След на лыжне

Кеша ненамеренно проговорился, что никого не встретил дорогой. Эта случайная фраза запомнилась Шиляку — он выделил ее про себя, еще не зная, что следует из этого, какую пользу можно извлечь из того, что в деревне никто не видел, куда направился Анкудинов. Не будут знать, где его искать, если... если он вдруг исчезнет? Верно, останется Октябринка, она знает. Но мало ли что — пошел да раздумал. Кто видел?

— Хозяйка моя не попалась навстречу? — намеренно спросил Шиляк: хотелось, чтобы Кеша еще раз подтвердил — никто его не видел. — Недавно заходила. Сердится на меня. В ограде не прибираю.

— Да, к тебе, брат, не проберешься — через сугробы брести нужно. Нет, не видел твоей Настасьи. Ты бы все же исколол ей дрова. А то ходит по деревне, жалуется: обленился мой квартирант. Деревня как вымерла, — добавил Кеша.

Шиляк прислушался и подтвердил:

— Деревня как вымерла.

Будь Кеша повнимательней, он бы заметил, как дрогнул голос Шиляка — внезапный озноб прошиб его.

Шиляк признался следователю, что именно тогда и пришла ему мысль прикончить соперника. Чтобы тот не торжествовал, не праздновал победу. Полоснула обида и злость на Октябринку, которая ему, Шиляку, предпочла какого-то узкоглазого сморчка. В жилах всех Анкудиновых текла тунгусская кровь. Лет двести тому назад кто-то из первых пришельцев породнился с женщиной местного племени. С тех пор из поколения в поколение парни и девки в семье Анкудиновых рождались узкоглазыми — сильна местная кровь.

Остальное происходило будто по чьей-то подсказке. Шиляк действовал точно в бреду.

Пока Кеша откупоривал бутылку, разливал в стаканы, Шиляк выскользнул в сени.

— Сала мороженого принесу на закусь, — сказал.

Анкудинов не обернулся, не отозвался.

В сенях сам собою под руку попал топор. Сало Шиляк все же прихватил. Вернулся в полутемную клеть избы, держа в одной руке перед собой шматок сала, в другой, сзади на отлете, — топор. Кеша впотьмах склонился над столом.

— С одного удара, — сказал Шиляк на допросе, особенно напирая на это, «с одного удара», дескать, не мучился.

Это невольное признание убийцы поразило следователя. Сейчас, рассказывая, он взглянул на Ивана и повторил:

— С одного удара.

Иван отчетливо представил себе, каким тоном должен был произнести эти слова Шиляк. Невольно передернуло от смешанного чувства неприязни и жалости к убийце. Вспомнилось его лицо, каким оно было в ту ночь, когда Шиляк с дедом Ступиным и Васей Коряжиным заявились сюда. Непросто было Шиляку притворяться.

Завозин продолжал:

— Сначала он растерялся. Страх и ужас охватили. Хотел тут же покончить с собой — стал искать веревку. Потом его обуяло — бежать! Остановила трезвая мысль: далеко не убежишь. Спрятать тело. Но куда спрячешь? Не иголка.

Померещилось — кто-то клацнул задвижкой. Заметался, запаниковал. Немного спустя выглянул из сеней — никого. Обошел вокруг дома, следов не видно. Наткнулся на колоду.

Вот куда заховать...

Но даже и в темноте увидел свой след — сообразил, что утром и другие могут обратить на него внимание. Разыскал в сенях пихло, хотел разгрести снег. И опять раздумал: завтра кто-нибудь ненароком завернет в ограду и по расчищенному-то скорей доберется до колоды.

Вспомнил про половики, лежащие на полу. На них должны быть следы. Бегом в избу. Вынес половики в чулан. Здесь было немного поленьев, запасенных для растопки. Закидал ими половики — все не на виду.

И вот тут его осенило...

Было уже за полночь, а он все колол и колол дрова — со всей поленницей разделался. Зато такая гора получилась и во дворе весь снег утоптался, замусорился щепой.

