Славные деньки

Глава 2. Детский сад

Когда мне стукнуло четыре года, отец самостоятельно собрал свой первый телевизор из лишних деталей. Они случайно оставались от производственного процесса телемастерской, в которой он трудился. Это самопальное чудо было принесено в жертву какому-то административному богу, ведающим очередью на жильё. Подношение резко сократило срок рабской отработки и отцу выделили 58 долгожданных и вполне жилых квадратных метров в совхозной пятиэтажке. Временная прописка сменилась на постоянную, и социальный статус тружеников Подмосковного села позволил родителям пристроить меня в группу пятидневного наказания за то, что я младенец. С этого момента моя память ощетинилась нервными окончаниями, натужно напряглась и стала гадить воспоминаниями.

Несовершеннолетняя группа осужденных по той же статье, встретила меня настороженно. Стайка детсадовских упитанных полубоксов и худеньких косичек, довольно долго держала меня за дверью в подъезд своей иерархической лестницы. Коллектив был сплочённый и воспитан в духе холодной войны с чуждыми элементами. Но через какое-то время я всё-таки открыл своё место в этой химической таблице. Место досталось не самое удачное. Вес моего элемента был очень маленький по сравнению с удельной массой каждого отдельно взятого карапуза. В связи с этим большая часть слабой половины этой воробьиной стайки была для меня тоже сильной. В борьбе за счастливое детство, в плен не брали и гендерная принадлежность в расчёт не принималась. Не смотря на сложнопоганые ментальные условия, я всё таки выжил. Это был первый класс моей школы сознательной жизни во враждебной среде обитания себе подобных, но не связанных со мной узами крови особей. Правила сосуществования мелких хулиганов резко отличались от дедовского кодекса поведения. Вообще-то я рано сгущаю краски своей жизни. Настоящие тёмные тона ждали меня в седьмом классе. По сравнению с ними пятидневка была светлой акварельной картинкой. Хотя здесь я вкусил первые отравленные плоды удовольствия от мелких унижений и издевательств над другими, а так же испытал все эти прелести на своей шкурке. Но по сравнению с будущими испытаниями, это были безобидные детские шалости.

Было весело. После отбоя мы наносили друг другу татуировки гуталином, так как в то время вместо зубной пасты чистили зубы порошком. Выносили кровати спящих собратьев по несчастью в общественный туалет и будили их рингтонами барабанной дроби и звуками пионерского горна. Связывали шнурки спящих на дежурных стульях нянечек и всей группой получали от них люлей, драя швабрами полы в коридорах. В стенах этого заведения я впервые получил наглядный урок о половых различиях, когда с пацанами подсматривал за водными процедурами девочек в душе. Один раз за этим занятием нас накрыла местная полиция, в лице нянечки Натальи Григорьевны. В наказание нашу организованную преступную группировку заставили весь день носить тюремную робу девчачьих ночных сорочек. Этот нравственный удар по самолюбию за безнравственное поведение надолго отбил желание интересоваться анатомическими особенностями женского тела. Окончательное формирование моей женофобии на долгие годы завершило проявление нежных и очень назойливых чувств девочки Лены.

Она мирно отбывала свой срок в соседней группировке. Вдруг она решила воспылать чувствами к несовершеннолетнему товарищу по несчастью, сделав его жизнь просто невыносимой. Её огонь любви публично жёг меня при каждой нашей встрече в общественной столовой и на прогулке. Сначала это было лестно, но через неделю её слюнявые поцелуйчики стали тяготить. В конце следующей недели воспитательница посадила нас в обезьянник детской беседки за её непристойное поведение. Я провёл два мучительных часа публичного унижения сборища карликов. Они совали свои мордочки в клетчатые отверстия беседки, улюлюкали и гоготали, наблюдая за моими пытками этого влюблённого палача под лозунг «Тили-тили тесто. Жених и невеста!». На свободу я вышел с моральной травмой и окончательно сформированной фобией. Лену эта отсидка ничуть не смутила. И она на правах публичного признания стала преследовать меня с утроенной силой девичьей любви. К концу третьей недели я досконально изучил территорию этого заведения. Одинокие прогулки я проводил в таких потаённых местах, о существовании которых никто не догадывался. Моим гуттаперчевым возможностям, укладывать своё тщедушное тельце в сточных трубах и пожарных ящиках для песка, мог позавидовать любой акробат. Через две недели мои старания были вознаграждены, её охлаждением к моей скромной персоне.

В отсутствии объекта своего вожделения, Лена решила реализовать своё ненасытное желание любить на другом подопечном нашей продлёнки. После того как мне передали оперативную информацию, что силы влюблённого противника брошены на другой фронт, я ещё неделю вздрагивал при звуке её голоса на прогулках и падал в ближайшее укрытие, прикидываясь ветошью. Окончательно убедившись в том, что она потеряла ко мне интерес, я впервые вздохнул полной грудью разведённого мужчины и пустился во все тяжкие. Открыто кутил с друзьями в столовой, бухал кисель, мешая его с парным молоком. Наслаждался свободой ограниченного передвижения, шалил и совершал безумства, о которых писал выше. Так продолжалось год, пока совхоз не отгрохал собственный детский сад с обычным дневным режимом содержания малолетних спиногрызов. Кстати сказать, с Леной судьба свела меня ещё раз в девятом классе Архангельской средней школы, кода мы перешли в неё из восьмилетки при нашем совхозе. Когда я ей напомнил о нашем бурном романе, оказалось, её память не сохранила этот яркий эпизод жизни. Вероятно, в тот момент она тоже была счастлива, чего не нельзя сказать обо мне.

