Сквозь розовые очки

— Но вы ошибаетесь, ошибаетесь! — вскричал Семушкин. — Я не убивал его.

— Хорошо, а где вы были в ночь с шестого на седьмое марта? — вкрадчиво спросил Карташов. — Скажите, мы проверим ваше алиби, и если оно подтвердится — слава богу, по этому вопросу к вам претензий не будет. Говорить будем только о шантаже.

— Но у меня нет алиби! Так получилось, что нет. Я же не знал, что мне следует им запастись, поймите, если бы я действительно убил, то позаботился бы об алиби, как вы считаете?

— К сожалению, милейший, так говорят многие, — развел руками Карташов. — И потом, как бы вы позаботились об алиби, если находились в ту ночь в дачном поселке? Вы же непрофессионал по таким делам…

— Но… Я действительно не убивал, почему вы на меня подумали? Из-за этого дурацкого шантажа? Хорошо, хорошо, я вам признаюсь. Да, я в самом деле хотел получить деньги с Тамары. Для нее же просто их достать — Людмила всегда даст, для нее это мелкая сумма, а потом и возвращать у сестры не потребует, я же ее знаю! А я, я имею моральное право! Я должен же хоть что-то получить за то, что моих детей воспитывал чужой человек!

— Ну, в этом вы сами виноваты, — вставила Лариса холодно.

Карташов мельком взглянул на нее, но ничего не сказал. Вместо этого он обратился к Семушкину:

— Давайте оставим все эти речи о моральном праве и обратимся к фактам. Итак, вы признаете, что шантажировали Тамару Николаевну Шестакову, вымогая у нее одну тысячу долларов?

— Да, — в сторону сказал Семушкин. — Признаю.

— Отлично. Вот это уже разговор пошел.

Карташов повеселел, достал бланк протокола и начал заполнять его.

— Расскажите, как вам в голову пришла такая мысль. И как вы вообще узнали о тайной профессии Тамары Николаевны?

— Случайно, — Семушкин как-то суетливо заерзал на стуле и нервно покраснел.

— А все-таки? — уточнил Карташов. — Расскажите.

— Ну… я позвонил туда. В качестве клиента, — пробормотал Анатолий Михайлович. — Понимаете, у меня наступил жизненный кризис, пауза в личных отношениях… А я же нестарый мужчина, нужно как-то решать такие проблемы. А покупать, извиняюсь, проститутку, дороже выйдет, да и не люблю я такой секс. Вот я и позвонил в фирму одну, оказывающую подобные услуги. И представляете, услышал голос Тамары! Я сначала не поверил, думал, что ошибся — телефонная связь может исказить голос, да и ломают они его порой нарочно. Но у нее очень характерные интонации, сложно спутать. Я еще спросил на всякий случай — а как тебя зовут? Она другое имя назвала, конечно. Но мне это в голову засело, голос ее. Я еще не знал тогда поначалу, зачем мне это надо, но решил проверить. Проследил за Тамарой — я же знаю, где она живет. А потом аккуратно разузнал, что это за контора, по тому адресу, куда она ходит. Ну, и все окончательно мне ясно стало. И когда Николая убили — повторяю, это сделал не я! — я решил этим воспользоваться. Я был уверен в том, что никто не знает о том, чем занимается Тамара, и, зная ее характер, полагал, что она захочет оставить это в тайне. Вот и написал ей это письмо. Только не думал я, что она в милицию пойдет, — со вздохом покачал он головой. — Никак не думал.

— Она и не пошла в милицию, — спокойно заметила Лариса. — Мне удалось выяснить это самой.

— Да? — Семушкин удивленно и недоверчиво вскинул на Ларису глаза. — И как вам это удалось?

— Я не стану вам рассказывать подробности, — усмехнулась Лариса. — Могу только сказать, что еще до вашего задержания была уверена, что это именно вы шантажируете женщину.

— А это по каким признакам вы определили? — еще больше удивился Анатолий Михайлович.

