След "черной вдовы"

Господин Масленников интересовался именно этим вопросом. С какой целью? Он объяснил, что и сам принимает некоторое участие в судьбе балерины, но в настоящее время, по его сведениям, она обратилась за помощью к его родственнику. Да ради бога! Если Нестеров берется помогать человеку, он делает это всегда искренне и активно. Ну и что, к какому решению пришли наконец? Он надеется, что это не секрет? Ведь о новом контракте со Светланой Волковой знает практически весь театральный Петербург и наверняка уже добрая половина московской публики!

Разговор был достаточно тактичный, мягкий. Масленников поинтересовался новыми проектами театра, намекнул довольно прозрачно, что не исключает, например, и участия своего российско-германского холдинга в субсидировании, скажем, той же вечно длящейся реконструкции помещений, спонсировании отдельных программ, в том числе и гастрольных. Находясь практически постоянно в Германии, многие вещи делать ведь гораздо легче, особенно когда они связаны с поездками труппы. Ну и все такое прочее. Хороший состоялся разговор, ни к чему, правда, особо и не обязывающий, но отчасти все же перспективный.

Короче, состоялся, и забыли. Но осталась одна деталь, если можно так выразиться, нравственного, что ли, порядка. Дело в том, что звонивший настойчиво попросил не разглашать сведений об этом разговоре. Слава, мол, ему не нужна, о своем спонсорстве он, разумеется, подумает и сообщит нечто более конкретное, когда окажется с деловой поездкой в Москве, где и можно будет обсудить более конкретно уже некоторые, взаимно интересующие обе стороны, вопросы. Но пока говорить и тем более обсуждать сам факт его интереса к контракту с Волковой не стоит. И уж конечно не надо сообщать об этом господину Нестерову, у которого с ним, Масленниковым, несколько натянутые отношения, что не мешает им, однако, заниматься общим бизнесом.

Странно, конечно, но чего в жизни не бывает?

Но после того телефонного разговора в дирекции господин Масленников так и не появился, да и о нем забыли. А Нестеров тем временем четко придерживался своих прежних финансовых договоренностей с руководством театра. Волкова и в самом деле пришлась, что называется, ко двору, и в будущем сезоне ее ждала очень даже приличная работа. Так что ни к ней, ни к ее спонсору вопросов, не говоря уже о каких-то претензиях, просто не существовало. Официальное подписание контракта с балериной могло состояться в любой момент, для этого требовалось личное присутствие представителей обеих сторон и соответственной юридической службы. Ждали только возвращения из Петербурга Бориса Ильясовича, который находился в городе на Неве, в связи с празднованием славного юбилея, во главе делегации ведущих артистов Большого театра. Ну какой же контракт без подписи генерального директора?!

И вот, пока торжества были в самом разгаре, произошло нечто чрезвычайное. Появились сведения о том, что и Нестеров, и его подопечная, и охрана бизнесмена были в упор расстреляны на одной из набережных Мос- квы-реки. Причем сведения об этом убийстве были самые противоречивые. Там и трупы, и раненые, а потом только одни трупы, затем необъяснимое исчезновение балерины, словом, сплошная путаница! Никакие телефоны не отвечали, обратиться было тоже не к кому, говорили даже, что в милиции это дело не то закрыли ввиду отсутствия свидетелей, не то отложили на неопределенное время — по той же причине.

У дирекции не осталось иного выхода, кроме как отказаться от подготовленного контракта и практически начать все заново, то есть объявить конкурс на освободившееся место в балетной труппе. А это всегда связано с большими нервами, тяжелой атмосферой вечного соперничества, преодолеть которое фактически невозможно.

Да, был и еще один, несколько, правда, странный, эпизод, поставивший неприятную кляксу там, где должен был стоять автограф замечательной молодой балерины, на которую возлагались такие надежды!

Дело в том, что Борис Ильясович совершенно случайно обнаружил у себя записанный номер телефона того Масленникова, который звонил ему однажды из Германии. Вот он и позвонил, не затем, чтобы обсуждать свою частную проблему, а просто, возможно, захотел услышать слово сочувствия. И услышал такое, чему несказанно изумился.

Этот самый Масленников неприятным тоном сообщил Ахундову, что контракт, на который тот, возможно, рассчитывал не без тайного умысла по поводу щедрой спонсорской помощи со стороны Нестерова, можно считать аннулированным. По двум причинам.

Первая — это смерть самого спонсора, которая и де-юре, и де-факто прекращает вообще всякое спонсорство со стороны акционерной компании, принадлежащей теперь лично ему, Масленникову. В этой связи речь о немедленном возврате перечисленных ранее театру сумм пока еще не стоит, но… Нестеров распорядился не своими личными средствами, а деньгами Особого фонда, и правомерность его действий еще предстоит обсудить с юридической службой. Результаты рассмотрения, как и окончательное решение совета директоров, будут непременно доведены до сведения дирекции Большого театра.

А вторая причина заключается в том, что многочисленные огнестрельные ранения, полученные балериной, по окончательному приговору врачей, как это ни печально, исключают всякую возможность продолжения ее дальнейшей танцевальной карьеры вообще. Ну разве что в виде стриптиза в кабаках вокруг известного шеста.

Сказано это было с таким невероятным цинизмом, что Борису Ильясовичу едва не стало плохо.

И вот совсем уже недавно, в отсутствие генерального директора, который снова выехал в Петербург по организационным делам, в помещении дирекции появились двое необычных посетителей. Вообще-то криминальная братва уже ни у кого из нормальных людей удивления не вызывает, ее присутствие в самых неожиданных местах Давно, к сожалению, стало нормой нашей действительности. Но в театре-то им что надо? Оказалось, что уже и Большой театр стал сферой их криминального интереса, а явились сюда они, чтобы продиктовать лично ему, Али Магомедовичу Зароеву, заместителю генерального директора, свои условия.

Суть сделки была проста до примитива. Но это тем более заставило достаточно сдержанного и не очень впечатлительного по природе Али Магомедовича прийти в смятение. Он бы и рад был отказаться помогать этим бандитам, вызвать охрану и выгнать их взашей, но…

Они были прекрасно осведомлены о том, чем занимается двоюродная племянница Ахундова — Зульфия, жена Али Зароева. Знали, в какой школе учится и с кем в классе дружит его любимая дочка Фатима, названная так в память покойной матери Али. Они знали его домашний адрес, марку автомобиля, домашний телефон и номера трех мобильных аппаратов, два из которых были известны исключительно узкому кругу людей. Словом, они знали о нем практически все, даже то, что он предпочитает на завтрак крепкий кофе с раскаленным, прямо с жара, хачапури. Кто мог рассказать? От кого узнали? Но ведь знали же!

Что они от него потребовали? Если не размышлять о возможных последствиях, совсем немного, обещая за послушание и безоговорочную помощь оставить его в покое. В определенные моменты даже такое обещание многого стоит.

Они, видимо, знали, как могут развиваться дальнейшие события, и приказали ему вести себя соответствующим образом, то есть полностью отрицать возможность заключения контракта с Волковой, аргументируя фактом неуплаты денег ее спонсором, а также ее собственным плохим состоянием здоровья. Можно ахать, удивляться, но при этом обязательно вести себя самым наглым образом, чтобы вывести балерину из себя. Захочет приехать, чтобы разобраться со всеми делами, — еще лучше. Об этом им, посетителям, станет немедленно известно, и они примут соответствующие меры. Так что, по сути, ему предлагалось, причем в категорической форме, найти возможность остаться в своем кабинете с нею наедине, а затем, когда балерина покинет здание в их сопровождении, исчезнуть ненадолго самому. Заболеть, уехать лечиться за границу — что угодно, но в театре не появляться, пока шум не утихнет. Иначе… Словом, все с самого начала: жена, дочь и так далее…