След грифона

– Немного зная теперь о Степанове и о вас, нетрудно предположить и другое...

– Что же?

– Трудно предположить, что вы ограничились лишь рассуждениями на эту тему.

– А что мы могли сделать?

– Не знаю, не знаю. Но об этом потом. Сейчас вы отправитесь в камеру и начнете работать с вопросником, но я добавлю еще один вопрос, которого в вопроснике нет.

– Я слушаю вас.

– Вопрос следующий... Намерены ли фашисты во время предстоящей войны использовать русских немцев? Что такое, как вы говорили, вероломное и оригинальное могло бы родиться в немецком Генеральном штабе? Чуть позже вам передадут совершенно секретные документы о настроениях немцев Поволжья. В целом они патриотично настроены. Вы чувствуете, что наши отношения приобретают все более доверительный характер?

– Не знаю, что и сказать.

– А ничего говорить и не надо. Пишите.

Судоплатов кнопкой под столом вызвал конвоира, который также являлся и надзирателем в блоке изолятора, где содержался Мирк-Суровцев.

– Увести!

И тут произошло то, от чего Судоплатов сначала вздрогнул, а затем вдруг, рассвирепев, вскочил из-за стола.

– Честь имею! – сказал Мирк-Суровцев, встав со стула.

Первым порывом Судоплатова было подскочить к Суровцеву, одним ударом сбить его с ног, а затем от всей души расчетливо врезать пару раз сапогом по этой зарвавшейся скотине. Но это был Судоплатов. Он все же вышел из-за стола, но не накинулся на арестованного. Взяв себя в руки, он подошел к Мирку-Суровцеву и долго, пронзительно смотрел ему в глаза. Однако не прочел в них ни страха, ни издевки, ни дерзости, ни раскаяния. Усталый и печальный взгляд честного человека. Судоплатов поправил портупею и поясной командирский ремень с пятиконечной звездой в центре пряжки, с прорезями вокруг звезды. Кожаные перевязи чуть хрустнули в нависшей тишине. Прошелся по кабинету. «Вот после этой фразы, произнесенной Суровцевым, в начале двадцатых годов, да и позже, арестованных офицеров избивали, а затем ставили к стенке», – размышлял он. Из доносов Судоплатов знал, что такой фразой щеголяли командиры, близкие к расстрелянному маршалу Тухачевскому, бывшему гвардейскому поручику. Сейчас ее повторяет маршал Шапошников, даже при самом Сталине. Он неожиданно не только для Суровцева, но и для себя, подошел к последнему и, глядя в глаза, вдруг так же, с достоинством произнес:

– Честь имею!

Наверное, он был первым чекистом, сказавшим эти слова за всю историю органов ВЧК-ОГПУ-НКВД.

Оставшись один, Судоплатов приказал секретарю сварить ему крепкого кофе. Он катастрофически не высыпался. Весь наркомат, по сути, был на военном положении. Война надвигалась с неумолимой быстротой. Летом она начнется. Кому-кому, а ему это было известно. Как ясно было и то, что страна к войне не готова. Он знал, что и Генеральный штаб не поспевает за событиями. Даже боеприпасы, подвозя к границе, выгружают на землю, под открытое небо. Сталин буквально издергал наркомат. Стала очевидной нехватка квалифицированных и чекистских, и военных кадров. Казалось бы, проще простого выпустить из лагерей еще уцелевших военачальников и простых командиров. Но абсолютное большинство расстреляно, и все это продолжается. Не так интенсивно, как при Ягоде и Ежове, но факт есть факт. Легко сказать: выпустить. А как поведут себя люди, над которыми измывались в течение не одного года? Не перейдут ли они на сторону врага? Мало того, из них пытками и издевательствами выбили такие показания, что их и выпускать-то нельзя, когда они сплошь и рядом немецкие и прочие шпионы. Многие просто сломлены и духовно, и нравственно, и физически.

Берия добился у Сталина разрешения использовать гражданских специалистов. Процесс создания при тюрьмах и лагерях так называемых «шарашек» в последние месяцы приобрел невиданный характер. По отраслям промышленности и по научной направленности стали собирать уцелевших специалистов, и надо сказать, что они стали работать. А главное – давать результаты. По оперативной информации в Генеральном штабе маршал Шапошников также хлопочет в том же направлении. Реабилитировали нескольких генералов, но это капля в море. Лично сам Судоплатов сейчас, как никогда, ощущал нехватку рядом своего друга и товарища по работе Наума Эйтингона, который тоже где-то в лагерях. Вот кому сейчас он перепоручил бы Мирка-Суровцева. С этим двухфамильным арестантом открывалось все больше и больше интересного. Во-первых, по данным американской резидентуры, выяснилось, что бывший царский генерал Степанов ныне уже не Степанов вовсе, а генерал армии США Ник Стивенсон. В отличие от большинства генералов царской армии этот нашел работу по специальности. Считается ведущим специалистом в своей области. Крайне отрицательно относится к белой эмиграции, в том числе к такой одиозной организации, как Российский общевоинский союз – сокращенно РОВС. Связи его в русской диаспоре ограничены дружескими отношениями с такими же успешными эмигрантами, каким является сам. В числе его друзей авиаконструктор Игорь Сикорский и композитор Сергей Рахманинов.

