След грифона

– Ася, – неожиданно громко для себя и для моряка представилась она.

– Что-то и вправду есть в тебе мелкопоместное и мелкодворянское. Тургеневское что-то. Действительно Ася.

Она в очередной раз поразилась начитанности этого моряка. Но прежде всего поразило это странное сочетание несовместимого. С одной стороны, он был явно не глупым человеком, но с другой стороны, манеры его были именно матросские – простоватые, грубоватые, широкие, как клеш матросских брюк.

Но он как-то очень естественно, за минуту разговора, приучил ее к обращению на ты, которое могло покоробить любую барышню того времени. Почему-то из его уст это не звучало грубо. Они весь вечер бродили по весеннему Томску. Ася еще и еще раз убеждалась, что моряк не только хорош собой, но и умен и начитан. Как выяснилось, он окончил только пять классов гимназии, а остальное, как он выразился, «добирал сам». И это Ася тоже поняла. Ей нравилось, что он внимательно слушает ее. Если на работе она обучала детей и подростков, то сегодня неожиданно для себя получила взрослого благодарного ученика. Знания Железнова носили бессистемный характер, и если сравнивать с Сергеем... «Опять Сергей!» Ася, не понимая почему, снова разозлилась на Суровцева. И тут же устыдилась сама себя. Она гуляет по Томску с абсолютно незнакомым молодым человеком, да еще и с матросом, правда, не под руку, как с кавалером, но все равно гуляет. А Сергей, может быть, сейчас в опасности. А вдруг он ранен? А вдруг он... Она заспешила домой:

– Мне пора.

– Проводить тебя ты мне, конечно, не разрешаешь?

– Знаете, Павел, – опять перешла на вы Ася, – я думаю, мы и так позволили себе достаточно много революционного за сегодняшний вечер.

– А что может быть прекраснее любви и революции?

– Не провожай меня, – неожиданно для себя сказала Ася и, резко повернувшись, быстро пошла прочь.

Железнов стоял и любовался стройной фигурой девушки, которая уходила от него, но которая обязательно вернется, он был уверен. А потом вдруг пронзительно, по-матросски засвистел и громко, на всю улицу, так что шарахнулись в сторону и без того испуганные его свистом извозчики и лошади, закричал:

– Ре-во-лю-ция! Любовь!

Ася оглянулась. Железнов сорвал с головы бескозырку и помахал ею в разные стороны, так, как машут матросы, прощаясь с родным берегом. Это в его понимании значило, что они обязательно скоро встретятся.

Они и встречались. После лекций в университете Железнов провожал Асю домой. Что-то невообразимое творилось в душе молодой женщины. Как это бывает в юности, она не могла отделить любовь от влюбленности. Отсутствие житейского опыта добавляло смятения в душе. Она, казалось, любила Сергея, но она знала его, он был ей понятен. Железнов же увлекал ее именно своей непонятностью. Он был совсем из другого, незнакомого ей мира. Но главным было то, что она впервые в жизни ощутила свою власть над мужчиной. Ощутила ту пресловутую женскую силу, секрет которой в слабости и незащищенности женщины и которая единственная способна сломить даже самого сильного. Она ощутила свою власть над Железновым. Это было неожиданно, и это ей нравилось. Такой власти над Суровцевым она не имела. Подсознательно она уже делала выбор в пользу более послушного ей Железнова. Ей становилось не важным то, что она его мало знает. Важным было то, что она может влиять на его поступки и действия, тогда как Суровцев был ей неподвластен. А значит, девушке пришлось бы или целиком довериться Сергею, что противоречило ее характеру, или же конфликтовать с ним, что тоже было не в характере Аси. Но решать все вдвоем, как было до сих пор, становилось невозможным. Да и как довериться человеку, у которого на первом месте непонятный ее уму и сердцу долг Отечеству и честь офицера. Она все же была купеческой дочкой с достаточно практичным умом. Ей даже стало казаться, что Суровцев ее не любит. И разве он стал бы прислушиваться к ее мнению, если б разговор коснулся, например, его службы?

У Железнова закончился отпуск по ранению. Стоило Асе просто высказать свое мнение о том, что ему, при нынешнем развале армии и флота, нет смысла возвращаться по месту службы, и он остался в Томске. Остался. И в этом была своя правда. Сплошным, непрерываемым потоком из развалившейся русской армии возвращались солдаты. Их и дезертирами-то язык не поворачивался назвать. Отречение царя освободило их от присяги – это во-первых. Во-вторых, слишком много стало желающих подвести их под присягу новую.

Без жарких объятий, без единого поцелуя между Асей и Павлом Железновым установилась близость влюбленных. Чувство вины перед Сергеем не давало ей покоя. Она безмерно была благодарна ему. Не будь Сережи, она, наверное, так и осталась бы на всю жизнь если не немой, то заикой. Страшно было даже вспоминать, как это было жутко и непреодолимо.

