Слабость Виктории Бергман (сборник)
Шрифт:
Линнея не ответила прямо. Она немного поерзала, и София заметила, что она колеблется.
– Вы можете помочь мне? – спросила она наконец и сунула брелок в карман.
– Думаю, да. У меня большой опыт работы с такими людьми, как твой папа. Но и мне нужна твоя помощь. Ты поможешь мне помочь тебе?
– Может быть. Посмотрим.
Когда время вышло, они задержались на десять минут. София чувствовала огромное облегчение. Двери лифта закрылись, скрыв Линнею. Когда появился санитар, девочка снова замкнулась, но София уже видела, как она открылась во время разговора. Она понимала, что надеяться
Она закрыла за собой дверь и села за стол, на котором были разложены ее записи.
По опыту она знала, что иные вещи не исправить. Что-то всегда будет стоять на пути.
Квартал Крунуберг
Жанетт только что закончила долгий разговор с Биллингом. Приложив все усилия к тому, чтобы быть убедительной, Жанетт выбила двух полицейских для наблюдения за Шарлоттой Сильверберг.
Едва положив трубку, она взялась читать материалы датского расследования, касающегося Пера-Улы Сильверберга.
Потерпевшей стороной был приемный ребенок Пера-Улы и Шарлотты.
Информация о причинах удочерения отсутствовала.
Помещена после рождения в семью Сильверберг, проживающую в пригороде Копенгагена.
Так как документы были публичными, имя потерпевшей стороны было замазано широким черным линером, но Жанетт понимала, что без труда его узнает.
Она как-никак полицейский.
Однако сейчас ее в первую очередь интересовало, кто такой Пер-Ула Сильверберг. По крайней мере, кем он был.
Узор начинал вырисовываться.
Жанетт видела ошибки, упущения по небрежности, саботаж в расследовании и манипуляции. Полицейские и прокурор не выполнили свою работу, влиятельные персоны лгали и извращали факты.
В документах проглядывали нехватка энтузиазма, нежелание и неспособность дойти до сути. У Жанетт все отчетливее складывалось впечатление, будто полиция и прокуратура попросту не стремятся расследовать дело. Она листала материалы следствия и чем больше читала, тем острее ощущала отчаяние.
Она работала в отделе насильственных преступлений, ее буквально окружали преступники, совершившие сексуальное посягательство.
Один за другим.
И мертвые, и живые.
Насилие и сексуальность, подумала Жанетт.
Два явления, которые никак не должны быть связаны, но которые часто оказываются так или иначе единым целым.
Дочитав до конца, она почувствовала себя опустошенной. Надо пойти к Хуртигу и коротко изложить ему новые факты. Жанетт взяла свои записи и на трясущихся ногах направилась к его кабинету.
Хуртиг сидел, глубоко погрузившись в материалы следствия. Стопка очень походила на ту, что она сама только что прочла. – Что это? – Жанетт с удивлением указала на бумаги, которые он держал в руках.
– Датчане еще прислали. Я подумал – неплохо бы мне их прочесть, а потом мы объединим всю известную информацию. Тогда дело пойдет побыстрее. – Хуртиг улыбнулся ей. – Кто начнет, ты или я?
– Я. – Жанетт села. – Пера-Улу Сильверберга, или Пео, тринадцать лет назад подозревали в том, что он изнасиловал
приемную дочь, когда той было семь лет.– Только что исполнилось семь, – вставил Хуртиг.
– Да. А тебе известно, кто подал на него заявление? В моих документах этого нет.
– В моих тоже. Наверное, кто-нибудь из школы, куда ходила девочка.
– Вероятно. – Жанетт заглянула в свои записи. – В любом случае дочь подробно рассказала о, я цитирую, “воспитательных методах Пера-Улы, включавших побои и другое насилие, но ей было трудно рассказать о случаях сексуального посягательства”. – Жанетт отложила бумаги, глубоко вздохнула и констатировала: – По ней было видно, что она испытывает сильнейшее отвращение, она описала действия Пера-Улы как ненормальные.
– Вот сволочь! – Хуртиг покачал головой. – Если семилетка думает, что папа… – Он замолчал, и Жанетт опять взяла разбег. – Девочка снова и снова описывает физическое насилие со стороны Пео, как он требовал от нее французских поцелуев, как слишком грубо подмывал ее.
– Ну пожалуйста, – произнес Хуртиг почти умоляюще.
Но Жанетт решила договорить до конца и неумолимо продолжала:
– Девочка сообщила несколько специфических деталей и подробно описала свои ощущения, когда Пер-Ула являлся к ней в комнату по ночам. Рассказ девочки о том, как он вел себя в ее постели, позволяет утверждать, что имел место анальный и вагинальный половой акт. – Жанетт сделала паузу. – В общих чертах это все.
Хуртиг поднялся и подошел к окну.
– Я открою окно, ладно? Надо воздуху глотнуть. – Не дожидаясь ответа, он снял с подоконника горшок с цветком и открыл узкую фрамугу. – Половой акт? – проговорил он, глядя на парк. – Если речь идет о ребенке, это разве не называется изнасилованием?
Жанетт не нашла в себе сил ответить.
От свежего ветра затрепетали бумаги, и крики детей, играющих в парке, смешались с фоном – щелканьем компьютерной клавиатуры и шумом кондиционера.
– Так почему дело закрыли? – Хуртиг повернулся к Жанетт.
Та вздохнула и прочитала:
– “Принимая во внимание, что произвести расследование в отношении девочки не представлялось возможным, нельзя тем не менее исключать, что изложенное не соответствовало действительности”.
– Что? Нельзя исключить, что изложенное не соответствовало действительности?! – Хуртиг хлопнул ладонью по столу. – Это что за рыбий язык?
Жанетт хохотнула:
– Девочке просто-напросто не поверили. И когда потом защитник Пео указал, что проводивший допрос полицейский иногда задавал наводящие вопросы, а кое-что было притянуто… – Она вздохнула. – Факт совершения преступления оказался не подкреплен уликами. Дело списали со счетов.
Хуртиг открыл свою папку и принялся перебирать бумаги, ища что-то. Найдя нужный документ, он положил его на стол.
Он уже начал было читать, как вдруг какой-то ребенок в парке дико завопил, кто-то громко заплакал. Хуртиг запнулся, почесал в ухе, подождал, когда дети успокоятся или хотя бы утихнут. – Так что у тебя? Есть продолжение? – Жанетт вытащила сигарету из пачки и подвинула стул ближе к окну. – Ты не против? – спросила она, указывая на сигарету.
Хуртиг мотнул головой, высыпал ручки из жестянки и протянул ей: