Славянская мифология: эницклопедический словарь

Христианство, энергично потеснившее славянское язычество в сфере народной культуры и занявшее в ней доминирующие позиции, способствовало при этом и известной унификации, и внутренней систематизации языческих верований. Наиболее ярким примером систематизирующего воздействия церковной культуры на нецерковную языческую может служить соотношение и взаимодействие церковного и народного годового календарей.

Народный календарь внешне и формально всецело подчинен церковному календарю, циклическому празднованию господних и богородичных праздников, дней особо почитаемых святых (св. Николая, св. Георгия, св. Ильи, св. Дмитрия, св. Параскевы Пятницы, св. Варвары, св. Власия, св. Феодора Тирона и др.), памятных дней церковных событий, соблюдению постов. Но эта временная канва и определенная прследовательность сакральных (священных) действий явилась во многом внешней регламентацией, не отменившей, а скорее наоборот, укрепившей, четче организовавшей и унифицировавшей параллельную с христианской (православной или католической) славянскую народную, по своей сути языческую, годовую обрядность. Этнографическая наука демонстрирует множество фактов перехода не закрепленных хронологически окказиональных обрядов (совершаемых «по случаю») в обряды календарные, годовые. Так, например, обряд прятания хозяина за пироги, призванный обеспечить урожай в грядущем году, исполняемый в Рождественский сочельник или на Рождество, был известен до недавнего времени у сербов в Косово и Метохии, в Герцеговине, Черногории, в Западной Болгарии и в восточном Полесье (село Кочищи), а исполняемый в канун Нового года (в «Щедрый вечер») — на Черниговщине (Глуховский уезд). Но в той же Герцеговине около города Требинье сербы обращались к этому обряду сразу после сбора урожая и молотьбы и прятались не за пирог, а за кучу зерна, а в XII в., по сведениям хрониста Саксона Грамматика, балтийские славяне праздновали завершение летней страды испечением огромного медового пирога, за которым прятался жрец и спрашивал жителей острова Руяна (Рюгена), видят ли они его, на что получал ответ, что он все же немного виден за пирогом. Ритуальный диалог завершался пожеланиями, чтобы в будущем году хозяин совсем не был виден (за пирогом большего размера от большего урожая). Этот обряд дошел до нас в основном в качестве календарного, а не окказионального обряда, то есть по случаю окончания сбора урожая. На иной стадии перехода к календарному обряду находится обряд вызывания дождя, который у большинства славян исполняется во время засухи, а у русских он оказался календарно закрепленным и совершался на Троицу, после обедни, во время молебна, когда было принято ронять слезинки на дерн или на пучок цветов. Называлось это малое действо «плакать на цветы», и упомянуто оно А.С. Пушкиным в «Евгении Онегине» и С.А. Есениным в стихах «Троицыно утро».

Большинство календарных (и не только календарных) обрядов у славян — провоцирующего свойства, то есть ставящих своей целью обеспечение обильного урожая, приплода скота, изобилия благ земных. Затем существует немало обрядов ограждающего, охранительного (апотропеического) свойства, защищающих от болезней, сглаза, козней нечистой силы и т. п. В этом их языческая сущность. Так, битье вербой мальчиков после обедни в Вербное воскресенье с приговором «Верба бье, не я бью!», известное у восточных славян (Полесье), воспринимается как забава или как добрый обычай, оживляющий весенний праздник в преддверии Пасхи. Церковный календарь закрепил за обрядом битья детей вербой воскресенье перед Страстной седмицей и тем самым во многом сохранил этот обряд, в котором приговор имеет вполне «языческую» концовку: «Будь здоров, как вода! Будь богатый, как земля, и расти, как верба!» Обряд, как и праздник, оказался подвижным (не приуроченным к определенной дате), но обряд битья скотины вербовой веткой в целях приплода скота закрепился за Юрьевым днем (23.IV. ст. ст.).

В годичном календарном цикле сосуществуют две системы духовного воззрения и мироощущения — христианская и языческая: одна — обращенная к небу, божественному началу, другая — к земле, к началу плотскому, к плодам земным, к их изобилию, зависящему, по древним представлениям, не только от человека и Бога, но и от сил сверхъестественных. Эти два мировосприятия и миропонимания сравнительно легко уживались в славянском народном календаре еще и потому, что христианство с его годовыми праздниками побуждало верующих ежегодно переживать в молитве жизнь и страсти Иисуса Христа, а язычество воплощало во многих своих обрядах цикличность природных явлений: возрождение, расцвет, увядание и временную смерть, или «засыпание», природы. Присутствует в календарной обрядности и третий элемент, к которому можно отнести, к примеру, многие «театральные» действа: рождественский вертеп, отдельные маскарадные сцены, сюжеты, реквизит и персонажи, включенные в календарные обряды и обычаи. У южных православных славян наибольшее число ритуалов и обрядовых действий оказалось сконцентрировано на Рождестве, Юрьевом дне и примыкающих к ним дням, а меньшую притягательную силу имели Пасха, Троица, Благовещение, Иванов день, Ильин день; у славян восточных большинство обрядов приходится на дни, связанные с Пасхой, Троицей, Рождеством, Иваном Купалой, Благовещением и в меньшей степени — на Юрьев день, Ильин день и другие праздники.

