Сквозь время

Сначала все было серым. Цвета появились позже, не сразу. Прежде всего желтый и розовый - от букета на тумбочке. Затем синий - от костюма Зорина.

Теперь Садовский видел, что губы Зорина двигаются - профессор говорил. Но звуков не было. Они возникли внезапно, словно разорвав завесу.

– ... и делайте так, - говорил Зорин.
– Сосредоточьтесь, голубчик. Поднимите руку. Вы слышите?

Садовский не отвечал. Он слышал, но слова не воспринимались. В памяти медленно - очень медленно - всплывали картины. Лепрозорий... Встреча с Зориным... Бессонные ночи... Еще один разговор... Операционная...

– Сколько?
– спросил Садовский и вздрогнул: голос прозвучал откуда-то со стороны.

Зорин подпрыгнул на стуле, впился глазами в лицо Садовского.

– Так, так, - шептал он, машинально потирая руки.
– Рефлексы, зрение, мышление, речь... Значит...

– Сколько лет?
– повторил Садовский, пытаясь привстать на кровати.

– Лежите, голубчик, лежите! Девятнадцать лет. Девятнадцать с лишним. Скажите, вы...

– Девятнадцать!
– перебил Садовский и вдруг рывком оторвался от подушки. Глаза его, не мигая, смотрели на Зорина.

Медленно преодолевая инерцию, возникали обрывки представлений. Склеенные впечатлениями, они превращались в мысли. Не сразу, путаясь и переплетаясь, мысли выстраивались и выравнивались. И только тогда в сознании прозвучало: ложь! Девятнадцать лет - это ложь! Зорин совершенно не изменился. Полное бритое лицо, прищуренные глаза, едва заметные морщинки... Все как было!

Садовский покачал головой. Ему казалось, что он говорит.

– Спокойнее, Александр Юрьевич, спокойнее.
– Зорин улыбался, скрывая волнение.
– Ну, говорите...

– Девятнадцать лет... Девятнадцать лет...
– Садовский силился привстать.
– Вы... такой... не изменились...

Зорин растерянно улыбнулся, развел руками.

– Понимаете, это потом. Потом. Не все сразу. Я объясню.

– Не удалось... ничего не удалось!
– не слушая его, выкрикивал Садовский.
– Проказа...

Он поднял к лицу руки. На белой, глянцевой коже не было никаких следов проказы.

– Не понимаю...

Он бессильно откинулся на подушку.

– Прошло девятнадцать лет, - отчетливо, почти по слогам повторил Зорин. Ваша болезнь излечена. Это было нелегко. Последняя стадия... Девятнадцать лет...

– А вы?
– прошептал Садовский.
– Вы?

– Мы победили старость, - просто сказал Зорин.
– Поэтому я... такой... Старость теперь наступает не скоро.

Садовский закрыл глаза. Потом приподнялся на локтях, посмотрел на Зорина. Спросил беззвучно:

– Как?

– Ну, не сейчас, голубчик, не сейчас, - мягко сказал Зорин. Посмотрел в глаза Садовскому, улыбнулся.
– Ну, хорошо, голубчик, не волнуйтесь... Понимаете... видите ли, старение организма считалось необратимым процессом. А мы доказали, что процесс этот обратим. Пока ограниченно, но обратим. Вот и все. Нет, нет! Больше ничего не скажу.

Садовский дышал тяжело, с хрипотой. Лег, губы шептали:

– Девятнадцать лет... Девятнадцать лет!..

Зорин взял его руку - сухую, холодную.

– А... другое?
– еле слышно спросил Садов

ский.
– Девятнадцать лет... Люди...

Зорин понял.

– Да, коммунизм, - он улыбнулся.
– Многое изменилось. Вы не узнаете.

– Что?
– прошептал Садовский.

Зорин покачал головой.

– Не спешите. Все впереди.

Садовский долго, очень долго лежал, глядя куда-то в пространство. Потом улыбнулся - одними глазами. Зорин уловил слабое пожатие руки.