Славяне и их соседи в конце I тысячелетия до н.э. - первой половине I тысячелетия н. э.

На развитие животноводства, помимо благоприятных природных условий, указывают многочисленные обломки костей, встреченные преимущественно на поселениях. Хотя материалы эти говорят в первую очередь о видах животных, употреблявшихся в пищу, косвенно они характеризуют и состав стада. Анализ остеологического материала показывает, что в Подесенье свыше 2/3 особей составляли коровы и свиньи и только 1/3 — козы и овцы, а также лошади (Терпиловский Р.В., 1984 б, с. 62–64). Промыслы (охота, рыболовство и собирательство) в жизни киевского населения играли подсобную роль. Это хорошо видно на примере охоты, вклад которой (около 4 % костей диких животных на деснянских памятниках) объективно отражает ее место в экономике. Охотились главным образом на мясные виды животных — лосей, оленей, туров, косуль, кабанов. О рыболовстве говорят встреченные на некоторых поселениях кости крупных рыб, а также находки железных крючков, кочедыков и костяных игл для плетения сетей.

Обработка железа, как и его добыча, являлись наиболее важными и развитыми отраслями ремесла, поскольку от их состояния зависели ассортимент, количество и качество орудий, определявших производительность труда во всех остальных отраслях экономики. В киевской культуре, вероятно, использовались горны со шлаковыпуском (Васильков 1а), поэтому железо добывалось в большем количестве, чем на рубеже нашей эры. На это указывают и многочисленные находки железных и стальных изделий: из памятников Среднего Поднепровья и Подесенья происходит не менее 70 предметов, а из Верхнего Поднепровья — более 100 (Гурин М.Ф., 1982, с. 43), причем сюда входят предметы двух десятков наименований. Металлографические исследования готовых изделий показали, что основным материалом служило грубое кричное железо. Различные приемы сварки железа со сталью и термообработка применялись редко, главным образом при изготовлении ножей. Сравнительно высоким уровнем кузнечного ремесла отличается поселение Абидня, где большинство предметов сделано из сырцовой стали или железа, но с последующей цементацией (Гурин М.Ф., 1982, с. 101). Уровень организации данных отраслей ремесла был все же невысок: и производили, и обрабатывали железо одни и те же мастера. Вероятно, кузнецы-универсалы в большинстве случаев занимались и ювелирным делом. Обработка цветных металлов имела скромное место среди ремесел киевской культуры, сказывалось отсутствие сырьевой базы. Сырье поступало издалека, и мастера во время работы использовали сломанные вещи. Известны тигли для переплавки бронзы, найденные в обычных жилых постройках (Роище, Киселевка 2). Возможно, только изготовление украшений с выемчатой эмалью требовало специальных навыков.

Керамическое ремесло, очевидно, еще не вышло из общинной стадии: все сосуды лепились вручную, хотя иногда использовался и поворотный столик — прообраз гончарного круга. Мелкие предметы (пряслица, грузила, тигли) формовались из одного куска глины. Стенки сосудов обычно наращивались из жгутов, свернутых кольцом или спиралью. Готовые изделия сглаживались пальцами или пучком травы, столовая посуда тщательно залащивалась. Обжиг производился на открытом огне, что тем не менее обеспечивало киевской керамике достаточную прочность. Ряд технологических особенностей производства керамики киевской культуры сближает ее с зарубинецким гончарством, а также с посудой ряда раннесредневековых культур Восточной Европы. Населению киевской культуры были известны и другие производства: деревообрабатывающее, камнерезное, кожевенное, ткацкое и т. д.

Торговля с соседними племенами, вероятно, носила обменный характер. Экспортировалась, очевидно, прежде всего продукция сельского хозяйства и промыслов, а ввозились гончарная посуда, туфовые жернова, предметы личного убора. Определенное место при торговле с черняховскими племенами занимал также импорт цветных металлов (в том числе серебряных монет) для нужд ювелирного ремесла.