Мирка-Суровцева было бы просто грех не использовать в этой более чем интересной ситуации. Как не хватает Эйтингона! Тот бы нашел какой-нибудь ход и с настроенным патриотически Деникиным, используя Мирка-Суровцева. Нет, речь, конечно, не идет о привлечении такой фигуры, как бывший командующий Вооруженными силами юга России, к агентурной работе. Да и вряд ли он располагает чем-нибудь интересным для разведки. Но вот внедрить или легализовать советского разведчика, используя личное знакомство Мирка с Деникиным, сам Бог велел. Эйтингон что-нибудь придумал бы.

Было еще одно интересное открытие. Судоплатов понимал, что в условиях войны ему нужно иметь какие-то особые подразделения. По данным разведки, немцы уже имеют отдельные части со специальными задачами. В частности, полк, а по другим сведениям, бригаду «Бранденбург-800», которой командует некий Отто Скорцени. Организация и структура, как и задачи, стоящие перед этим полком, пока неизвестны. У нас сейчас более ста дивизий НКВД. Ну и что толку? По своей структуре это обычные стрелковые дивизии. Единственное отличие – цвет петлиц и околышей на фуражках командиров. Во время войны их просто переподчинят Наркомату обороны. А что это будет так, Судоплатов не сомневался. У него уже почти созрел план создания особой дивизии НКВД или хотя бы бригады. Тут из архива Наркомата обороны пришли затребованные им диссертации офицера царского Генерального штаба Сергея Георгиевича Мирка-Суровцева. Как ни странно, они сохранились. Их было несколько: как написанные в академии, после каждого ее курса, так и последующие – написанные уже боевым офицером. Приходилось только предполагать, когда он это успевал писать. «Вероятно, во время ранений», – подумал Павел Анатольевич. Все диссертации были с положительными рецензиями генералов – преподавателей Академии Генерального штаба. В числе прочих и одна диссертация, которая сразу же привлекла внимание Павла Анатольевича. Название было примечательным: «Отборные части в условиях современной войны. Боевые задачи. Принципы комплектования. Организационная структура». Читая, Судоплатов понял, что занимающие его ум в последнее время мысли когда-то мучили и Мирка-Суровцева. Он разговаривал на эту тему с Берией, и тот дал добро на создание отдельной мотострелковой бригады особого назначения. Ему хотелось поговорить на эту тему с Мирком, но он решил, что вряд ли тот на сегодняшний день представляет современные Вооруженные силы. Тем не менее в вопросник, уже доставленный в камеру арестанта, он включил вопрос о его книжице с пометкой «ДСП» (Для служебного пользования). Сегодня из Томска по его запросу пришла первоначальная часть уголовного дела Суровцева. В ней находился перечень литературы, изъятой у него при аресте: большое количество книг по геологии, почему-то ноты многих классических музыкальных произведений, но главное – военная составляющая библиотеки Мирка-Суровцева. Судоплатов, к своему удивлению, обнаружил военных авторов, которые изучаются в Академии имени Ворошилова как современные. Совсем недавно сам успешно закончивший названную академию, Судоплатов был поражен. Даже «Мозг армии» маршала Шапошникова был в библиотеке, казалось бы, скромного геолога Мирка-Суровцева. Где, интересно, тот пополнял свою книжную коллекцию? Поэтому не стоит удивляться, что томские следователи сразу же «пришили» ему «создание контрреволюционной военной организации». Названия других работ Мирка-Суровцева тоже не могли оставить равнодушным Судоплатова. Например: «Тактика и стратегия ведения допроса военнопленного». Или: «Глубокая разведка тыла противника лазутчиками и подвижными отрядами. Опыт. Анализ. Рекомендации». И уж очень экстравагантное: «Анализ биржевых и банковских операций в контрразведывательной работе». Последняя была датирована декабрем 1916 года. Был еще один примечательный документ, подписанный тремя генералами царского Генерального штаба. Это была рекомендация для преподавательской работы в Академии Генерального штаба. Если прибавить ко всему эту запутанную историю с золотом Колчака, то становилось понятным, что этот Мирк-Суровцев является весьма беспокойным субъектом. Принимая во внимание значимость фигуры Степанова, можно смело утверждать, что с колчаковским золотом Суровцев связан. Но также ясно и то, что никакими уже испробованными методами правды от него не добьешься. Может быть, лишь в условиях войны и при гарантиях безопасности – скажем, из уст Берии – он мог бы передать это золото, но это лишь предположение. Судоплатов был уверен: попади тот не к нему, а к кому-нибудь другому в руки, тот, другой, подвел бы Мирка-Суровцева под расстрел, чтоб избавить себя от лишней головной боли. Но Судоплатов был человек дела и понимал, что этого белогвардейца нужно использовать. Он не понимал только, как использовать. Вдруг Судоплатов громко расхохотался. Сказывалось напряжение последних дней. Ему в голову пришла идиотская мысль: «Вот бы и при НКВД создать свою „шарашку“ по типу и подобию прочих!»

