Славянский кокаин

Сначала Валентин был предельно осторожен. Попросту говоря, он трясся каждый раз, идя на дело. Но постепенно шальные заработки и полная безнаказанность вскружили голову. Бакатин стал швыряться деньгами, носить дорогую одежду и даже подумывал о покупке автомобиля, но Парфенов отговорил его от этого шага, пригрозив лишить доли в совместном предприятии.

Валентин вновь ощущал себя королем, чувствовал незыблемую уверенность в себе и своих силах и был убежден в собственном всемогуществе. Проводил каждый вечер в ресторанах в компании сомнительных приятелей и девиц, перестал появляться в институте, а отметки за зачеты и экзамены выменивал на кубинский ром и французскую косметику.

Предусмотрительный и расчетливый Парфенов не раз предупреждал друга о возможных последствиях, но тот только отмахивался от ненужных ему советов и размахивал в воздухе красной корочкой райкома комсомола.

Но однажды произошла катастрофа. В валютном магазине Бакатина, расплачивающегося долларами за японский транзисторный приемник, окружили какието люди, заломили руки, надели наручники и отвезли в отделение милиции.

Там молодой и индифферентный следователь с блеклыми рыбьими глазами бесцветным голосом пообещал засадить его на много-много лет за незаконные операции с валютой и спекуляцию. Он долго и монотонно рассказывал Бакатину о всех прелестях, ожидавших того в дальнейшем, запугивал, угрожал, уговаривал сознаться во всем. Валентин молчал. Но вовсе не из-за чувства порядочности, не позволяющего продать друга. Просто на Бакатина напал какой-то животный ужас, в голове помутилось. Он не понимал смысла вопросов, физически не мог говорить и даже свалился в обморок.

Удостоверение комсомольского работника, изъятое у Валентина вместе с остальными личными вещами, не произвело никакого впечатления на работников органов правопорядка, и запуганный, трясущийся Бакатин, пребывавший на грани помешательства, провел бессонную ночь на каменном полу тюремной камеры. Он даже не мог представить, что случится с ним дальше, и почти был готов к самоубийству. Мысленно он уже прощался с беззаботной жизнью, предвкушал позор, ногтями царапал в отчаянии кирпичную стену своей темницы, скулил, и по его небритым щекам текли крупные мутные слезы.

С утра молодой лейтенант снова проводил Валентина в кабинет следователя. Теперь Бакатин был готов рассказать все, надеясь на послабление в наказании за чистосердечное признание. Но следователь, мрачно улыбаясь одной стороной рта, вернул молодому человеку его вещи, дал расписаться на какой-то бумаге и… отпустил на волю.

Во дворе Бакатина встретил жизнерадостный Сева.

— Ну что, Валька, предупреждал я тебя? — спросил он, глубоко затягиваясь сигаретой и засовывая пачку «Мальборо» в карман роскошного вельветового пиджака.

— Что теперь будет? — прошептал посеревший от страха и переживаний Валентин.

— А что будет? Умнее, надеюсь, станешь.

— Со мной что теперь будет? Почему меня отпустили? За мной будут следить?

— Вот параноик! — расхохотался Парфенов. — Успокойся, все в ажуре. Я обо всем договорился.

— Но как? — прохрипел ошеломленный Бакатин.

— Люди гибнут за металл, — оперным голосом пропел Сева. — Заплатил я им очень много денег. Ты себе даже представить не можешь, насколько много.

— С-с-спасибо, друг. — Валентин был готов ползать на коленях перед своим спасителем. — Век не забуду. Я тебе отдам все до копейки, да я по гроб жизни тебе обязан…

— Молчи, — резко перебил его Парфенов. — И запомни: денег мне твоих не надо, не нуждаюсь. Но, возможно, придет день, и я от тебя потребую одну услугу в счет оплаты долга. Договорились?

И Бакатин часто закивал, демонстрируя полную готовность выполнить все, что прикажет его лучший друг.

21

— Знаете, что такое одиночество? — сказал Мишин Денису Грязнову.

— Ну… в вашем случае это, наверно, страх, — предположил Денис.

Мишин отрицательно покачал головой.

— Я уже устал бояться. Нет. Настоящее одиночество? Это когда вы всю ночь говорите сами с собой, и вас не понимают… Я потерял сам себя. Пора возвращаться.