Общественная организация местных племен в определенной мере нашла отражение в структуре поселений киевской культуры. Смена крупных поселков первых веков нашей эры (Почеп, Оболонь), сохранившихся кое-где в лесной зоне и позднее (Абидня, Тайманово), небольшими, близко друг к другу расположенными поселениями может свидетельствовать об изменениях социальной организации, отразивших процесс развития первобытной общины. Новые общественные отношения соответствовали и более высокому уровню сельскохозяйственного производства, в котором начинался постепенный переход к пашенному земледелию. В первую очередь это касается районов Подесенья и Среднего Поднепровья, расположенных по соседству с черняховскими памятниками.

Происхождение и этническая принадлежность.

Генезис киевской культуры может быть охарактеризован лишь в общих чертах. Главной причиной этого являются немногочисленность исследованных памятников I–II вв. на территории, где позднее распространилась киевская культура, и отсутствие детальных публикаций. Это замечание относится и к наиболее ранним памятникам киевской культуры, естественно обладающим более выразительными чертами культур предыдущего периода. Ареал киевской культуры в I-II вв. был заселен потомками носителей зарубинецкой культуры, оставившими так называемые позднезарубинецкие памятники типа Лютежа и Оболони в Среднем Поднепровье, Почепа в Подесенье, поздних комплексов Чаплина в Верхнем Поднепровье. Подобные памятники известны и южнее — от среднего течения Южного Буга (Рахны и др.) до верховьев Псла и Северского Донца (Картамышево 2 и др.). Все эти древности, подчас весьма различные, все же обнаруживают сохранение определенных зарубинецких традиций в керамическом комплексе и домостроительстве. Это небольшие квадратные полуземлянки с очагом и многочисленные ямы-погреба на открытых поселениях, расположенных в невысоких местах, различные варианты округлобоких, реже ребристых горшков и корчаг с отогнутой шейкой, иногда украшенных по венчику ямками или насечками, столовые лощеные миски и диски-жаровни (Максимов Е.В., 1982, с. 70–132; Третьяков П.Н., 1982, с. 55–59). Эти черты сближают позднезарубинецкие памятники I–II вв. с киевской культурой. Однако разбор этих признаков показывает, что к III в. н. э. они претерпели определенную трансформацию. Кроме позднезарубинецких памятников, в формировании киевской культуры, очевидно, участвовали и какие-то пшеворско-зарубинецкие группировки Волыни и, возможно, более западных территорий — под их влиянием в киевской культуре на раннем этапе могли появиться некоторые формы сосудов (главным образом высокие ребристые миски) и инновации в погребальной обрядности (вторично пережженные черепки в погребениях). Существенную роль в сложении памятников киевского типа сыграли северные зарубинецкие племена, оставившие к северу от устьев Березины и Сожа, на границе с культурой штрихованной керамики, еще слабо изученные памятники типа Кистени-Чечерск (Обломский А.М., 1983а, с. 15–18). Подавляющее большинство керамических форм здесь продолжает зарубинецкую традицию, однако некоторые орнаментальные приемы (расчесы щепкой или гребнем) могли возникнуть под влиянием длительных контактов с северными соседями. Очевидно, во II в. н. э. часть обитателей памятников Кистени-Чечерск распространяется на юг, в результате чего здесь появляются поселения Грини, Вовки и др., не имеющие местных корней. Эти памятники, которые уже с определенным основанием можно назвать предкиевскими, фиксируют заключительный этап формирования культуры. Такова в основных чертах схема происхождения памятников киевского типа.

Выделение локальных вариантов киевской культуры возможно лишь в предварительном плане, поскольку широкое изучение самой культуры только начинается. Тем не менее, можно отметить в разных районах ее ареала определенные отличия в составе керамического комплекса, конструктивных особенностях жилищ и отопительных сооружений. Например, в Подесенье чаще, чем в других регионах, встречаются тюльпановидные горшки. На Киевщине известны горшки относительно вытянутых пропорций с размещением плечика в верхней трети высоты сосуда. В целом основные типы горшков и мисок на памятниках киевской культуры Среднего Поднепровья представлены большим числом разнообразных типов и вариантов. Для Верхнего Поднепровья более типичны банковидные и слабопрофилированные формы, чаще встречаются расчесы гребенкой по поверхности сосудов (около 10 % керамики). Для Подесенья характерны полуземлянки со столбом в центре помещения и открытым очагом. Домостроительство племен Среднего Поднепровья характеризуется смешением различных традиций. Так, кроме срубных полуземлянок здесь встречены углубленные в землю каркасные сооружения, постройки с глиняной обмазкой. На Киевщине отопительные сооружения часто размещались в углу жилищ, встречаются очаги вне построек, известны многослойные поды, вымощенные черепками. Аналогичные поды в Верхнем Поднепровье обычно сложены из камней. Локальные особенности культуры, естественно, наиболее четко проявляются там, где памятники данной группы больше изучены. Так, среднеднепровские памятники исследованы преимущественно к югу от Киева, деснянские — в районе Чернигова и Новгорода-Северского, верхнеднепровские — к югу от Могилева. Проблематично выделение лесостепного левобережного варианта, так как в изучении памятников верховья Сейма и Северского Донца сделаны лишь первые шаги, не позволяющие еще достаточно четко определить их особенности.

