцену. Он стоял у порта, дожидаясь пассажиров. Лошади были в сетках, в красных чепцах с кистями. Позвякивал медный бубенчик. Недвижны были яркие спицы колес. Фаэтон ждал.

Машину приходится оставить. Надо пройти по осенне-сочной зеленой луговине к мостику через Русенский Лом.

Эта узкая быстроводная река километров через тридцать вольется в Дунай. Один ее берег низкий, другой высокий, обрывистый.

На высоте можно заметить обращенное к реке решетчатое окно Ивановской церкви.

Пещерные монастыри с церквами, церковками, часовнями тянулись в двенадцатом — тринадцатом веках вдоль всей реки. Такую же пещерную церковь и монастырские кельи я видел недавно в Молдавии на реке Реут. Снизу все это было похоже на птичьи гнезда, сверху полноводная река казалась серебряной извилистой ленточкой.

Отсюда тоже еле увидишь решетчатую дверь в крутом белесом обрыве, еле угадаешь местоположение скальной церкви.

По луговине бродят овцы, среди них круторогий белый козел. На шее у него медный колокол (иначе и не скажешь, не колокольчик, а именно колокол). Неровный перезвон отмечает движение — постоянное. Перешли, опять щиплют траву.

Перезвон провожает через мостки, слышен на прилепившихся к стене крутых ступенях, даже внутри церкви, если прислушаться..

Скальная церковь невелика — всего три с половиной на шестнадцать метров. Она вырублена в теле скалы без особого внимания к поверхности. Все сосредоточилось здесь на рисунках, сплошь покрывающих потолок и стены.

Похоже, что для художника важнее всего было высказаться, рассказать, успеть. Украшения или же подробности совершенно не важны для него. Он делит все на продольные и поперечные полосы, заполняет все и подробно рассказывает, более ни о чем не заботясь.

Ивановские росписи изрядно пострадали, вероятно, не меньше от небрежения, чем от времени (на стене свидетельства — «Wetten Strassburg», есть и другие надписи). Живопись покрыта царапинами и трещинами, камень кое-где обвалился, стены пострадали. Но и того, что сохранилось, достаточно, чтобы почувствовать силу руки мастера.

Канонические евангельские сцены пересказаны здесь по-своему, как бы очевидцем. Мастер торопится, он пренебрегает украшениями и условностями, установленными правилами. Он рвется к сути.

Пожалуй, мало найдется в мировой живописи таких едких вещей, как сцена поругания Христа, где нагой шут ходит на руках, а другой размахивает длинными шутовскими рукавами. Мало найдется по скупой выразительности таких рисунков, как рыжий петух, возглашающий отречение Петра. Или как обескураженные фарисеи, получившие обратно свои сребреники. Но, пожалуй, самое сильное впечатление производит сцена самоубийства Иуды.

Черно-синее небо, ограда с башней, угловатое дерево, такое же желтое, как висящий на нем мертвец, — вот образец выразительности, достигнутой самыми простыми средствами.

Оторвавшись от росписей, я заглянул в каменное решетчатое окно. Далеко внизу виднелась узкая полоска реки, на лугу разгружался автобус — экскурсия из Варны. Доносился перезвон — знак движения отары. Этот звук, сам не знаю почему, останется для меня чем-то врезавшимся в память, чем-то вобравшим в себя сочно-зеленый луг, и узкую реку, и бугристые, исцарапанные, выщербленные, но все же живые ивановские росписи.

В Софии пахнет каменным углем. Этот запах особенно слышен на боковых улицах — таких, как улица Сан-Стефано, где я живу, возвращаясь из поездок.

Здесь по вечерам тихо. Кое-где у домов подбирают в ведра каменноугольный брикет. К полуночи все окончательно стихает, над домами поднимаются дымные струйки. Издалека слышны шаги прохожих.

У тротуаров стоят машины. «Мерседесы», «трабанты», «пежо», «рено», «москвичи», «татры». Покрытые чехлами и без чехлов. Яркие, новые и не очень. И едва ли не за каждым ветровым стеклом висит идол. Маленькое домашнее божество, пушистое, с растопыренными руками-ногами.

Вглядываюсь — найдется ли хоть два одинаковых? Нет, каждый хочет иметь божка на свой манер.

В Софии не так уж много машин. Но есть ведь и другие города, другие страны. Есть сотни миллионов людей и множество автомобилей.

Одинокая немолодая женщина однажды сказала: «Автомобиль — моя мечта. Хочу владеть ключом, хочу управлять. Управлять, понимаете!»

Надо понять эту женщину, понять многих других, вникнуть в разницу между жаждой управлять и иллюзией. И при этом не забывать о выхлопных газах, уличных пробках, о безудержном росте количества автомобилей и многих других неприятных вещах.