— Ну, во-первых, я успела вас понять как человека, который не станет гнушаться самыми грязными методами для получения денег. А что вы в них нуждаетесь, знает всякий. Во-вторых, человек, написавший письмо, обладал довольно высоким уровнем грамотности, а вы — образованный человек. И очень хорошо попадали под искомый образ. Ну, а самое главное, это ваше любимое «увы», которое встречается в письме. До конца уверена я не была, но на девяносто девять процентов — точно. И, как видите, не ошиблась.

— Увы, — только и смог вымолвить Семушкин, потирая лоб.

Потом он вопросительно посмотрел на Карташова:

— Ну так что, вы меня теперь отпустите? Я же все честно рассказал, признался…

— Увы, — усмехнулся подполковник. — Признание вины не освобождает от ответственности. А шантаж — серьезное преступление. Кроме того, я не снимаю с вас обвинений в убийстве Голованова. И по этому вопросу мы с вами еще будем работать. А пока у меня к вам еще вопрос. Это вы украли пистолет из дома Головановых?

— Боже упаси! — широко раскрыл глаза Анатолий Михайлович. — Я вообще понятия не имею о том, что у них есть пистолет! К тому же я очень далек от таких вещей, знаете, я убежденный пацифист, зачем он мне нужен? Я даже обращаться с ним не умею, я и в армии не служил — у меня зрение слабое. И я вообще побаиваюсь огнестрельного оружия, еще, не дай бог, выстрелит. Нет-нет, это не я.

— У вас будет произведен обыск, вот санкция, — выложил перед Семушкиным документ подполковник. — Так что лучше вам все же признаться.

— Боже мой! — только и смог сказать Анатолий Михайлович.

— Ну что ж, значит, мы проверим сами, — резюмировал Карташов. — А на сегодня все, сейчас вас отведут в камеру.

При слове «камера» на лице Семушкина появился ужас. Оно болезненно перекосилось, и он почти с рыданиями воскликнул:

— Но, боже мой, я не могу в камеру! Я же интеллигентный человек — и идти к каким-то уголовникам?! К тому же я больной человек, я этого не вынесу!

— Вас посадят не к уголовникам, — успокоил его Карташов. — А если почувствуете себя плохо, к вашим услугам штатный врач.

Семушкин снова попытался что-то возразить, он даже всхлипнул, но Олег Валерьянович решительно прервал его стенания и, вызвав дежурного, распорядился увести задержанного. Когда понурого, сникшего Семушкина увели, Карташов спросил у Ларисы:

— Ну что, ты довольна?

— Даже не знаю, — призналась та. — С одной стороны, да, потому что прояснилась одна линия. Но с другой… Я не уверена, что он убил Голованова.

— А кто же, по-твоему? — удивился Карташов.

— Пока не знаю. Но его оправдание похоже на искреннее.

— Ха! А где ты видела, чтобы человек с ходу признавался? Особенно такой гнилой, как этот Семушкин?

— Да, но когда преступников — не закоренелых, а начинающих — прижимали к стенке, они обычно раскалывались, — пожала плечами Лариса.

— А его и не прижали к стенке. И он это понимает прекрасно, что прямых улик у нас против него нет. Одни догадки и предположения. Естественно, что он будет отпираться. Одно дело шантаж, а другое — убийство, — возразил Олег Валерьянович.

— Не знаю, не знаю, — задумчиво проговорила Лариса. — Я все-таки не удовлетворена. У меня есть ощущение, что дело не доведено до конца. И неувязки имеются. Во-первых, откуда он узнал, что Голованов будет в ту ночь на даче, что он будет один? Голованова напрочь отрицает, что обсуждала с ним этот вопрос. А настоящий убийца был в этом уверен. И потом, убийство… Все-таки это не его размаха преступление. Семушкин способен, как человек гаденький и подленький, сделать что-то исподтишка.

— А он и убил исподтишка — яд подсыпал! Типичный способ для такого тюти! — всплеснул руками Карташов.

— Нет-нет, мне кажется, что он на это не пойдет. Мелкий шантаж, рассчитанный на слабую жертву, — максимум, на что он способен, — не сдавалась Лариса.

— И что же ты намерена делать дальше? — скептически протянул Карташов.

— Все то же — проверять, выяснять, думать, анализировать, — со вздохом сказала Лариса.

— Да кого проверять-то? — не выдержал Карташов. — Все уже проверены, елки-палки!