Очевидно, ряд локальных особенностей средне- и верхнеднепровских и деснянских памятников III–V вв. коренится в субстратных группах древностей, а также связаны с воздействием соседей, в особенности черняховской культуры и культуры штрихованной керамики. Так, в Верхнем Поднепровье переход от памятников типа Чаплина и Кистеней к типу Абидни произошел, вероятно, сравнительно плавно — на новом этапе сохранилось много зарубинецких форм кухонной и столовой посуды; значительное распространение получили орнаментация керамики расчесами гребня и безурновые погребения с сожжением, известные здесь и ранее. Памятники Подесенья унаследовали от почепских прежде всего полуземлянки с центральным столбом и очагом, а также, возможно, тюльпановидные горшки и цилиндро-конические миски. Различные источники сложения памятников Среднего Поднепровья нашли свое отражение в значительном разнообразии форм посуды и типов построек, восходящих не только к местным, но и к верхнеднепровским, и к деснянским прототипам.

Таким образом, в процессе сложения киевской культуры произошла сложная перестройка традиций различных местных групп позднезарубинецких древностей, осложненная инвазией отдельных западных и северных элементов. Новая культурная группа сохранила лишь отдельные черты классической зарубинецкой культуры и то же основное направление социально-экономического развития населения. Все это не дает оснований рассматривать ее в качестве простого продолжения зарубинецкой культуры, ее позднего этапа, как думают некоторые исследователи (Даниленко В.М., 1976, с. 65–66; Поболь Л.Д., 1969, с. 105–108). Это специфический культурно-хронологический комплекс, основные элементы которого выразительно отличаются не только от соседних археологических культур, но и от предшествующих и последующих древностей той же категории, что позволяет рассматривать памятники киевского типа как самостоятельную археологическую культуру.

Дальнейшая ее судьба раскрывается при сравнительном анализе раннесредневековых культур южной части Восточной Европы. Здесь же коренится и решение проблемы этнической принадлежности ее носителей. В настоящее время генетическая связь между киевской и колочинской культурами может считаться вполне доказанной (Даниленко В.М., 1976, с. 87, 88; Третьяков П.Н., 1982, с. 66–68; Горюнов Е.А., 1981, с. 63; Терпиловский Р.В., 1984б, с. 73–78). Это подтверждается почти полным совпадением их ареалов, значительным сходством элементов материальной культуры и особенностей хозяйственной деятельности, а также наличием ряда переходных памятников конца IV–V в. Особенно значительно сходство поздних памятников киевского типа Подесенья с колочинскими. Последние унаследовали квадратные полуземлянки с центральным столбом и очагом, топографию поселений, тип пряслиц и дисков-сковородок, основные черты погребального обряда. Для киевских поселений IV — первой половины V в., как и для колочинских, обычны тюльпановидные (тип I, 4) и биконические (тип II, 2) горшки. Изредка встречаются баночные и цилиндро-конические формы (типы I, 3 и II, 3), более характерные уже для V–VII вв. Обе группы посуды сближают не только общие формы, но также размеры, ряд технологических и орнаментальных приемов. Поэтому не случайно Е.А. Горюнов иногда называл деснянские материалы конца IV — первой половины V в. раннеколочинскими (Горюнов Е.А., 1981, с. 40). Относительно плавный переход к колочинской культуре, очевидно, произошел и в Верхнем Поднепровье, где поселение и могильник Тайманово, а также могильник Новый Быхов продолжали существовать и во второй половине I тысячелетия н. э. Переходные памятники представлены рядом комплексов поселения Ходосовка в Среднем Поднепровье, поселениями Сенча на Суле и Курган Азак на Псле и, возможно, поселением Каменево II в Курском Посеймье. Посуда из этих памятников, как правило, менее профилирована и ребриста, чем поздняя киевская (в основном горшки типов I, 3; I, 4 и II, 2; II, 4), однако и абсолютно колочинской ее назвать все еще трудно. В целом колочинская культура по сравнению с киевской выглядит несколько более примитивной, что, очевидно, объясняется усилением контактов с лесными областями Восточной Европы в послечерняховское время.

