Сладости ада, или Роман обманутой женщины

– Нет, подожди пока звонить. Я посмотрю, как буду чувствовать себя вечером.

Закрыв глаза, я подумала о том, что мне и в самом деле не помешало бы попариться в бане, поплавать в бассейне и сделать хороший массаж. Но мне нельзя было ни в баню, ни тем более плавать в бассейне по той причине, что на мое лицо был нанесен грим, который в воде сразу растечется, отчего моя внешность резко изменится.

– Значит, едем домой? – почему-то обрадовался охранник. Мне показалось, что он обрадовался тому, что я успокоилась и стала более смиренной.

– Домой так домой.

Как только у меня вновь зазвонил мобильный и я, достав его из сумочки, увидела, что номер телефона звонившего не определился, я ощутила нахлынувшее на меня волнение.

– Выключила бы ты его… – посоветовал охранник.

– Зачем?

– Потому что разговоры по телефону сейчас тебя только раздражают. Попробуй хотя бы какое-то время обойтись без телефона. Я уверен, что ты сразу почувствуешь себя легче.

– Номер не определен… – произнесла я задумчиво.

– Тем более лучше не брать. Когда впадаешь в депресняк, телефон лишь усугубляет плохое настроение.

– Если номер не пределен, то это может быть и международный звонок, – посмотрел в зеркало заднего вида водитель.

– Международный?!

– Ну, да. Может, папа из Штатов звонит или кто из родственников.

– Папа?

– Необязательно папа, может, и из родственников кто-то.

– У Дарьи два телефона, – начала разговаривать я сама с собой. – Один определяется, а другой нет. Она мне всегда звонит с того, который определяется. Значит, это не она.

Кто-то был очень настойчив и звонил без перерыва.

– Ника, это, наверно, отец, – вновь посмотрел в зеркало водитель. – Надо бы взять, а то еще он подумает чего.

– Что он может подумать?

Меньше всего на свете мне сейчас хотелось разговаривать со своим так называемым американским отцом, потому что я очень сильно боялась, что он сможет задать мне вопрос, на который я не смогу ответить.

– Подумать, что с тобой могло что-то случиться. Ты же сама знаешь, как отец всегда за тебя трясется и как сильно переживает.

– Ладно, была не была.

Для того чтобы мой охранник и водитель не подумали лишнего, я поднесла трубку к уху и приготовилась к разговору со «своим» американским папой. Единственное, за что я больше всего переживала, так это за то, что папа вдруг начнет говорить со своей дочерью на английском языке, хотя по идее этого не должно было случиться, ведь у папы русские корни. Если папа общается со своей дочерью на английском, то я пропала, потому что мой английский оставлял желать лучшего. Данную деталь общения отца и дочери я, к сожалению, не уточнила у Вероники, Ну, ладно, если все-таки это произойдет не в лучшем для меня варианте, то мне придется сделать вид, что соединение неважное и слышимость плохая, несколько раз повторив банальное «Алло», прервать связь. По крайне мере, папа услышит мой голос и поймет, что если я в состоянии снять трубку, значит, не все так плохо, просто сегодня очень плохая связь.

Сняв трубку, я закричала «Алло» и стала прислушиваться к незнакомому мужскому голосу.

– Люся, ты?

От того, что совершенно незнакомый мужской голос назвал мое имя, я ощутила, как по моей спине заструился холодный пот.

– Это Вероника, – едва дрогнувшим голосом сказала я и стала ждать, что будет дальше.

– Люся, это Роберт.

– Простите, кто?

– Роберт. – Мужчина заметно волновался и то ли от волнения, то ли от того, что он так всегда разговаривает, очень сильно заикался.

– Роберт?

– Да, Роберт. Я, конечно, понимаю, что мое имя тебе ничего не говорит, но я любимый человек Вероники. Я тот Роберт, с кем она должна была вылететь в Турцию.

– Да, теперь поняла. – Я постаралась наладить сбившееся дыхание, но у меня ничего не получалось. Так у меня всегда: когда я начинаю жутко нервничать, мне тут же перестает хватать воздуха. – А почему она сама не позвонила? Вы уже где, в аэропорту? Я пыталась до нее дозвониться, но у нее телефон недоступен.

– Веронику убили. Вернее, она жива, но надеяться можно только на чудо.

– Как? Кто? Почему? Зачем? Это шутка?! Ну скажи, пожалуйста, что это глупая и неудачная шутка.

После затянувшегося молчания в трубке вновь послышался сбивчивый голос:

– Мне кажется, что такими вещами не шутят. Ты сейчас где?

– Еду на Арбат.

– Срочно разворачивай машину и несись в институт Склифосовского. Я уже здесь. Ника в реанимации. Если чудеса случаются, то она останется жива. Она лежит там по твоим документам.

– Я… я… Я еду!

Выронив мобильный прямо на пол, я положила руку на сердце и сказала, словно в бреду:

– Едем в институт Склифосовского.

– Куда?

– Еще спроси зачем! – прокричала я в полном отчаянии. – Разворачивай машину и лети, куда я сказала!

– Хорошо, хорошо, – пробурчал напуганный водитель и принялся искать разворот.

Покосившись на внимательно рассматривающего на меня охранника, я слегка затряслась и процедила сквозь зубы:

– Ну что ты на меня так смотришь?

– Как? – не сразу понял меня тот.

– Будто вещь на рынке покупаешь. Завязывай на меня так смотреть, не по ярмарке ходишь. Отвернись к окну, чтобы я тебя не видела, а еще лучше – пересядь на переднее сиденье, а то ты ко мне так и липнешь!

– Я?!

– Ты!

Машина тут же остановилась, и раскрасневшийся охранник пересел на переднее сиденье.

– Не обращайте на меня внимания, – произнесла я уже тихим усталым голосом. – У меня просто синдром невесты. Обыкновенный синдром невесты.

Пока мы ехали до больницы, у меня было такое ощущение, словно в голове что-то взорвалось. В моем взгляде наверняка сейчас читались боль и страх. Я тупо глядела перед собой, ничего не видела и ничего не слышала. Шестеренки в моих мозгах как-то вяло шевелились в попытке найти ответ на вопрос: Веронику хотели убить, потому что спутали ее со мной? И если бы мы с ней не поменялись местами, то сейчас в реанимации лежала бы я, а не она?

В голове у меня жутко шумело, и она отказывалась приходить хоть к каким-то разумным выводам. Господи, и зачем мне нужно было пить виски днем? И все же если бы я не выпила виски, то чувствовала бы себя еще более паршиво. Моя шея взмокла, а холодный пот струился по спине прямо ручьями. Больше всего на свете мне сейчас хотелось, чтобы рядом со мной очутилась Дарья. Она всегда действовала на меня успокаивающе и помогала не терять самообладание.

Если Вероника, не дай бог, умрет, значит, она умрет как Людмила. Сейчас у нее мои документы и мой внешний вид. Значит, меня больше не будет, потому что меня похоронят. Меня похоронят вместе с моими проблемами, и уже никто не сможет меня посадить меня за решетку за убийство человека, потому что когда человек умирает, его уже никто не в силах наказать. Разве что только уже на том свете. Но ведь этого просто нельзя допускать, потому что я не протяну в образе Вероники долгое время. От постоянного грима у меня уже начинает чесаться кожа, и родные и близкие Вероники могут нагрянуть в любой момент, и тогда… Тогда уже никак не миновать беды. Да и Игорь не каждый день выпивает, а это значит, что, даже если произойдет наша случайная встреча, он всегда сможет меня узнать.