Сквозь сон

Внутри, транспортное средство, однако, ничего не имело с архаичностью его внешнего вида. Поразив меня достаточным пространством, удобными черными кожаными сидениями с высокими подголовниками, элегантностью, плавностью линий интерьера салона и отсутствием не только панели прибора, но и привычного руля, коробки передач, бардачка. На месте руля находилась слегка выступающая вперед плазменная панель, экран монитора, что ли, а может даже планшет. Словом то было похожее на экран устройство, точно укрепленное на рулевой колонке, верно, поэтому и выступало над закругленной панелью, на которой должны были располагаться приборы. На экране на голубом фоне сияла какая та надпись, нанесенная теми же непонятными знаками изображающими прямоугольники, квадраты, кресты, волнистые линии, или недописанные буквы русского алфавита, которая, стоило мне опуститься в сидение, и вовсе зарябила радужными переливами.

Дверь дома, напротив какового стояла машина, грубо вырубленная, украшенная тремя горизонтально расположенными железными копьями, справа и слева от которой висели деревянно-кованные светильники, внезапно открылась. И из жилища на каменное крыльцо вышла женщина, сухопарая, невысокая, чем-то напоминающая Синю. Так, что я вначале подумал, это она и есть. Но потом, приглядевшись, понял, что обознался.

У этой женщины, в отличие от бабки Лины, лицо смотрелось более круглым, да и черты лица: несколько широкий нос, пухлые губы, крупные глазницы, и водянисто-серые радужки разнились с ней. Впрочем, цвет бело-розовой кожи с золотистым оттенком, розовой склеры глаз и выступающие скулы, такие же, как у всех кого я тут встретили, говорили мне, что она однотипна этой нации, народу, а может всего-навсего является родней Лине. Пепельно-каштановые (видимо длинные) волосы она собрала в шишку на затылке, утянув их так, что по первому мне почудилось, будто женщина и вовсе лысая. На ней, теперь в унисон одежде деда Виклины, был одет сарафан. Один-в-один, какой носили мои предки в архаичные времена. Это было тяжелое, распашное платье, без рукавов, ворота, пошитое из цветастой с преобладанием красного цвета ткани. Одетое на белую с длинным рукавом рубашку, подпоясанное на талии тканым поясом с кистями.

Походу данная женщина, как и дед Линочки, были приверженцами старины, а может, являлись какими-нибудь староверами. Ну, теми, которые откололись от русской церкви во времена царя Алексея Романова в связи с реформой патриарха Никона. А, возможно, теми, которые называли себя родноверами, и верили в древних богов Сварога, Перуна, Дажьбога, и в нынешние времена засилья всего иностранного, чуждого помнили свои славянские корни, старались возродить древнюю веру, нравственность и духовность обычаев собственного народа.

«О, блин! сколько я, оказывается, знаю», – подумал я про себя, поражаясь собственным знаниям или только отдельным крохам, крупинкам, когда-то услышанного.

– Горясер! – довольно громко крикнула женщина, обращаясь к деду Виклины, и тотчас слегка пригнув голову, воззрилась на меня, стараясь разглядеть сквозь открытую дверь машины. – Линочка, здравствуй, милая! – ласково обратилась она ко мне, и ее пухлые, прямо-таки толстые, розовые губы растянулись, показав ряды ровных, белых зубов. Тем вновь указав, что у данного народа эти органы во рту являли собственное здоровье или правильный уход. – Ты, что-то припозднилась, сегодня, в университет. А Синя, тебя, почему не довезла до остановки?

– Да, так получилось, – обтекаемо ответил я, все время контролируя собственную речь, стараясь не допустить в ней употребления мужского рода к которому я привык с детства, всегда ощущая себя мальчиком.

– По-видимому, у них опять вышел спор, – вставил в мой ответ дед Виклины, которого, как оказалось, звали Горясер. Он дернул взгляд в мою сторону, ухмыльнулся, демонстрируя и вовсе жемчужность зубов, которым мог позавидовать даже я. Точнее мое тело. – Дискуссия, которая закончилась скорым отъездом Сини. Ничего, Ягла, сейчас я довезу свою внучку, дочь моего старшего сына до Мологи, – дополнил он свою речь.

«Отлично, значит отец Виклины сын этого Горясера», – подумал я и широко улыбнулся, не столько Ягле, как называл ее дед Лины, сколько радуясь собственной сообразительности и, наконец, немного разобравшись в сих хитросплетениях родни.

– Горясер, – заговорила Ягла, приняв мою улыбку, как подтверждение слов деда Лины. – Не забудь после работы заехать в прачечную и забрать чистое белье. Мне уже второй раз пришло оповещение.

– Да, да, дорогая, постараюсь не забыть. Сейчас внесу в ежедневник, – откликнулся незамедлительно Горясер и теперь крутнул голову в сторону супруги, скорей всего, не являющейся бабкой Лины. Он довольно засмеялся, а его голос мужественный, сильный, чем-то напоминающий мой, относимый к баритону, прежде звучавший ровно, внезапно наполнился такой радостью, которую я уловил поверхностью кожи, отчего на ее гладкости появились мельчайшие мурашки, будто пробежавшего озноба. Просто я раньше никогда не ощущал, таким образом, радость.

Конец ознакомительного фрагмента.