Сладкий перец, горький мед

Игорь Антонович по достоинству оценил способности диспетчера и вскоре Любаша сменила ночные бдения у телефонных аппаратов на иные "дежурства". Елисеев сотоварищи раз в неделю посещали сауну. Банька располагалась в городском спорткомплексе рядом с бассейном, и целую неделю работала, так сказать, в открытом режиме, то есть для спортсменов и желающих со стороны. И только в четверг, в восемь часов вечера, банный отсек перекрывался ради нужд высокого начальства городского уровня. Тут была и пара-тройка чинов из горисполкома, иной раз и областные не обходили вниманием сие мероприятие, обязательными участниками "групповой парилки" были и начальники пониже рангом, но не значением: налоговики, представители торговой палаты, торгового же и рыбного портов, и даже главный медик города. А чтобы встречи на высоком уровне проходили повеселее, Елисеев, как верховный воодушевитель "коллективной помывки", организовал и девочек для "массажа усталых членов". Стоит ли говорить, что чуть ли не первой он пригласил обслуживать такие вечеринки Любу.

Теперь у Любаши отпала необходимость через ночь дежурить в диспетчерской. Она работала только четыре вечера в месяц, а зарабатывала при этом в два раза больше, чем выходило на дежурствах. Правда, в эти четыре вечера ей приходилось пахать, что называется, "по-стахановски", но это ее не то чтобы не огорчало, а даже, можно сказать, почти что радовало. "Почти " — потому что не все гости были так приятны внешне и, так сказать, внутренне, как Елисеев. Но и девочек было немало, так что не слишком-то и сложно, положа руку на сердце, было обслуживать такие вечеринки. Правда, все действо происходило в маленькой комнатке, исполняющей сразу несколько функций: это и раздевалка, и предбанник, и импровизированная столовая, и, в некотором роде, "спальня", потому-то обслуживать клиентов приходилось на глазах всех присутствующих. Ну да это не беда, Любаше к этому не привыкать. Да и другие в это время занимались практически тем же, так что стесняться, по большому счету, было некого.

Однако так продолжалось недолго. Вскоре "на высшем уровне" было принято решение сократить количество "обслуживающего персонала". От этого известия Любе стало дурно. Во-первых, она уже потеряла место в диспетчерской, а найти такую работу, чтобы не слишком мешала учебе, довольно проблематично. Просто так ей денег никто не даст, даже тот же самый Елисеев, в каком бы восторге от ее "услуг" он ни был. Ну и во-вторых, что не менее важно, чем во-первых, как же она теперь снова окажется на "голодном пайке"? Она уже привыкла к оргиям, даже не просто привыкла, а втянулась так, что без них жизнь будет скушна до безобразия. Ведь она по-прежнему на людях корчила из себя недотрогу-переростка, не теряя надежды выгодно выйти замуж. А мужика-то хочется! Кто-то, может, и умеет прожить без этого дела, а у Любки это получалось с большим скрипом: она ж, сколько себя помнила, почти всегда этим делом занималась. Сначала папашка, сукин сын, кобель ненасытный, совратил одиннадцатилетнюю рано созревшую дочь, потом Борька, одноклассник и будущий муж, в шестом классе завалил девку на сеновале, да она не слишком-то и сопротивлялась, разогретая за пару лет отцом-распутником. С тех пор и понеслась, что называется, душа в рай. Она и по рукам-то пошла от отсутствия мужика рядом. Ведь Борька, подлец, ушел в армию, бросил ее одну со своей мамашей-кровопийцей, а долго ли она, бедняжка, могла выдержать без крепкого мужского плеча? И не только, даже не столько, плеча…