На выходные мама забирала меня из этого бедлама в наш двухкомнатный семейный дворец и с усердием любящей наседки откармливала меня харчами совхозной столовой, в которой она работала заведующей. Столь высоким постом в местной административной иерархии она была удостоена за наличие диплома технолога пищевой промышленности. Это позволяло ей снимать сливки с общественного стола. Конечно, это было наказуемое правонарушение, но на деньги, которые называли зарплатой, мы бы не выжили без этих условно списанных продуктов. Я с малых лет принимал активное участие в этих преступлениях, вынося сумки с мясом и другой провизией с территории общественного питания. Недостаток белка в котлетах заменялся хлебобулочными углеводами, поддерживая нормативный вес условно мясного изделия. Землепашцы роптали, но всё-таки давились пустоватой баландой, хлебными котлетами. Они не спешили записываться в работники ножа и сковордки, так как на клубничных полях совхоза экспроприация государственного урожая ягод приносила труженикам полей ощутимые нетрудовые доходы.

По правде сказать, еда в столовой была не такой уж противной. Я уплетал столовские котлеты с большим удовольствием, чем домашние с избыточным содержанием условно списанных мяса и яиц. Мама недовольно кудахтала и сетовала на мой плохой вкус, но была рада экономии и моему хорошему аппетиту. Её расстраивал тот факт, что количество потребляемых мной продуктов ни как не сказывалось на моём удельном весе. Мой метаболизм перерабатывал продуктовую корзину столовых запасов в серое вещество мозга и другие ингредиенты жизнедеятельности. Но в основном в серое вещество. Несмотря на достаточно большой ассортимент домашнего меню, я с особой теплотой вспоминаю наше скромное застолье в усечённом формате. Только я, мама, луковица, сало или селёдка с ржаным хлебом. С тех пор я испытываю непреодолимую слабость к этому продуктовому набору. При виде этих солёных продуктов у меня выделяется обильное слюноотделение, но не из-за их вкусовых качеств. Это скорее связанно с чувством наивысшей гармонии моего маленького мира, в котором всё моё существо наполнялось живительными соками. Моё сердце переполнялось теплом любящих глаз моей мамы, а желудок урчал от удовлетворения простой пищей. Более высшего состояния блаженства я не испытывал даже во время оргазма.

Отцовский вклад в семейный бюджет был более чем скромный, так как был адептом зелёного змия. Справедливости ради нужно сказать, что голова у отца варила правильную кашу. Позолоченные талантом руки могли собирать из случайно списанных запасных деталей разные дефицитные бытовые приборы от радиоприёмника до телевизора. В советские времена моего детства очередь на них была больше, чем на новые «яблочные огрызки». К сожалению, большую часть своих нескромных подкалымных доходов он клал на алтарь своего зелёного идола. Маме доставалась лишь скромная официальная зарплата телемастера, а его хвалёные заказчиками руки так и не дошли до сборки аппаратуры для семьи. Вероятно, у мамы не хватило денег на оплату халтуры. Его жизненное кредо было «Всё для народа!». Этот социально направленный порыв приносил ему неплохое моральное и более чем хорошее материальное удовлетворение, но нанёс непоправимый ущерб моему отношению к родителю.

Последний год перед школой я провёл в подготовительной группе совхозного детского сада. Питомник школьной рассады располагался на территории посёлка городского типа. Почётное звание «городской» ему присвоили за шесть панельно-типовых пятиэтажек. Пришвартованные навечно, как круизные лайнеры, они белели у прибрежной полосы зелёного хвойно-лиственного моря, куда все аборигены ныряли за грибами, ягодами, воскресными шашлыками и другими плотскими утехами. Садик располагался рядом с домами и был похож на огромную двухпалубную королевскую яхту с керамической отделкой корпуса, в огороженной разноцветной оградой акватории леса. Команда нашего подготовительного отделения была сформирована по большей части из юнг, которых я знал по прошлому месту прохождения младенческой службы. Так что адаптационный период я преодолел легко. С этой командой я прошёл весь боевой путь вплоть до десятого класса. Большинство из них до сих пор с удовольствием приходят на встречи одноклассников, чтобы вспомнить былое и оценить ущерб, нанесённый нам безжалостным временем. Однако не всё для меня прошло гладко на этом долгом рейде. Были торпедные атаки заговоров, авиаудары в голову с высоты сильных мира сего и сердечные пробоины первой любви. Но это было позднее, а пока мы были счастливыми болшеголовыми и мелкотельными карапузами. Мы искренно радовались всему новому. Каждому дню, деревянным игрушкам, конфетам «Му-му», экзотическим бананам, ананасам и другим диковинам советского детства.