Слава Перуну!
Шрифт:
Ратьмер вскинул голову:
– Это кто тут княжьим дружинникам объясняет, куда идти? А ну покажись!
Советчик, однако, показываться Ратьмеру не захотел.
– Да правда, парни, хватит вам, – усмехнулся Икмор, примирительно похлопывая Ратьмера по укрытому плащом плечу. – Как отроки, честное слово…
– А ещё, – проговорил как ни в чём не бывало Верещага, поправляя перекосившийся клобук, – нам с Бояном коней подарили, а мне ещё и двух щенят от степных волкодавов. Помнишь, Дружина, того задиру, на Рясском поле, когда у тебя
При этих словах Вольгость почему-то потрогал левую скулу.
– Вот он мне щенят и подарил… потом. Второго, Дружина, нарочно для тебя взял – я ж знаю, вы, вятичи, боевых собак любите. Вечером, как обратно на княжий двор придём, до псарни тебя свожу. Ох они здоровые вымахиваюууут! – Верещага до хруста в плечах растянул в обе стороны руки.
– У тебя всё здоровое, и быки, и волкодавы. Голова только больная, – проворчал Ратьмер, всё ещё шаривший по толпе прищуренным недобрым взглядом в поисках недовольного.
– Ладно злиться, Ратьмер, – Икмор снова похлопал по плечу друга рукавицей. – Праздник всё же. А охота кулаками помахать – так пошли и впрямь на Оболонь.
– А то с ряжеными погуляем! – подхватил загоревшийся Вольгость. – Я знаю, где тут личины взять можно!
– С потными в харях бегать? – скривил губу Ратьмер. Икмор за его спиною закатил глаза. – Уволь, Верещага! Ты у печенегов вони не нанюхался?
– А я схожу! – вдруг подал голос Мечеслав Дружина.
– Во, дело! – обрадовался Вольгость. – Айда со мной, вятич!
Всё же великий волхв был тот, кто измыслил рядиться в личины. Когда твоё лицо спрятано за резной или кожаной харей, заботам, тревогам, недобрым мыслям труднее отыскать тебя. Вскоре Мечеславу Дружине стало легко и весело. Словно это другой человек привёз из полюдья на загривке печаль расставания с Ясмундом, боль – из-за того, что в Дебрянске не повернул на восход, заботу о Стриге и тягостные раздумья, когда же придёт срок хазарскому походу, походу, в котором он избудет вину перед Бажерой…
Освободит. Или отомстит.
Или просто погибнет, пытаясь.
И уж точно сделает всё, чтоб ни одна девушка больше не разделила участь любимой.
Или участь Стриги.
Или участь неведомой женщины из племени черноусого торговца – Мечеслав прикоснулся к висящему на поясе ножу.
Иные заботы всё же не желали отступать…
Хотя – долг это от Богов, а не от духов. А от Бессмертных ни за какою личиной не спрячешься.
– На Гору, на Гору ступай! Тут князя нет!
Через весёлую суматоху навстречу Мечеславу двигались трое людей в странно знакомой одежде, настолько чужой Киеву, что в первые мгновения тоже показались ряжеными. Им-то, в ответ на не слышанный Мечеславом вопрос, и крикнул про Гору и князя неведомый киевлянин.
Стоящий впереди снял рукавицу, потёр серое лицо – такое
бывает у человека, валящегося с ног после многодневного, почти бессонного пути.На пальцах блеснули перстни.
Перстни со знакомым узором.
Этих людей не могло быть на киевском Подоле – и всё же они тут были.
– Эй, – сказал Мечеслав, подходя, будто во сне, к стоящему впереди взрослому бойцу, с чеканом, свисающим с пояса в ременной петле. – Эй, у тебя на портах грязь…
Человек в волчьем колпаке нагнулся к чистым штанинам – и замер.
– Чего кланяешься, я тебе не князь! Крут! Крут из Хотегощи?!
Воин отшагнул, распахнув глаза, даже руку положил на чекан. Мечеслав сообразил, что с его земляком сейчас говорит страховидная деревянная личина, да ещё называет по имени – там, где он не больше ждал встретить знакомцев, чем Мечеслав – встретить его самого.
Он сорвал резную харю.
– Ну, Крут! Это ж я, Мечш… тьфу, Мечеслав! Узнаёшь?!
В первый миг лицо земляка стало даже ещё более испуганным.
– Ты?! Ты – живой?
– Да какой ещё-то, ясно, живой!
– А все думали – сгинул… – Крут настороженно хлопнул глазами – и вдруг улыбнулся. Настолько радостной улыбкой, какая только уместилась на его узком, тёмном от усталости лице.
– Ты князя ищешь?
– Да! – спохватился Крут. – Да, Мечеслав! Ты знаешь, где здесь эта… Гора?
– Идём, – Мечеслав Дружина чуть не ухватил невесть откуда взявшегося земляка за рукав и не поволок его за собою. – Я тебя к нему в терем проведу. А ты-то здесь какими судьбами?
– По воле великого вече, Мечеслав, – хрипло ответил Крут. – Прости… больше – не могу… сперва – князю…
Поглядев в лицо земляку, сын вождя Ижеслава не стал его больше расспрашивать ни о чём.
Князя они нашли во дворе терема за беседой с Синко Биричем.
При виде решительно идущего к ним дружинника, под правой подмышкой зажавшего деревянную личину, а второй рукою поддерживающего под локоть человека в нездешней одежде, великий князь приподнял светлые брови, а Синко почтительно и мягко отшагнул в сторону. Остальные вятичи остановились на почтительном отдалении.
– Ты ли Святослав, сын Игоря, Сына Сокола, и великий князь Руси? – выговорил Крут.
– Это я, вятич, – государь кивнул высокой меховой шапкой. – Зачем ты искал меня?
Вместо ответа Крут полез за пазуху и вытащил из-за неё длинный ремень, низку деревянных бирок. На каждой был вырезан знак вятичского рода. По знаку Святослава Синко с обычной своей кошачьей плавностью приблизился и взял в руки связку бирок.
– Великое вече земли вятичей зовёт тебя, князь… – голос Крута от безмерной усталости звучал каким-то нечеловеческим. Глаза, вокруг которых залегли глубокие тёмно-серые тени, казались огромными. – Мы… мы поднялись на хазар. Побили мытарей. Убили посадника. Сожгли Казарь. Вече зовёт тебя. Помоги. Нам… нам больше не на кого…