След нумизмата

Ефимов вскочил и в азарте вырвал из нагрудной кобуры пистолет.

– - Сейчас мы их возьмем тепленькими!

– - Куда, дурик!
– - Макеев резко тормознул своего напарника.
– - С этой "пукалкой" против автоматов?! Враз из нас решето сделают!

– - Ну надо же узнать, кто стрелял?!

– - А то непонятно? Важа, конечно, кто же еще!

Тут снизу послышался стон, и оба спорщика, опустив глаза, увидели плачевное состояние своего напарника. Выглядел Филиппов ужасно, сгоряча он еще схватился окровавленными руками за лицо и теперь смотрелся так, будто все пули, выпущенные сегодня, достались одному ему.

– - Куда тебя? Что болит?!
– - в один голос накинулись на провинциального сыщика железногорские коллеги.

– - Там, сзади, снизу...
– - прохрипел в ответ Филиппов.

В характере ранения разобрались уже с помощью подъехавших медиков.

– - Типичный для отступающих войск вид поражения -- в мягкие ткани ягодиц, -- не без ехидства заметил молодой, но уже развращенный специфичным цинизмом медбрат.
– - Жить будет, но сидеть сможет не скоро.

Предсказание его сбылось на все сто. Уже давно половину банды горячего джигита Важи засадили в тюрьму, а другая ее половина ушла в бега. Постепенно в заново отстроенный "Милан" начали возвращаться старые клиенты, но среди них уже не было братков Тягуна. С помощью расторопной милиции не многие оставшиеся в живых почувствовали себя в безопасности, но не надолго. Кто-то, пока невидимый, легко и быстро начал сводить с ними счеты, неумолимо подводя баланс сил к нулю. Новая кавказская мафия потихоньку прибирала к рукам провинциальный, но богатый цветным и черным металлом Железногорск. Уже Силин в далекой столице заканчивал трудовую деятельность в доме Виктора Балашова, а Филиппов все еще маялся на казенной койке в городской центральной больнице. Спать ему приходилось на животе -- так, как он не любил, ходил капитан лишь с костылями. Проклятая рана заживала удивительно медленно и болезненно. Из развлечений в хирургическом отделении был только телевизор в конце длинного коридора да разговоры с соседями по палате во время карточной игры. Так что, когда поздно вечером десятого ноября в его палате неожиданно появились Ефимов и Макеев, свечинский сыщик очень обрадовался.

– - Ребята, каким ветром?!
– - с этими словами Филиппов попытался сесть как нормальный человек, но тут же зашипел от боли и вернулся в горизонтальное положение "позишен на животе".

– - Лежи-лежи, раненая птица, -- с обычным своим юморком приветствовал товарища Макеев. Ефимов также не удержался и, подавая руку тезке, спросил:

– - Как тылы?

– - Болят, с-собаки! Сначала эскулапы всю задницу распахали, пока пулю искали, потом рана гнить начала, снова чистили. Труба, вообще. А вы каким ветром?

– - Как каким? Поздравить раненого товарища с Днем милиции. Вот тебе фрукты и овощи, -- Ефимов выложил на тумбочку пакет с подарками.
– - А еще небольшая премия как пострадавшему от пуль бандитов.

– - Это кстати, а то у меня сигареты кончились, а жена обещала только послезавтра приехать, -- оживился Филиппов.
– - Какие еще новости?

– - Да какие? Обычные. "Милан" вон заново открыли, ждут в номера...

За обычным профессиональным трепом прошло примерно полчаса. Как обычно, перемыли косточки начальству, с дружным хохотом вспомнили все перипетии авантюрного свидания с Тягуном в "Милане".

– - Нет, Федор, ты не прав. Если бы Коля не прикрывал нас своей...
– - тут Ефимов широко развел руки и, чуть запнувшись, закончил: -- ...спиной, то неизвестно, были ли мы сейчас живы.