Заранее продуманного плана у него не было, дельные мысли приходили одна за другой. Посмотрел на дрова — подумалось о пожаре. Представил себе, какой это будет кострище, какое пламя охватит стенку дома и гору поленьев... Только бы не успели затушить, дали хорошо разгореться. Если спохватятся сразу, могут залить огонь. Эта мысль — набегут люди, затушат пожар — и удержала его. А то бы поджег сразу. Нет, пожар нужно подготовить как следует. Такой огонь должен заняться, чтобы подступиться с ведрами было нельзя. Пока сообщат в Петляево, да оттуда пришлют пожарную машину — от избы останутся одни головешки.

И другое соображение удержало его. Если он сейчас пустит петуха, сразу заподозрят — неспроста. Хватятся, куда девался Анкудинов? Октябринка объявит: пошел к Шиляку мириться. И дураку станет ясно, что к чему.

Нужно что-то придумать, увести Кешин след подальше от дома, может быть, вообще из деревни — пусть ищут его в другом месте. А пожар случился сам по себе, никак не связанный с пропажей жениха. Пустить слух, что жених побежал на лыжах? Нелепость. Кто поверит? Куда и зачем он пойдет на лыжах в канун свадьбы?

Но эта зацепка, на лыжах, засела в уме. Куда и зачем? Да очень просто — в Петляево, съездить в райцентр за покупками к свадьбе. Не захотел ждать утра, искать попутную машину — побежал на лыжах. Он бывало и раньше поступал так. Поверят. Мысль работала лихорадочно.

Но как же поверят, если Кешины лыжи останутся в сенях у Потапихи, где он обыкновенно ночует?

Пришлось утром идти к старухе, от Кешиного имени просить лыжи, сочинить басню, будто они помирились. Не знал только, что сказать, если старуха спросит: почему это ее родственничек не ночевал дома и не явился за лыжами сам, отправил посредника? Сказать: побежал к невесте, предупредить, чтобы не потеряла его. Это правдоподобно. Верно, после установят, не был Анкудинов у невесты, не показывался там со вчерашнего вечера. К счастью, Потапиха ничего не заподозрила, не поинтересовалась, где Кеша, поверила Шиляку.

Что дальше делать? Вдруг сама собою увиделась картина: Кешины лыжи торчат из сугроба посреди леса. А куда он сам девался, неведомо. Там и станут искать его — в тайге.

Ну, и после уже продумал, домыслил остальное. В потемках, по спящей деревне вывел за поскотину мотоцикл, приторочил к нему Кешины лыжи. Не забыл — обул лыжные ботинки. Взобрался на перевал, к месту, где дорога близко подходит к лыжне. Торопился, не застали бы его. Но в этакую рань по дороге редко кто проезжает.

Хотел развернуться назад — раздумал. Хорошо, если бы Кеша исчез не из Усово, где его — со слов Октябринки будет известно — последним видел Шиляк, а пропал бы после, уже возвращаясь со станции.

По пути до Петляево обмозговал остальное. Мотоцикл зарыл в стожке сена невдалеке от дороги. Никто не должен видеть, на чем приехал на станцию.

Не стал дожидаться электрички, вскочил на попутный товарняк. Теперь нужно было в городе оставить Кешины следы. Зашел в контору, объявил о предстоящей свадьбе, сказал, будто приехал только что вместе с женихом — тот сейчас бегает по магазинам, делает покупки. Нужен был такой слух. Новость быстро разойдется по городку. После, когда захотят, так не вдруг установят, кто первый пустил слух.

Тут, кстати, Шиляка пригласили в бухгалтерию, выдали квартальную премию. На эти деньги купил свадебный костюм для Анкудинова и магнитофон для невесты. Эти вещественные доказательства тоже сыграли бы свою роль. Их заметят и запомнят. А кому придет в голову, что покупки делал не Анкудинов?

А в Петляево, как будто нарочно, встретился дед Ступин с лошадьми. Сам бог его послал. Вначале Шиляк замышлял дождаться темноты, извлечь свой мотоцикл, приехать на нем в Усово. Дома приодеться по-праздничному, заявиться к Ступиным на свадьбу, принести Кешин костюм и магнитофон. Разыграть изумление: куда это пропал жених? Сказать, что они расстались в Петляево: Кеша побежал на лыжах, а он на мотоцикле. Заверить: придет скоро.