Славянские сказки

— Ну так сама покажи, — говорит Телесик, — а то я не знаю как.

Она только села, а он — за лопату, бросил Оленку в печь и заслонкой, прикрыл, а сам запер хату, взобрался на явор, да и сидит.

Вот прилетает змея.

— Оленка, Оленка, отвори!

Молчит Оленка.

— Оленка, Оленка, отвори!

Не слышно Оленки.

— Вот чертова Оленка, уже убежала с хлопцами гулять.

Змея сама открыла хату. Открыла змея заслонку, вынула из печи и ест — думает, что это Телесик. Наелась досыта, вышла на двор и катается по траве.

— Покатаюсь, поваляюсь, Телесикова мясца наевшись!

А Телесик с явора (с клёна):

— Покатайся, поваляйся, Оленкиного мясца наевшись!

Она слушает. И опять:

— Покатаюсь, поваляюсь, Телесикова мясца наевшись!

А он снова:

— Покатайся, поваляйся, Оленкиного мясца наевшись!

Она смотрит и увидела Телесика. Кинулась к явору, начала его грызть. Грызла, грызла, все зубы поломала, а перегрызть никак не может. Кинулась к кузнецу:

— Кузнец, кузнец, скуй мне такие зубы, чтобы явор перегрызть и Телесика съесть!

Кузнец и сковал. Как начала она опять. Вот-вот уже перегрызет. И вдруг летит стадо гусей. Телесик их и просит:

Гуси-гуси, гусенята!

Возьмите меня на крылята,

Понесите меня к батюшке,

А у батюшки поесть и попить

Да хорошо походить!

А гуси в ответ:

— Пускай тебя средние возьмут!

А змея грызет-грызет. Телесик сидит да плачет. Вдруг опять летит стадо гусей. Телесик и просит:

Гуси-гуси, гусенята!

Возьмите меня на крылята,

Понесите меня к батюшке,

А у батюшки поесть и попить

Да хорошо походить!

А те ему говорят:

— Пускай тебя задние возьмут!

Телесик опять плачет. А явор так и трещит. Змея уже устала, пошла напилась воды и опять грызет.

Вдруг летит еще стадо гусей. А Телесик обрадовался и просит:

Гуси-гуси, гусенята!

Возьмите меня на крылята,

Понесите меня к батюшке,

А у батюшки поесть и попить

Да хорошо походить!

— Пускай тебя крайний возьмет! — да и полетели.

Телесик думает: "Пропал я теперь навек" — да так горько плачет, весь слезами обливается, а змея вот-вот явор повалит;

Вдруг летит себе один-одинешенек гусенок, отстал, еле летит. Телесик к нему:

Гусек, гусек, гусенятко,

Возьми меня на крылятко,

Понеси ты к батюшке,

А у батюшки и поесть, и попить,

Хорошо походить!

Он и говорит:

— Садись.

Телесик сел. Вот принес гусенок Телесика к батюшке и посадил его на завалинке. А баба напекла пирожков, вынимает из печки и говорит:

— Этот пирожок тебе, а этот пирожок мне!

А Телесик со двора:

— А мне?

Вынимает она опять пирожки и:

— Это тебе пирожок, дедуся, а это мне!

А Телесик опять:

— А мне?

Они удивляются.

— Ты не знаешь, дед, кто это будто кричит:"А мне?"

— Нет, — говорит, — не знаю.

— Да, наверное, дед, мне послышалось.

И опять пирожки из печи вынимает:

— Это вот тебе пирожок, дедуся, а это мне!

А Телесик сидит на завалинке.

— А мне? — спрашивает.

Выглянул дед в окошко — а это Телесик! Выбежали они, схватили его, внесли в хату да так радуются. Накормила его мать, напоила, голову ему помыла и чистую рубашечку дала.

Вот и живут, хлеб жуют, постолом добро носят, коромыслом воду возят, и я там была, мед-вино пила, по бороде текло, а в рот не попало.

Иван Голык

В некотором царстве, в тридесятом государстве жили царь с царицей, то ли князь с княгиней, и было у них двое сыновей. Вот и говорит князь своим сыновьям:

— Пойдем со мной к морю да послушаем, как будут морские люди песни петь.

Вот они и пошли. Идут дубравою. И захотелось князю узнать о своих сыновьях правду, который из них будет на отшибе жить, а который его царством править. Идут дубравой, глядь — стоят рядом три дуба. Князь посмотрел и спрашивает своего старшего сына:

— Сыне мой милый, а что можно бы сделать из тех вон дубов?

— Да что же, — говорит, — батюшка! Вышел бы из них хороший амбар; а ежели распилить, то хорошие б вышли доски.

— Ну, — говорит, — сынок, будешь ты добрым хозяином.

Потом младшего спрашивает:

— Ну, а ты, сынок, что бы из тех дубов сделал?

А тот и говорит:

— Добрый мой батюшка, коль была б у меня на то воля да сила, срубил бы я третий дуб, положил бы на те два и всех бы князей и панов перевешал.

Почесал князь голову и замолчал.

Вот пришли к морю, стали все смотреть, как рыба играет, а князь взял да и столкнул младшего сына в море.

— Пропади ж ты пропадом, — говорит, — лучше сам, негодяй!

Только столкнул отец сына в море, а рыба-кит его вмиг и проглотила. Он в ней и ходит. И давай та рыба хватать возы с волами и конями. Ходит он внутри рыбы да разглядывает, что там на возах, вот тем и питается; и нашел вдруг на одном возу трубку, табак да огниво. Взял, набил в трубку табаку, выкресал огонек и давай курить. Одну трубку выкурил; набил вторую, выкурил; набил третью, выкурил. Вот рыба от дыма и одурела, приплыла к берегу и уснула. А по берегу ходили охотники. Вот один увидел ее и говорит:

— Эй, братцы, сколько мы по лесам ходим, а ничего не нашли. А видите, вон какая рыба у берега лежит? Давайте-ка ее застрелим!

Вот стреляли ее, стреляли; потом нашли топоры и давай ее рубить. Рубили, рубили, вдруг слышат — кто-то у ней изнутри кричит:

— Эй, братцы, рыбу-то рубите, да не зарубите христианской крови.

Они с перепугу как кинутся — и убежали. Вот пролез тогда он в дырку, что охотники прорубили, вышел на берег и сидит. Сидит себе голый, одежа-то на нем, что была, уже вся истлела: ведь, может, он целый год пробыл в рыбе, — и думает про себя: "Как же мне теперь на свете жить?"