Видимо, Люба не одна дорожила своей работой. Остальные девочки тоже не хотели уходить. Но Елисеев был тверд: останутся две самые выносливые. Решение было принято из двух соображений. Но девочкам сообщили только первое: мол, слишком тесно становится в предбаннике, когда мальчики и девочки собираются вместе. Но так как количество мальчиков сократить никак невозможно, ибо никто из них не изъявил желания добровольно выйти из клуба, то сокращение придется производить за счет девочек. Вторая, более веская причина, была в следующем: все "клубные мальчики" были женаты, занимали немалые посты в структуре города и области и, не дай Бог, об их клубных игрищах станет известно за пределами предбанника. Скандалище разгорится нешуточный. А этого допустить никак нельзя! В то же время, совсем отказаться от присутствия девочек они уже не могли. Вот если бы сразу остановились на варианте мальчишника — это одно. А, попробовав сладенького, так не хотелось "садиться на диету"! Как компромисс было принято решение сократить до минимума количество девочек, но так, чтобы не пострадало качество и была соблюдена секретность.

И девочкам пришлось держать экзамен на выносливость. Битва была нешуточная. Соревнования пришлось проводить в три этапа — похлеще, чем на выборах президента! И только по результатам третьего тура определились победительницы. Любаша взяла победу количеством при неплохом качестве, другая же, Галя Буралакина, — редким, даже экзотическим умением. И за это ее редкое умение Любе пришлось взвалить на свои хрупкие плечи львиную долю "работы", так как Галя, мерзавка, при всем своем несравненном даре не могла обслужить за вечер больше троих "отдыхающих". Так что пахать теперь Любе приходилось в самом прямом смысле слова, отдуваясь за всех сокращенных "коллег по станку". В общежитие Любаша еле приползала, уставшая и "наевшаяся" до одури, буквально до тошноты. Но усталость была приятной, как у рабочего человека, качественно исполнившего свои нелегкие, но такие необходимые государству обязанности. К тому же сумма материального вознаграждения возросла многократно, пропорционально выполняемой работе. Уволенным же девочкам было выплачено пособие "по сокращению". Кроме того, каждая из них была строжайшим образом предупреждена о невозможности "выноса сора из избы" и поставлена в резерв. Ясное дело, что само по себе такое предупреждение не могло остановить обиженных красоток, но каждой было предъявлено довольно внушительное досье с многочисленными красноречивыми видео- и фотоматериалами компромата.

Уже больше года Любаша с Галей работают вдвоем. Сейчас Любе даже смешно вспоминать, как она уставала первое время. За год она наловчилась, что называется, насобачилась, выработала в себе необходимые для работы "конвейером" качества. И не только привыкла, но даже полюбила процесс обслуживания высокопоставленных клиентов "хором". К одному не могла привыкнуть. Как ни старалась, а так и не научилась наплевательски относиться к старческим особенностям некоторых клиентов. Иным для полного счастья достаточно было только посмотреть на ее "работу". Но Любе своеобразная профессиональная гордость не позволяла оставить клиента неудовлетворенным, и она злилась на себя и на престарелого государственного мужа, тратя непозволительно много времени на то, чтобы старичок все же получил то, за чем пришел, отрабатывала зарплату на совесть. И уже, можно сказать, почти чувствовала себя счастливой, а жизнь свою — вполне удавшейся и устроившейся, как тут вдруг, как снег на голову, уже почти нежданное счастье: Вовкино предложение руки и сердца. И пусть по пьянке, пусть наутро он пожалеет об этом, но заветное словечко сказано, и никуда он от нее теперь не денется! А "клубные мальчики"… Жаль, конечно, расставаться. Она к ним так привыкла, каждого из них по-своему полюбила, опять же — деньги получает за свою любовь нешуточные… Ну что ж, ничего не поделаешь… Деньги теперь для нее не будут проблемой, ведь замуж идет за денежный мешок. Да и в телесных радостях, наверное, ущерба не будет. Вот только хватит ли ей теперь одного Вовки?.. Судя по его внушительной фигуре, импотенцией он не должен страдать. Но, с другой стороны, Люба ведь уже сто лет не обходилась одним мужиком. Ведь уже давно только после третьего-четвертого клиента разогревалась, входила во вкус. А удовлетворение получала лишь к концу "рабочего дня". Да и, чего уж там, немалую роль в плане физического удовлетворения играло и многообразие самцов, размеров и стилей. Да ладно, как-нибудь да будет, все устроится, лишь бы замуж, лишь бы при деньгах…