Безусловно древнего языческого происхождения действия, связанные с так называемой магией первого дня. Такие действия совершаются на Новый год, но чаще на Рождество, когда имитируются сельскохозяйственные работы (пахота, сев, молотьба) и когда детям дают в руки какой-нибудь инструмент, предмет и материал, чтобы у них спорилась работа, например девочке дают иглу, чтобы она начала хорошо шить. Однако подобные обряды совершались и в начале марта, что связано с древним календарем, когда год начинался с марта. К ним следует отнести болгарский обычай «мартеницы», когда 1 марта привязывают белые и красные шнурочки детям, девушкам и молодухам на правую руку или шею, на шею молодым животным и на стволы фруктовых деревьев, чтобы обеспечить плодородие. Шнурочки-«мартенички» носили до появления первой ласточки или аиста. Именно обряды и гадания, связанные с появлением первых перелетных птиц, первым кваканьем лягушек и т. п., являются самыми древними. Они предвещали начало лета (в обоих древних смыслах этого слова, т. е. «года» и «лета»), и с ними первоначально была связана так называемая магия первого дня.

У древних славян был и сохранившийся до сих пор культ воды. Этот культ был тоже связан с магией первого дня, но он был характерен и для многих основных годовых праздников. У южных славян — болгар, сербов и македонцев — рождественское утро в селе часто начиналось с того, что хозяйка шла к колодцу за свежей водой, а вся «старая» вода в доме выливалась (то же самое происходило в доме после выноса покойника). Затем после небольшого ритуала у колодца и перед дверьми дома вода вносилась в дом — появлялась новая вода. Хозяйка должна была соблюдать полное молчание, неся воду в дом, поэтому такая вода называлась «водой молчания», «молчальной водой». Вода является основным символом и «стихией» (см. Вода) в обряде праздника Крещения (Богоявления), сохраняющем ряд языческих черт и представлений (уход нечистой силы под воду, гадания и т. п.), она является неотъемлемой частью южнославянского юрьевского обряда, важным компонентом которого оказывается очистительное купание, и восточнославянского купальского обряда с тем же купанием, бросанием венков в воду и разжиганием костров у воды. День и ночь под Ивана Купалу называется на Русском Севере днем Аграфены Купальницы. Обливание водой молодежи происходит у западных славян нередко в пасхальные дни, а обливание у южных славян групп девушек, обряженных зеленью («додоле», «пеперуда»), практикуется во время засухи и имеет целью вызывание дождя. Обряды обливания связаны с культом воды небесной и земной и с ритуальным обеспечением плодородия. У древних славян было представление о непосредственной связи подземных и небесных вод (туч), поэтому вызвать дождь можно было жертвоприношением маковых зерен, борща, которые опускали в колодец, и т. п. У славян сохранился культ источников и колодцев, многие из которых считаются целебными и священными.

С культом огня были связаны обрядовые костры, которые зажигались не только на Рождество и Ивана Купалу, но и на масленицу и Благовещение, а у восточных славян — в Великий четверг и иногда в Юрьев день и в Ильинскую пятницу. Древним славянским обрядом, сохранившимся почти до наших дней, было возжигание «живого огня» и его употребление как средства против эпизоотий — повальных болезней и мора скота. «Живой огонь» добывался трением сухого дерева (обычно липы, реже можжевельника) с особым ритуалом при полном молчании (ср. принесение «молчальной воды») и с обязательным условием тушения во всем селении «старого» огня. Нередко общеславянский обряд «вытирания» «живого огня», когда стадо рогатого скота прогонялось между двух огней, сочетался с прогоном того же стада через специально вырытый для этого случая земляной туннель или через «земляные ворота». Таким образом, очистительное действие огня усиливалось очистительным действием земли. В единичных случаях (на Нижней Волге) скот прогоняли («плавили») через проточную воду — реку, ручей, то есть пользовались очистительной силой воды. Так земля, огонь и вода выполняют в ритуале защиты от падежа скота одинаковые функции. Но наряду с упомянутым ритуалом существует и другой — «опахивание» — который может заменить или подкрепить ритуал с добыванием «живого огня». Чтобы защитить село или деревню от «коровьей смерти» — повальной скотской болезни, село «опахивали» вокруг, совершая при этом целый ряд дополнительных ритуальных действий. Оба обряда — общеславянские, с целым рядом вариантов, и оба обряда окказиональные, так как исполняются в случае падежа скота, а «опахивание» может совершаться и при эпидемии (чумы, холеры и т. п.).