Николай Мишин оказался первым человеком, решительно опознавшим портрет убийцы Бакатина. Это был Всеволод Парфенов по прозвищу Князь Монако. С некоторым, впрочем, сомнением это подтвердила и Людмила Романова. Она, в частности, сообщила, что мужчина на портрете чертами лица похож на того двадцатилетнего парня, в которого она была некогда влюблена и который давно уже исчез из ее жизни. Еще Парфенова мог бы опознать покойный Груздь, пожалуй, он да Мишин — только два человека, не считая также покойного авторитета Маркиза, в последние годы знали о редких визитах Парфенова в Москву и были тому свидетелями.

Лада стояла в Шереметьеве у стойки, за которой должна была начаться регистрация на ее рейс. Когда Денис отлучился за минеральной водой, у нее в кармане ожил мобильный телефон. Лада не хотела сейчас ни с кем разговаривать, но, глянув на определитель номера, увидела, что это звонит высокое начальство — Кэт Вильсон. Вздохнула и включила клавишу «talk». Впрочем, не пожалела, хорошо знакомый голос мигом ее взбодрил:

— Лада, детка, я очень виновата перед тобой…

Лада ушам своим не поверила, ничего подобного ей прежде слышать не приходилось.

— Кэт, ты… здорова?!

— К сожалению. Лучше бы эти сволочи на меня напали!

— Ничего не понимаю.

— Это все этот мерзавец Чак!

— Да о чем ты говоришь?!

— Чак стучал обо всем, что у нас происходит, русским мафиозо — лично Барсу, то есть Сванидзе. А уж тот кому — одному богу известно… Но мы взяли гада за задницу, я лично из него все дерьмо выбью!

«Ах вот оно что, — подумала Лада. — Вот откуда китайцы на балконах заводятся… Ну и, положим, кому стучал Барс, известно уже не одному богу…»

История «русского» кокаина

В Генеральную прокуратуру России. Старшему следователю Управления по расследованию особо важных дел государственному советнику юстиции 3-го класса Турецкому А. Б.

1. Валентин Бакатин, в отличие от своих приятелей, гораздо раньше выяснил, что честный труд в родном отечестве плохо способствует накоплению капитала. В какой-то момент он решил рвануть на Запад, в Соединенные Штаты. Но как русскому мужику да еще с изрядным комсомольским прошлым это сделать? Оказалось, что возможности есть. И самая надежная из них — женитьба. Но не просто женитьба, а брак с лицом еврейской национальности. Таким лицом оказалась школьная подруга Наталья Фейгина, которая давно уже по нему сохла. Несмотря на бурный роман с Майей Рогачевской, Бакатин оперативно оформил брак с Фейгиной. Рогачевская была дочерью генерала армии в отставке, но времена, когда это имело определяющее значение, безвозвратно ушли, теперь гораздо уместнее оказалось жениться на еврейке — не как на женщине, а как на средстве передвижения.

Он знал, что родители Фейгиной давно уже подали прошение в американское посольство. И он не ошибся в своих расчетах. Через полгода пришло разрешение на эмиграцию: благо основания были, родной брат отца Фейгиной уже больше десяти лет проживал в Нью-Йорке.

Перед отъездом Бакатин сказал своим друзьям Груздю и Мишину, что никогда не забудет о них, в том числе и когда будет искать новые пути к обогащению. И это были не просто слова. Он ехал на Запад не так как многие другие, а будучи оснащенным оригинальной идеей, которая и должна была позволить им всем навсегда забыть про деньги. Бакатин не все рассказывал друзьям, они не знали, что уже некоторое время он был связан с мытищинской преступной группировкой, во главе которой стоял таинственный и неуловимый, правоохранительными структурами почитаемый за несуществующего Князь Монако, а на самом деле вполне реальный человек, выходец из все той же тайнинской школы номер одинадцать — Всеволод Парфенов. В российских правоохранительных органах не верили в то, что Князь Монако реально существует. И немудрено! Никто никогда не был знаком ни с ним, ни с тем, кто напрямую работал на него. Все каким-то непостижимым образом осуществлялось через посредников, которые никогда потом не появлялись снова. Кто угодно мог работать на Князя Монако! В этом его сила. Выдающаяся хитрость дьявола заключалась в том, что он убедил всех в своей нереальности.