***

— Спорим, никогда не угадаешь, кого я сегодня в загсе видела?! — Луизины глазки сверкали от возбуждения, злорадства и бог еще знает от чего, сплюснутый кончик носа вздернулся вверх, но ноздри не раздувались, из чего следовало, что взбудоражена она скорее радостной новостью, нежели удручающим известием.

С момента исторического бракосочетания Луизы с Герой прошло чуть больше месяца, а она уже ходила в загс узнавать, какие документы требуются для развода и вообще, какая инстанция занимается этим вопросом: загс или суд?

Чем ее так быстро разочаровала семейная жизнь, Луиза подругам не рассказывала. На все их вопросы о причинах развода помалкивала, изредка откупаясь скупым объяснением: "Надоело". Что именно надоело, о том Луиза скромно умалчивала. Единственное, что наверняка знали Таня с Симой, — это то, что Гера развода не хотел до такой степени, что не стеснялся уговаривать подруг молодой жены повлиять на ее решение и совершенно примитивно в их же присутствии валялся в ногах у пышущей ноздрями Луизы.

Вот так, благодаря грядущему разводу недавних молодоженов, Таня и узнала о скорой женитьбе Вовки Дрибницы. Сказать, что эта новость ее огорчила, было бы абсолютной и возмутительной неправдой. На самом деле сей факт невероятно ее позабавил. Не было ни досады, ни обиды, ни тем более зависти к более успешной сопернице. Только веселый заразительный смех, в котором слышалась, быть может, разве что капелька удивления: " как? Дрибница женится?! Вот умора!" Посмеялась и забыла. Курсовую скоро сдавать, а она и не начинала еще. А ведь не за горами и сессия, в конце мая, а на дворе — самая весна, апрель кипит ручьями, поигрывает неокрепшей травкой и так не хочется учиться…

Нет, Таня совсем не сожалела о грядущей Вовкиной женитьбе. Но отчего-то иногда такая грусть вдруг охватывала ее. Почему так? Почему? У кого-то личная жизнь бурлит и пенится, Луиза вон, не успела от свадьбы очухаться, как уже разводиться собралась, где-то кого-то любят, ведь даже Дрибница, и то, гляди-ка, жениться собрался, а она, Таня, никому не нужна… Даже Патыч, и тот пропал. Хотя… Уж за кем, за кем, а за ним-то Таня не скучала, так же, как и за Вовкой, но все равно обидно. А еще в любви клялся, замуж звал… Вот она, любовь его хваленая.

Нет, замуж за Патыча она все равно бы не пошла. Да и не любит она его. Ей просто чрезвычайно приятны его ласки. Но вряд ли он ласкает ее как-то по-особенному, наверняка и другой будет ласкать ее не хуже. Вот только где он, другой? Нету… Никого у нее нет, кроме Патыча. Да и того давненько не было. И поэтому Таня иногда скучала за ним, но не более, чем за другом. Она привыкла к тому, что он всегда рядом. Порой злилась на него, когда ухажеров от нее отбивал, ругалась, прогоняла, а когда исчезал надолго — с удивлением обнаруживала, что скучает, словно бы исчезло что-то важное из ее жизни. Но даже в самые тяжелые минуты, или, напротив, самые меланхолические, плаксиво-сопливые часы ни на мгновение не допускала возможности амурных дел с Патычем. Нет, Лешка — просто один из столбов, на коих покоится ее жизнь. Обыкновенный столб, чурбан, неодушевленный предмет, но убери этот столб — и что с ней станет? Лишится надежной опоры, упадет. Так что вроде не нужен ей Патыч, а, с другой стороны, без него-то совсем никак…