След человеческий
Шрифт:
Летом 1917 года управляющий поспешно выбыл к хозяину и уже не вернулся, а осенью в господском доме утвердился Совет рабочих и солдатских депутатов во главе с большевиком Зотовым.
В Совдепе всегда было людно и шумно. Пахло махоркой, машинным маслом и пропотевшим сукном солдатских шинелей. Кабинет председателя находился в зале на втором этаже. Широкоплечий, коренастый Зотов, в матросском бушлате, с маузером у пояса, сидел за большим канцелярским столом. Впрочем, застать его в кабинете можно было лишь вечером. Днями он пропадал то на фабрике, то на стекольном заводе, то в паровозном депо. В кабинете же дежурила письмоводительница Совдепа
В августе 1918 года Зотов погиб при ликвидации кулацкого контрреволюционного мятежа, вспыхнувшего в соседней волости. Председателем Совдепа вместо него стал пожилой, угрюмоватый на вид шлихтовальщик Никифор Гусев. В отличие от шумного Зотова Гусев был скуп на слово, говорил неторопливо, раздумчиво. Прежде выслушает всех, изредка кивая большой, лысеющей головой, потом снимет очки в железной оправе, откашляется, проведет жесткой ладонью по столу, будто расправляя бумагу, и скажет:
— Значится, так...
Выложив коротко, что думает и как должно быть, переспросит:
— Так,значится?
И, если возражений не последует, обращается к Велиховой:
— Значится, Татьяна Матвеевна, пиши...
Чаще других с Гусевым схватывались военный комиссар Бережков и женская делегатка от прядильной Пелагея Ягодкина, которую весь поселок называл не иначе, как Поля Ягодка. Бережков обычно требовал категорических и жестких решений, а Поля Ягодка, обращаясь к председателю, упрекала:
— Ты что все молчишь? Ты бы с женщинами митинг провел, речь сказал бы, женщины от слов мягче становятся.
Но обычно с предложениями Гусева соглашались единогласно.
Осень в том году пришла холодная и голодная. Хлебный паек рабочим срезали до четверти фунта на день. Детям выдавали всего осьмушку. Фабрика работала с перебоями из-за отсутствия хлопка. Подвезти его было неоткуда. Юг был охвачен гражданской войной. Стекольный заводишко находился не в лучшем положении. Его печам не хватало топлива. Летом на заготовку дров выезжали рабочие дружины, и дрова были заготовлены, но вывезти из лесу их было не на чем. Конный двор пришел в полный упадок. Осталось три лошади для наиважнейших нужд. Остальные пошли на мясо...
Мужчин в поселке становилось все меньше. К первой годовщине Октября здесь был сформирован коммунистический рабочий отряд для отправки на фронт. Отряд провожали с музыкой, с песнями и со слезами.
В конце ноября ударили морозы, прочно лег снег, и Поля Ягодка организовала женский обоз для доставки топлива. Каждое утро вереницы женщин с саночками отправлялись на лесосеку и на себе возили дрова. Но сколько они могли вывезти?
Облицованные кафелем печи Дома коммуны давно уже не топились. Из слишком просторного зала Никифор Гусев переселился в прежний кабинет управляющего. Там поставили железную печурку, которую экономно топили щепой и обломками старой мебели.
Тяжело приходилось Совету. Сюда тянулись со всякими нуждами, а нужд с каждым днем становилось все больше и больше, и все они были на виду, и все были главными и неотложными.
В уезде появилась банда некоего Юшки. Однажды Гусеву передали пакет, неизвестно кем оставленный на крыльце Дома коммуны. В пакете была записка, написанная печатными буквами: «Большевицкая сволочь! На новый год мы устроим тебе елку с илюминацией».
Прочитав записку, председатель Совдепа нахмурился:
— Значится, угрожают.— И вдруг усмехнулся: — А елку-то мы, пожалуй, сами устроим.
Давай, Татьяна Матвеевна, оповести насчет экстренного заседания Совета. Вызывай всех.Вечером на экстренном заседании Гусев ошарашил товарищей предложением: под Новый год устроить в Доме коммуны елку для красноармейских детишек.
— Ты что, Никифор, случаем не того? — удивленно спросил военный комиссар Бережков и постучал костяшками пальцев по лбу.
— Значится, нет.
— Право слово — с ума сошел. Время ли теперь елки устраивать? Люди с голоду пухнут, а он про елку.
Но Гусева неожиданно поддержала Поля Ягодка.
— А что такого? — выкрикнула она.— Хоть чем-то детишек порадовать... Я баб приведу, полы в зале вымоем, по поленцу дров принесем, печки истопим...
Предложение Гусева приняли большинством. И даже добавили: до Нового года всем работникам Совдепа, ЧК, милиции, а также членам партии отчислять от хлебного пац.ка половину на гостинцы детишкам.
Хлопоты об устройстве елки взяли на себя Велихова и Поля Ягодка.
— Ой, батюшки, беда-то какая,— сокрушалась Ягодка.— Ни одного гармониста в поселке не осталось. А без музыки какая же елка.
— Да что тебе гармонист, вон в зале рояль стоит. На ней и играй,— успокоил Гусев.
— А кто играть будет?
Вспомнили, что на рояле может играть жена доктора Брянцева Ольга Ивановна. Для переговоров ее вызвали в Совдеп.
Встревоженная вызовом, докторша пришла вместе с мужем.
— Значится, к вам у нас просьба,— начал Никифор.— Вот такое-то дело...
Узнав, о чем ее просят, Ольга Ивановна согласилась, но пожелала проверить инструмент. Ее проводили в холодный зал. Открыв рояль, докторша побренчала по клавишам и объявила:
— На этом инструменте играть невозможно.
Буржуазии было возможно, а для пролетарских детей нельзя? — багровея лицом, сурово выговорил начальник ЧК Золотов.
— Рояль совершенно расстроен.
— Это, должно быть, Сашка Сильченко доконал ее,— сконфуженно объяснил Гусев.— Он, значится, одним пальцем «Интернационал» тут разучивал.
— А настроить вы можете? — спросили у докторши.
— Нет, тут нужен настройщик.
Но человека, который мог бы настроить рояль, в рабочем поселке не было. Тогда решили послать секретаря Союза коммунистической молодежи Сильченко, как главного виновника порчи рояля, в губернский город Владимир за настройщиком. Мастера привезли, и за два фунта хлеба он наладил инструмент. Сильченко же вызвался привезти из лесу елку. Ее установили в зале. Татьяна Матвеевна и Поля Ягодка начали убирать зеленое деревце гирляндами, склеенными из разноцветной бумаги, стеклянными шариками, которые для такого случая выдули заводские стеклодувы. Работники Совдепа по нескольку раз в день заходили поглядеть, как украшается елка.
— Тут, значится, свечки нужны бы,— мечтательно говорил Гусев.— Да где их возьмешь теперь?
— Свечки я, пожалуй, достану,— обнадежил начальник ЧК.— С попом поговорить надо.
Какой разговор состоялся с попом, Золотов оставил при себе, но два десятка тоненьких церковных свечей передал Поле Ягодке.
Вечером 31 декабря Дом коммуны сиял всеми окнами. С утра натопленные печи источали сладостное тепло. Матери привели ребятишек. В прихожей, на первом этаже, навалом лежали пальтишки. Поля Ягодка, повязанная новой красной косынкой, разрумянившаяся от волнения и словно помолодевшая, кричала: «Постойте, постойте... Сейчас я свечки зажгу!»