Слава, любовь и скандалы

— Я заглянул в начало, и, судя по всему, евреев выслали из Рима при императоре Тиберии, приблизительно в двадцатом году нашей эры.

— О! Я ожидала чего-то более современного.

— Ты надеялась на «Унесенных ветром» в еврейском варианте?

— А почему бы и нет?

Фов стояла на помосте в мастерской отца в шокирующе коротком розовом мини-платье, том самом, которое она надевала в тот вечер, когда познакомилась с Эриком. Пусть она не могла быть с ним, но в ее силах было надеть тот наряд, в котором она впервые встретила его. Ей просто необходимо было чувствовать контакт с ним каждую минуту.

Она неохотно согласилась позировать отцу по утрам, но эти сеансы оказались на удивление полезными. У Фов наконец появилось время подумать об Эрике. Они проводили вместе практически все дни, а вечером она возвращалась домой, совершенно сбитая с толку его поцелуями. Ей некогда было предаваться размышлениям. Она просто не верила, что такое счастье и в самом деле возможно. Фов жила в волшебном мире, где рядом с ней был Эрик, и он любил ее. Встреча с ним изменила всю ее жизнь, превратив прошедшие без него годы в одинокий и далекий остров, который она покинула, ни разу не оглянувшись назад.

Фов стояла в туфлях без каблуков, поставив ступни под прямым углом друг к другу, перенеся вес на одну ногу, чуть согнув другую, повернув к отцу голову и свободно опустив руки. Мистраль сказал, что эта поза будет данью Дега, тем более что розовая юбка Фов была короче любой балетной пачки и может развеселить даже самого ворчливого старика.

Но для нее сейчас куда более реальными, чем шаги отца по мастерской, были густые волосы Эрика под ее пальцами, шрам в форме полумесяца под его правым глазом, след от падения в пятилетнем возрасте.

Ее губы ощущали нежную кожу Эрика возле уха, когда она осыпала его лицо поцелуями. Эрик говорил, что у нее самые нежные губы на свете, а она ответила, что ей не с чем сравнивать, потому что ни один из мужчин, которых ей доводилось целовать, ей не запомнился. Фов улыбнулась, вспомнив, как напрягся Эрик, услышав эти слова. Он, конечно, потребовал от нее ответа, скольких она уже целовала. Немногих, ответила она и уточнила: нескольких, понимая, что этим дразнит его. Она не могла удержаться и заставляла его ревновать, потому что он был на четыре года старше. Фов понимала, что у Эрика уже был некоторый опыт, хотя он никогда не упоминал об этом, а у нее нет.

Он был невероятно щепетилен по отношению к ней, всегда помнил, что ей только шестнадцать. Фов нахмурилась, не подозревая о том, что Мистраль замечает малейшую перемену в выражении ее лица. Лучше бы она солгала Эрику, когда он спросил ее о возрасте. Ну почему она не сказала, что ей восемнадцать! При ее росте она бы легко заставила его в это поверить. Как бы то ни было, теперь Эрик знал, что ей едва лишь исполнилось шестнадцать, и оставался галантным идеалистом, не желавшим воспользоваться ее неопытностью.

Накануне вечером они поужинали в недорогом, но хорошем итальянском ресторане в Вильнев-лез-Авиньон, а потом отправились в сад у гостиницы «Монастырь».

Так как персонал гостиницы занимался гостями, заполняющими каждый вечер ресторан при отеле, они сумели проскользнуть незамеченными через гараж и бойлерную в обнесенный высокой каменной стеной цветущий рай, наполненный ароматом раскрывшихся бутонов и освещенный веселыми китайскими фонариками.

Они долго бродили там, обняв друг друга за талию, и наконец остановились под грушевым деревом в самом дальнем углу сада. Фов и Эрик оказались совершенно одни, и она прижалась к нему всем телом. Пусть она ничего не знает о том, как занимаются любовью, она научится. А Эрик нежно, но твердо отстранил ее.

