Слава Богу! Они все снова мертвы!
Шрифт:
Тогда это сострадание – это желание дать людям близким, дать кому-то возможности превращается у такого человека в страстное желание достигнуть каких-то целей в своей жизни. Это все и дает ту колоссальную энергетику, которая чаще всего и питает человека, дает ему возможность, скажем так, начать какой-то большой проект, добиться какого-то успеха.
Энергия начала – это та энергия, которая питает нашу силу, дает возможность нашей самореализации состояться. Она основывается на сострадании, сострадании к каким-то людям, которые тебе небезразличны.
Если это сострадание большое, сильное и, скажем, оно обладает само по себе какой-то высокой частотой или, скажем, высокой интенсивности, понятно, что у такого человека, у которого есть способность к такому большому состраданию, естественно и будет большая возможность превратить эту энергию сострадания, энергию начала, в какой-то успешный проект. Но тут тоже не все так просто.
Маккиндер стал медленно клевать носом, медленно погружаясь в сон. Но тут что-то привлекло внимание английского джентльмена. Некое непонятное тревожное чувство посетило его. Он отбросил в сторону сон и стал внимательно прислушиваться к раздающимся вокруг в ночной тишине шорохам и шумам. Через какое-то время ему показалось, что в коридоре послышались чьи-то осторожные, крадущиеся шаги. Дверь в комнату не открывалась, но каким-то непонятным чувством Маккиндер определил, что нечто уже вошло в неё.
Было странное ощущение того, что в комнате кто-то незримо находится и этот кто-то сейчас стоит прямо возле кровати, на которой лежал англичанин. И вот медленно, словно во сне Джон Маккиндер стал ощущать в голове нарастающий шум, который буквально в течение нескольких секунд превратился в ужасающую какофонию. Казалось, что в этом шуме смешались в едином крике тысячи наполненных безмерным страданием голосов людей, которых подвергали жесточайшим истязаниям.
С каждой секундой крики становились, всё более отчетливыми, уже можно было отличить отдельные крики женщин, детей, которые явно терпели какую-то смертельную муку. Они взывали к помощи, но помочь им было некому, их забивали, словно скот тысячами, и спасения от жестокости убийц, от их затупленных бесконечным смертоубийством ножей не было никому. Это был какой-то ужасающий конвейер смерти. Он увидел огромные кожаные мешки, в которые складывали просто пропитавшиеся человеческой кровью китайские воины детские уши. И тут одно еще теплое ушко, отрезанное буквально недавно у малыша ойрата упало на землю, и воин стал искать его в грязи, причитая, что император хочет получить в подарок от командующего их армией 2 миллиона детских ушей, и поэтому каждое ухо теперь на пересчет.
Дальше Маккиндеру показалось, что перед ним возник силуэт старца, одетого в черные пыльные кожаные сапоги, с изогнутыми носками, это единственное, что можно было разглядеть. Весь остальной облик был, с одной стороны различаем, с другой стороны не имел какой-либо твердой формы, каких-либо ясных очертаний. Как-то сразу стало понятно, что источником кошмарного шума, который влезал тысячами голосов в сознание, была голова этого странного старца.
Наконец, Маккиндер взглянул в глаза старца, которые как два синих маленьких фиолетовых облачка светились в темноте. И там он увидел, сквозь мутную пелену тумана бездонных глазниц, огромное количество умирающих в жесточайших страданиях людей. Они, женщины, маленькие дети и старики, изрезанные на куски большей частью плавали в лужах собственной крови или барахтались в своих собственных выпущенных наружу беспощадными убийцами внутренностях. Было похоже на то, что эти люди никак не могут умереть и муки их длятся уже многие годы. Из бездны на Маккиндера уставились глаза — тысячи глаз, глаз без лиц, глаз, выдранных с множества лиц. Глаз, составляющих пары и существующих поодиночке. И все они смотрели прямо на него.
Были здесь совсем маленькие детские глазки, глядевшие с задумчивой невинностью; глаза, налитые кровью и горевшие устрашающим огнем; был глаз распутника и мутный, слезящийся глаз дряхлого старика. И все они звали Амурсану, звали, с неизбывной мукой вглядываясь во тьму.
Огромным усилием воли Джону Маккиндеру удалось оторвать свой взгляд от светящегося в ночи кошмара. Но тут до него донесся голос предельно измученного старца. С невероятной для мира живых злобой, он кричал:
– Вставай проклятый лежебока! Страдания мои безграничны, и это только часть тех страданий, что ожидают тебя впереди, наших общих страданий! Ты совсем забыл о своем предназначении! Что ты делаешь на этом проклятом острове? С сегодняшнего дня в наказание за твою нерадивость я буду приходить к тебе каждую ночь! Вернись на свой путь! Немедленно!
Тут Маккиндер заметил, что в него вцепились невидимые, но обладающие громадной силой руки старца. Они подняли и поставили на землю его. В этот момент невероятная боль пронзила всё тело англичанина, все мышцы тела одновременно напряглись и сократились. Боль, пронзившая тело тысячами раскаленных игл, ударила в сердце, и разум затмился, отказавшись пережить такую муку. И в тот момент, когда казалось тело, явно перейдя порог допустимого страдания, готово было распасться на мириады самостоятельных клеток, раздался сдавленный крик старца:
– Это не он! Я ошибся!
Тут же Маккиндер почувствовал, что тело его медленно летит в воздухе. Легкий удар об поверхность кровати и вот шум в ушах стал затихать, удаляясь. А призрак, от которого теперь видимыми остались лишь частично его кожаные сапоги, подошел к лежавшему на другой кровати мужчине.
И тут Маккиндер увидел, что калмыцкий лама был, не так прост, как могло показаться. Неожиданно он взвился в воздух и завис над кроватью. Потом было видно, что в воздухе началась беспощадная схватка. Явно было видно, что сражающиеся между собою бойцы пытались друг друга задушить. Тончайшие хрипы рассказывали английскому джентльмену о том, что битва сейчас идет не на жизнь, а на смерть между Джа-ламой и несущим ему страдание духом. Странное мельтешение во мраке темной комнаты рук и ног продолжалась в воздухе несколько минут, затем раздался сдавленный крик, и Джа-лама медленно стал опускаться на свою постель. Как только бой этот завершился, Джон Маккиндер вскочил и бросился к двери, она оказалась запертой. Тогда он подошел к окну и выглянул наружу. Их комната находилась на втором этаже. Свет везде был погашен, светил лишь краешек желтой луны.