Томск был губернским, но все же небольшим городом. Многие видели Асю и Железнова вместе. Услужливо одни рассказали купцу Кураеву о странных прогулках его дочери с каким-то, страшно сказать, матросом. Другие не преминули высказать свое мнение тетушкам Сергея об их предполагаемой невестке. Пепеляевы также узнали о встречах Аси и Железнова. И все это только подтолкнуло едва влюбленных молодых людей в объятия друг друга. И первый их жаркий и страстный поцелуй сделал их одним целым, отделив от остального, враждебного к ним мира.

– Вот что, доченька, – сердито выговаривал дочери Тимофей Прокопьевич Кураев, – по большому счету мне все равно, кто будет отцом моих внуков. Ты не глупа и, думаю, способна выбрать достойного мужа. Но меня беспокоит другое... Будущее моих внуков. Сергей, на мой взгляд, не лучшая кандидатура в мужья, но он мне хотя бы понятен. А чего ожидать от какого-то матроса?

Знал бы отец, что именно эта непонятность и простота одновременно прежде всего и увлекла его дочь в Железнове.

– Ну что ты опять молчишь? Кстати, я считал и продолжаю считать, что именно благодаря Сергею ты когда-то опять стала говорить.

И это тоже было понятно Асе. И это же больше всего ее мучило. Невольные слезы потекли по ее щекам.

– Ну ладно. Довольно, – проговорил Кураев. – Все равно ты привыкла все делать по-своему, и я, как всякий отец, всегда на твоей стороне. Ступай и успокойся. Не хватало еще, чтобы ты опять впала в меланхолию.

Это молчание и эти слезы живо напомнили Тимофею Прокопьевичу о не столь давней беде, даже горе, которое пришло в семью после памятного пожара.

Был разговор на животрепещущую тему и между тетушками Сергея.

– Знаешь, Мария, – задумчиво говорила Маргарита Ивановна, – я даже рада, что все так закончилось. Эта девочка мне никогда не нравилась.

– Я, ты знаешь, тоже не в восторге от нее, – отвечала Мария Александровна. – Но все еще только начинается. И самое страшное то, что неизвестно, когда и чем все это закончится.

– Заметь, она совсем перестала к нам заходить. Стыдно, наверное.

Страсти кипели и у Пепеляевых.

– Ничего я в этой жизни не понимаю, – как всегда громко, вещал Анатолий, оскорбленный до глубины души таким отношением к своему другу. – Это надо додуматься! Барышни предпочитают матросню русскому офицерству! Вместо боевого офицера, красавца, умницы – рядовой матрос! Получите! Встречу на улице, морду разобью!

– Как ты его узнаешь, интересно? – попыталась урезонить мужа Нина.

– Слава Богу, не так много матросов шляется по городу. Буду бить морду всякому моряку, который попадется!

– Погоди, не кипятись. Сергей ей не муж. Они даже не помолвлены.

– Задета не только честь Суровцева, но и моя. Он мой верный товарищ! Ну, Аська! Ну... – Не найдя приличного слова, он только махнул рукой. – Убить ее мало!

Железнов оказался взрослым мальчишкой. Если Суровцев, воспитанный в военных учебных заведениях, отличался сдержанностью в проявлении чувств, то Павел Железнов был весь как на ладони. На его лице можно было прочесть все чувства. Он напоминал Асе львенка. В нем Ася чувствовала будущую, еще не сформировавшуюся до конца львиную силу. Близость с ним оказалась тоже иной и незнакомой. Если Сергей был более нежен и приводил ее к высшему пику блаженства через череду сумасшествий, то с Павлом она испытывала это сумасшествие и блаженство почти сразу, при первых минутах близости. И они без сил замирали в объятиях друг друга. Это было не хорошо и не плохо. Это было просто иначе, чем с Сергеем. Как у многих молодых женщин, у Аси возникала и такая греховная мысль: если из них двоих сделать одного человека, то это был бы идеальный любовник. Сергей был более изощренным в любви. Но никто не мешал Асе сделать из Павла все, что она захочет. Тем более что он во всем был ей послушен и покорен.

– Ты во всем прилежный ученик, – шептала она ему в постели.

– Но согласись, и самообразование приносит свои плоды, – отвечал он улыбаясь.

Ася непринужденно смеялась, запуская тонкие пальчики в светлые кудри возлюбленного. Шептала:

– Ты львенок. Мой львенок.

На свои деньги Ася сняла опрятную и аккуратную комнату недалеко от университета в доходном доме по улице Александровской. Там она и поселила Железнова. Плохо было только то, что почти рядом, на улице Дворянской, жили тетушки Сергея. Объяснения с ними было не избежать, но она, как могла, оттягивала эту неприятную для нее минуту. Уроженец Екатеринбурга Железнов полюбил Томск. В другое время он бы съездил к родителям, но сейчас он просто не хотел расставаться с Асей. Встречались они сначала только днем, но со временем Ася все чаще стала оставаться ночевать по этому адресу. Наконец стала здесь просто жить, все реже навещая родителей.