Среди полуокказиональных или полукалендарных обрядов, то есть приуроченных не к определенному дню, а к определенной поре, следует назвать действие, знаменующее окончание жатвы и именуемое чаще всего «бородой» или «божьей бородой». Известно оно почти всем славянам и заключается в том, что жнецы и жницы в конце жатвы оставляют на жнивье пучок колосьев, украшают его, нередко кладут рядом хлеб-соль, снедь, водку и поют дожиночные песни. В этом обряде также ярко выражен культ хлеба (еще не обмолоченного). Что касается специально испеченного сакрального хлеба-пирога, то он является непременным атрибутом очень многих календарных и семейных праздников (рождественский пирог «чесница» у сербов, пасхальный «кулич», или «пасха», у восточных славян, свадебный «каравай» у восточных славян и т. п.). К этому же кругу явлений относятся и русские блины, обязательные на масленицу и на поминках. Все это — остатки язычества или продолжение языческих традиций, хотя многие рассмотренные нами символы и сакральные элементы выполняют ключевые ритуальные функции и в христианстве. Так, хлеб «замещает» в литургии Тело Христово; вода освященная — основа таинства крещения; святая вода способна защищать от бесовских наваждений и поползновений; огонь — лампадный и свечной — бескровная жертва Богу; земля — материальная сущность человеческой плоти («яко земля еси есть и в землю отыдеши»).

Таковы в самых общих чертах основные особенности древнего мировосприятия и религии, позволяющие (путем реконструкции) увидеть то целое, что составляло основу духовной культуры древних славян.

Н.И. Толстой

А

АД — часть «того света», где пребывают грешники, испытывающие муки за свои земные грехи.

У всех славян, прежде всего южных и восточных, книжные (церковные) представления об А. смешиваются с народными либо сосуществуют с ними, находясь нередко в противоречивом отношении даже в одних и тех же традициях. Православная книжная и народная традиция противопоставляет А. раю, а католическая с XII в. выделяет на «том свете» еще чистилище — переходное место из А. в рай. Наиболее архаичными верованиями можно считать те, по которым А. и рай территориально не расчленены, так что обитатели «того света» мучаются или блаженствуют по соседству. Такие представления отмечены, например, в полесских обмираниях, т. е. в рассказах о посещениях «того света». А. и рай воображаются то на небе, то на острове, то за морем, подобно ирию. В русской народной духовной поэзии А. и рай разделяет огненная река, в сербской — стена (Косаница в Черногории) или большая ограда (Старая Пазова в Среме).

Согласно сербским верованиям, все покойники находятся на небе (а не под землей или в «нижнем» мире), где А. и рай четко разделены (Косово), при этом рай занимает лучший, утопающий в цветах участок, а небесный А.
– тот участок, где кипит деготь и мучаются грешники (Гружа, центральная Сербия), или рай и А. расположены на небе так, что рай выше А., населенного змеями и чертями, объятого тьмой и дымом и навсегда лишенного солнечного света (Косаница). В Боснии рай мыслится на небе, а А.
– под землей, при этом А. весь охвачен огнем и у грешников горит то глаз, то рука, то все они варятся в котле (Височская Нахия). Такая картина А. типична для большинства славянских представлений. Редкие примеры размещения А. на земле отмечены у гуцулов, помещающих А. на острове посреди моря, и у белорусов (Гродненщина), полагающих, что А. расположен на краю света в виде огромной горы, посреди которой горит огонь и кипят котлы с грешниками.

Синоним А.
– преисподняя отражает представления об А., находящемся под землей, совпадающие или восходящие к древнееврейскому ветхозаветному представлению об А. как о «рве преисподнем», «царстве мрака» (Псалтырь), «стране тьмы и сени смертной», где сам свет подобен темной ночи (Книга Иова).

Сам А. мыслится как место обитания бесовской силы, место вечно пылающего огня (ср. церковнославянское «геенна огненная») и в то же время вечного мрака, как глубокое темное подземелье (Польша), как озеро кипящей смолы (восточная Польша). Отсюда название А.
– смола (восточное Полесье). Это название соотносится с древнеславянским представлением об А. как о «пекле».

В Белоруссии было распространено верование, что А.
– пекло, находится под землей в болоте, что сама земля натянута, как кожа или шкура, над водой, а в этой воде на самом дне помещен А., наполненный грешниками и чертями. Ими управляет самый старый черт Анцыпар, Ничыпар, постоянно живущий в А. «на 12 цепях, за 12 дверями». Подобные представления об А. известны в сказках и быличках. Небольшие, но глубокие ямы на лугу и болоте белорусы зовут «чертовыми окнами»: это вход в А. Он может мыслиться у славян и как пропасть, овраг, пещера, колодец и быть входом на «тот свет» вообще. Для книжной апокрифической традиции характерны представления о «вратах адовых», охраняемых стражниками-чертями, львом (у западных славян), собакой (у южных славян), змеей (у русских старообрядцев).