Если колочинскую культуру можно считать прямым продолжением киевской, то с памятниками Пеньковского типа V–VII вв. дело обстоит сложнее. В лесостепных и степных районах, простирающихся от Молдовы до Северского Донца, где в третьей четверти I тысячелетия н. э. распространялись Пеньковские памятники, в предыдущее время памятники киевского типа почти неизвестны. Тем не менее, основные черты поздних киевских памятников и Пеньковской культуры, особенно на ранних этапах ее развития, совпадают или близки. Так, керамический комплекс Подесенья второй половины IV — первой половины V в. представлен в основном биконическими сосудами (тип II, 2), а также другими формами горшков, по пропорциям и оформлению деталей близких Пеньковским. В Пеньковской культуре, как и в колочинской, находят продолжение и другие черты киевской культуры: расположенные в низких местах поселения, жилища с центральным столбом и очагом, биконические пряслица, диски-жаровни, вероятно, погребальный обряд с трупосожжением, а также общая структура хозяйства и общественной жизни. Наибольшая степень близости отмечена между деснянскими памятниками киевской культуры и ранними Пеньковскими памятниками Днепровского левобережья. Возможно, в середине I тысячелетия н. э. часть населения Подесенья, переселившись в более южные районы, дала толчок формированию пеньковской культуры (Терпиловский Р.В., 1984б, с. 79–83). Справедливости ради нужно, однако, отметить, что в пеньковской культуре имеются и другие культурные элементы, которые трудно непосредственно связать с киевскими: разнообразные формы лепных мисок, сосуды с загнутым внутрь краем и более профилированные, чем в киевской культуре, формы округлобоких горшков. Это предполагает сложение отдельных черт пеньковской культуры на основе черняховских традиций. Проблема эта, впрочем, требует дальнейшей разработки.

Таким образом, на основе киевской культуры в середине I тысячелетия н. э. возникает колочинская культура. Памятники киевского типа становятся также основным субстратом пеньковской культуры более южных регионов. В сложении пражской культуры, расположенной в лесостепной зоне Среднего Поднепровья и на среднем и верхнем Днестре, киевская культура, очевидно, непосредственного участия не принимала.

Этнос носителей киевской культуры можно попытаться определить, пользуясь ретроспективным методом, на основе близости к названным культурам раннего средневековья, так как прямых указаний на этническую принадлежность населения III–V вв. северных районов в письменных источниках не содержится. Однако единое мнение относительно указанных раннесредневековых культур у исследователей еще не вполне выработалось, что затрудняет решение этой проблемы. Элементы киевских древностей в какой-то мере отразились в пеньковской культуре, которую большинство исследователей связывает со славянским, антским, населением. Более определенно прослеживается генетическая связь киевской и колочинской культур. Но этническую принадлежность колочинской культуры нельзя считать окончательно установленной. Эта культура входит в состав большой культурной области, охватывающей территорию Верхнего Поднепровья, Подвинья, Подесенья, и представляет собой одну из групп, близкородственную памятникам типа Тушемли-Банцеровщины (Седов В.В., 1982, с. 29; Терпиловский Р.В., 1984б, с. 74). Нет ни археологических, ни лингвистических оснований для соотнесения всех этих родственных между собой групп памятников со славянским населением, что для колочинских памятников вынужден был признать и сторонник их славянской принадлежности Е.А. Горюнов (1981, с. 92, 94). Однако значительная близость основных направлений социально-экономического развития и материальной культуры приводит многих исследователей — приверженцев концепции П.Н. Третьякова — к мысли, что славянский этнический компонент был основным в колочинской культуре.