Совсем другие мысли занимали в это же время Мирка-Суровцева. Он русский офицер, немецкие предки которого перешли на службу России даже не при Петре Великом, а раньше, при Алексее Михайловиче – отце царя Петра. Хоть и в малом соотношении, но он был носителем и немецкой крови. Еще не доведенный до камеры, пытаясь найти аналогии в истории, он кое-что надумал. Прежде всего он понял, что русских немцев ожидает депортация. Екатерина Великая очень мудро поступила с предками кубанских казаков, переселив докучавших всем и всюду запорожцев на Кубань и Терек. Те, давая выход своему буйному нраву и разбойничьим наклонностям, очень быстро нейтрализовали такие же наклонности и такой же нрав чеченцев. Так и немцев можно было бы использовать на восточных рубежах страны, против той же Японии. Тем более что, как сказал Судоплатов, в целом они настроены патриотично. Но Сталин не Екатерина II. Будет что-то другое...

Охранник довел его до камеры, легким прикосновением подтолкнул лицом к стене. Суровцев замер с заведенными за спину руками. Охранник-надзиратель открыл дверь камеры. Здесь двери, против тюремных традиций, не скрипели. Так же чуть коснувшись плеча, его направили в камеру. Двери закрылись.

И вдруг неожиданная догадка обожгла Мирка-Суровцева. Он чуть ли не полминуты стоял как истукан от неожиданного прозрения с руками за спиной. Наконец-то пришел в себя и с нетерпением ждал время обеда, чтобы еще раз взглянуть на лицо своего тюремщика.

Когда пришел обеденный час и охранник-надзиратель в окошечко тюремной двери протянул ему тарелку с каким-то варевом, одного взгляда на лицо тюремщика хватило, чтобы все понять...

Он машинально, быстро ел, продолжая соображать. Он скорее думал, чем обедал.

Охранник-надзиратель был глухонемой! Глухонемым был и его сменщик. И в тюрьмах, и в лагерях, и на этапах среди заключенных ходили упорные слухи, что в системе НКВД существуют особо секретные тюрьмы, где даже охранники глухонемые, чтоб никакая информация не могла просочиться на волю. Мирк-Суровцев, как и большинство здравомыслящих людей, считал эти разговоры досужим вымыслом, лагерной байкой. И вот оказалось, что это вовсе не байка. Когда его уволили из Красной армии, он несколько лет работал в Томске в артели глухонемых, в которую помогла ему устроиться Ася.

Накануне увольнения из Красной армии он тайно проник в секретную часть дивизии, или, как ее попросту называли, в «секретку». С навыками его военной специализации ему также ничего не стоило найти и незаметно вскрыть пакет со своим личным делом, уже подготовленный к отправке для постановки его на воинский учет по месту жительства. Он изъял несколько страниц, заменив их новыми, им же сфабрикованными. Долго искал и наконец-то нашел секретную отметку особого учета. Ликвидировал и ее. Поэтому в Томске он легализовался уже как заслуженный благонадежный военспец рабоче-крестьянской Красной армии. Мало того – буденновец! В то время это было лучшей рекомендацией благонадежности.

Нужно было как-то жить. В стране была безработица. Зарплаты как таковой не было. Труд оплачивался продуктовыми пайками. После окончания Томской женской гимназии и первых в Сибири женских курсов работала Ася в известной в то время на всю Сибирь богадельне супругов Милюненок на улице Бульварной в Томске – занималась обучением грамоте глухонемых детей. Сама пережившая в ранней юности большое горе, связанное с временной потерей речи, она самозабвенно отдалась служению этим людям...

Работа в артели глухонемых была для Мирка большой удачей. Артель занималась изготовлением конной упряжи и на фоне других томских артелей выделялась постоянной загруженностью работой. А высокое качество изделий артели глухонемых ценилось по всей Сибири. Были даже государственные заказы для армии. Во времена НЭПа артель процветала. Начав трудиться простым выделщиком кож, за короткое время Суровцев стал сначала переводчиком, а затем и заместителем председателя. Склонность к знанию языков проявилась и здесь. Смешно сказать, но с глухонемого языка он смог бы благополучно переводить и на немецкий, и на французский, и даже на английский языки. Важным было и то, что его окружали глухонемые. Мечта, да и только, с его-то биографией. Именно глухонемые люди помогли ему окончательно запутать следы той части золота Колчака, которое искали томские чекисты...