Нет, сказал он ей, это совершенно невозможно, и Фов должна это понять. Если ее не остановить, то они зайдут слишком далеко и уже не смогут остановиться. Разве она не понимает? Она слишком молода, это неправильно, нечестно… Фов глубоко вздохнула, не зная, прав ли Эрик, подозревая, что он прав, и отчаянно желая его.

— Фов! Я не смогу работать, если ты не прекратишь гримасничать! Если ты не можешь удержаться от ужимок, уходи!

Она дунула на волосы, упавшие ей на лоб, и с выражением крайнего неудовольствия, произнесла:

— Я не гримасничаю, а думаю. Ты хочешь написать портрет безмозглой куклы или думающей женщины?

— Что ж, ты права, хотя думающей женщиной я бы тебя не назвал. Ладно, давай сделаем перерыв.

Фов сошла с помоста, с наслаждением потянулась, подошла к креслу в углу и села, взяв книгу, которую дал ей Эрик. И в ту же секунду она забыла обо всем, поглощенная чтением.

Мистралю эта книга была хорошо знакома. Когда Фов начала позировать ему, она принесла ее с собой. Во время каждого перерыва она читала, часто останавливалась, чтобы прочесть тот или иной отрывок вслух. Наконец, окончательно выведенный из себя Мистраль заявил, что это отвлекает его, мешает сконцентрироваться на работе. Частые перерывы вредят творчеству художника, не говоря уже о насильственных уроках истории.

— Хорошо, — легко согласилась Фов, — я не буду тебя отвлекать. Но это совершенно невероятно, я расскажу тебе позже, — и тут же вернулась к чтению. Кто бы мог подумать, что еще прошлым летом во время подобных перерывов они говорили о живописи, Фов забавляла его историями о Софи и Луизе, оказавшихся — кто бы мог подумать! — внучками его приятелей по самой первой команде, с которой он играл в шары.

И вот теперь Фов сидит, поглощенная историей, которой верить нельзя, и ведет себя так, словно ей открылась истина.

— Готова продолжать? — спросил он.

— А… Да, конечно. Кстати, отец, ты будешь очень возражать, если мы закончим сегодня на полчаса раньше? Родители Эрика приехали на несколько дней в Экс на музыкальный фестиваль. Они пригласили нас на обед в ресторане «Вандом». На дорогу понадобится не меньше полутора часов, а мне не хотелось бы опаздывать. Ты не против? Мы только сегодня закончим пораньше.

Что он мог сказать ей? Настоять, чтобы она осталась? Заставить завтра позировать на полчаса дольше? Фов не в первый раз уходила раньше по той или иной причине. Было время, когда они понимали друг друга. Фов позировала, и как будто звучала легкая мелодия, которую он смог оценить только теперь, когда она исчезла. Ее место заняли чувство долга и абстрактная привязанность со стороны дочери.

— Разумеется, Фов, ты можешь ехать. Если хочешь, закончим сейчас.

— Отец, ты просто душка! Спасибо! — Фов вскочила с кресла, торопливо обняла его и выбежала из мастерской, не потрудившись даже скрыть облегчение.

И все же, заметил Мистраль, свою книгу она забрать не забыла. Его лицо стало сердитым и замкнутым, на нем проступили морщины от боли и уязвленной гордости.

Если стилем называть полное совпадение внешнего вида с личностью человека, когда вы выглядите именно таким, какой вы есть на самом деле, то Надин можно назвать в высшей степени стильной, размышляла Фов, входя в столовую, где для редкого совместного ужина собрались Мистраль, Кейт и Надин. Ее сводная сестра только что приехала из Парижа, намереваясь провести в «Турелло» несколько дней, пока ее муж заканчивал какую-то сделку. Мистраль презирал Филиппа Дальма, за которого Надин вышла замуж, и по молчаливому уговору между Кейт и Надин о нем упоминали только в случае крайней необходимости.