Красный от смеха Филиппов, уткнувшись в подушку, только постанывал от изнеможения. Наконец Макеев потихоньку глянул на часы и начал прощаться:

– - Ну ладно, пора нам идти. Я бы, Коль, с тобой на денек поменялся. Просто бы лег и лежал, ничего не делал. А то бегаешь целый день как собака, к концу дня уже чувствуешь себя загнанной лошадью, хоть пристреливай.

– - Я провожу вас, -- засобирался Филиппов, хватаясь за костыли.

Несмотря на все уговоры, он упрямо поскакал вместе с друзьями к выходу. Как раз в это время по коридору густо пошел народ -- кончилась очередная серия "Санта-Барбары". Пропуская ковыляющих больных, все трое остановились около одной из палат с открытой дверью. Филиппов заглянул в палату и тронул Ефимова за плечо:

– - Вон, смотри. Старая знакомая, узнаешь?

Тот посмотрел на лежащую на приподнятой кровати девушку с перебинтованной головой и отрицательно покачал головой:

– - Не помню. Кто это?

– - Любовница Чалого, Ниночка Томская. На три дня раньше меня поступила, а уже встает. Я же с такой ерундой...

– - Погоди-ка!
– - прервал его рассуждения Макеев.
– - Она говорить-то может?

– - Не знаю, не интересовался, -- пожал плечами Филиппов.
– - Мать за ней все ухаживала.

– - Ты что, Федь? Домой пора, время-то уже...
– - попробовал увести оперативника Ефимов, но тот только отмахнулся.

– - Да погоди ты! Кто ее лечит?

– - Симонов, седой такой, полный. Он сегодня дежурит.

– - Это хорошо, Симонова я знаю. Я сейчас, быстро.
– - И Макеев легкой своей мальчишечьей походкой отправился в сторону ординаторской.

– - Да, похоже, старая легавая взяла след. Видел, как он в стойку встал?
– - задумчиво спросил Ефимов у повисшего на костылях тезки.

– - И на что он рассчитывает?
– - недоумевал тот.

– - Не знаю. Федька, как наша уральская погода, непредсказуем.

Минут через пять Макеев вернулся с толстым седовласым врачом.

– - Не знаю, что у вас получится, -- на ходу говорил тот.
– - Память к ней возвращается на удивление быстро, а сначала она даже мать свою не узнавала. Говорит довольно хорошо, и это еще более удивительно при ее травмах. Но обычно люди забывают все как раз на момент получения травмы, так что не знаю, стоит ли вам с ней говорить...

– - Доктор, это очень важно, -- уверял его оперативник.
– - От этого зависят жизни многих людей.

– - Ладно, заходите, -- сломался, наконец, Симонов.

В палату он вошел первый. Замыкал шествие прыгающий на костылях Филиппов. Девушка в палате оказалась одна, вторая кровать была застеленной, мать в этот вечер уехала в свою деревню передохнуть. На входящих в палату незваных гостей Нина посмотрела с явно читаемой во взгляде тревогой. Именно этот взгляд, осмысленный и не по возрасту мудрый, -- такие встречаются у людей, переживших большую трагедию, -- и остановил Макеева.

– - Нина, к вам пришли товарищи из милиции, они хотят задать несколько вопросов. Вы сможете на них ответить?
– - наклонившись над девушкой, ласковым тоном спросил врач.

Нина в ответ только опустила свои длинные ресницы. Синяки уже сошли с ее лица, только небольшой, но широкий шрам над левой бровью чуточку портил ее красивое фарфоровое личико. Марлевая повязка белой чалмой окутывала ее голову, затылок пострадал больше всего, и девушка опиралась на высоко поднятую подушку шеей.

Место врача у постели занял Макеев. Он подставил поближе стул и пристально вгляделся в лицо девушки.

– - Нина, вы хорошо помните тот день?

Девушка снова опустила ресницы и еле слышно прошептала: