След в океане

1967 г.

Ленинград

ПЛАЧ МАРФЫ-ПОСАДНИЦЫ

Крупа просыпается с неба. Зима приближается к марту. По рыхлому чёрному снегу Увозят посадницу Марфу. Храпят отдохнувшие кони, Кричат на дорогах вороны. Со всех четырёх колоколен Плывут похоронные звоны. Мой город, надломленный колос, Что встал у обочин, рыдая, Рассыпется медный твой голос На тихие слёзы Валдая. Снести тебе будет легко ли Чужих самодержцев законы? Со всех четырёх колоколен Плывут похоронные звоны. Прощай, новгородское вече: Умру среди дальних земель я. Тебе уготовано вечно Московского пира похмелье. Ах, град мой, что весел и волен! Ах, Волхова берег зелёный! Со всех четырёх колоколен Плывут похоронные звоны.

1969 г.

ДОНСКОЙ МОНАСТЫРЬ

А в Донском монастыре — Зимнее убранство. Спит в Донском монастыре Русское дворянство. Взяв метели под уздцы, За стеной, как близнецы, Встали новостройки. Снятся графам их дворцы, А графиням — бубенцы Забубённой тройки. А в Донском монастыре — Время птичьих странствий. Спит в Донском монастыре Русское дворянство. Дремлют, шуму вопреки, — И близки и далеки От грачиных криков — Камергеры-старики, Кавалеры-моряки И поэт Языков. Ах, усопший век баллад — Век гусарской чести! Дамы пиковые спят С Германами вместе. Под бессонною Москвой, Под зеленою травой Спит и нас не судит Век, что век закончил свой Без войны без мировой, Без вселенских сует. Листопад и монастыре. Вот и осень, — здравствуй. Спит в Донском монастыре Русское дворянство. Век двадцатый на дворе, Теплый дождик в сентябре, Лист летит в пространство. А в Донском монастыре Сладко спится на заре Русскому дворянству.

1970 г.

Атлантика

НОВОДЕВИЧИЙ МОНАСТЫРЬ

Снова рябь на воде и сентябрь на дворе. Я брожу в Новодевичьем монастыре. Где невесты-березы, склоняясь ко рву, Словно девичьи слезы, роняют листву. Здесь все те, кто был признан в народе, лежат, Здесь меж смертью и жизнью проходит межа, И кричит одинокая птица, кружа, И влюбленных гоняют с могил сторожа. У нарядных могил обихоженный вид. Здесь и тот, кто убил, рядом с тем, кто убит. Им легко в этом месте, — ведь тот и другой Жизни отдали вместе идее одной. Дым плывет, невесом. Тишина, тишина. Осеняет их сон кружевная стена, И металлом на мраморе их имена, Чтобы знала, кого потеряла, страна. А в полях под Москвой, а в полях под Орлом, Порыжевшей травой, через лес напролом, Вдоль освоенных трасс на реке Колыме, Ходит ветер, пространство готовя к зиме. Зарастают окопы колючим кустом, — Не поймешь, кто закопан на месте пустом. Без имен их земля спеленала, темна, И не знает, кого потеряла, страна. Я люблю по холодной осенней поре Побродить в Новодевичьем монастыре. День приходит, лилов, и уходит назад, Тусклый свет куполов повернув на закат. Не хочу под плитой именною лежать, — Мне б водою речной за стеною бежать, Мне б песчинкою лечь в монастырь, что вместил Территорию тех безымянных могил.

1970 г.

Судно «Дмитрий Менделеев» Атлантика

ВОЗДУХОПЛАВАТЕЛЬНЫЙ ПАРК

Куда, петербургские жители, Толпою веселой бежите вы? Какое вас гонит событие В предместье за чахлый лесок? Там зонтики белою пеною, Мальчишки и люди степенные. Звенят палашами поенные, Оркестр играет вальсок. Ах, летчик отчаянный Уточкин, Шоферские вам не идут очки. Ну, что за нелепые шуточки — Скользить по воздушной струе? И так ли уж вам обязательно, Чтоб вставшие к празднику затемно, Глазели на вас обыватели, Роняя свои канотье? Коляскам тесно у обочины. Взволнованы и озабочены, Толпятся купцы и рабочие, И каждый без памяти рад Увидеть, как в небе над городом, В пространстве, наполненном холодом, Под звуки нестройного хора дам, Нелепый парит аппарат. Он так неуклюж и беспомощен! Как парусник, ветром влеком еще. Опору над бездной винтом ища, Несется он над головой. Ах, эта забава не кстати ли? За отпрысков радуйтесь, матери, Поскольку весьма занимателен Сей праздничный трюк цирковой. Куда, петербургские жители, Толпою веселой бежите вы? Не чертят свои след истребители У века на самой заре. Свод неба пустынен и свеж еще, — Достигнут лишь первый рубеж еще. Не завтра ли бомбоубежище Откроют у вас во дворе?

1972 г.

Ленинград

АЭРОПОРТЫ XIX ВЕКА

Когда закрыт аэропорт, Мне в шумном зале вспоминается иное, — Во сне летя во весь опор, Негромко лошади вздыхают за стеною. Поля окрестные мокры, На сто губерний ни огня, ни человека. Ах, постоялые дворы, Аэропорты девятнадцатого века! Сидеть нам вместе до утра, Давайте с вами познакомимся получше. Из града славного Петра Куда, скажите, вы торопитесь, поручик? В края обвалов и жары, Под брань начальства и под выстрелы абрека. Ах, постоялые дворы, Аэропорты девятнадцатого века! Куда ни ехать, ни идти, В любом столетии, в любое время года, Разъединяют нас пути, объединяет нас, Объединяет нас лихая непогода. О, как друг к другу мы добры, Когда бесчинствует распутица на реках! Ах, постоялые дворы, Аэропорты девятнадцатого века! Какая общность в этом есть? Какие зыбкие нас связывают нити? Привычно чокаются здесь Поэт с фельдъегерем, — гонимый и гонитель. Оставим споры до поры, — Вино заздравное — печали лучший лекарь. Ах, постоялые дворы, Аэропорты девятнадцатого века! Пора прощаться нам, друзья, Окошко низкое в рассветной позолоте. Неся нас в разные края, Рванутся тройки, словно лайнеры на излете. Похмелье карточной игры, Тоска дорожная да будочник-калека, Ах, постоялые дворы, Аэропорты девятнадцатого века!

1976 г.

Москва

ВСПОМИНАЯ ФЕЙХТВАНГЕРА

По-весеннему солнышко греет На вокзалах больших городов. Из Германии едут евреи Накануне тридцатых годов. Поезд звонко и весело мчится По стране безмятежной и чистой, В воды доброго старого Рейна Смотрят путники благоговейно. Соплеменники, кто помудрее, Удивляются шумно: «Куда вы? Процветали извечно евреи Под защитой разумной державы. Ах, старинная Кельнская площадь! Ах, Саксонские светлые рощи! Без земли мы не можем немецкой, — Нам в иных государствах — не место». Жизнь людская — билет в лотерее, — Предсказанья — не стоят трудов. Из Германии едут евреи Накануне тридцатых годов. От Германии, Родины милой, Покидая родные могилы, Уезжают евреи в печали, — Их друзья пожимают плечами.

1978 г.

ПЕСНЯ ЗАКЛЮЧЕННОГО

И. Губерману

Знакомые граждане и гражданки, Передаю вам пламенный привет. Спит вся Москва, и только на Лубянке Не гаснет свет, не гаснет свет. Нас с детства учат мудрости привычной: Не трогают тебя, и ты не тронь. А мы стремимся к правде горемычной, Как бабочки стремятся на огонь. Мне у барака сумрачные ели Придется наблюдать еще не раз. С тобой давно мы в том огне сгорели, А кто-то в нем сгорает и сейчас. Мне век не знать ни бабы, ни полбанки, Назад дороги не было и нет. Спит вся Москва, и только на Лубянке Не гаснет свет, не гаснет свет.

1979 г.

ГАМЛЕТ

Нищета по всей Земле И тщета. Почему при короле Нет шута? В небе птиц кружится стая, Но вакансия пустая В штате датского двора, Как вчера. Шут бы Гамлета отвлек, Рассмешил, — Он бы браться за клинок Не спешил. Не лежал бы Гамлет в яме, А смеялся бы с друзьями, И забыли бы про тень В тот же день. Окрик стражника во мгле, Звон щита. Почему при короле Нет шута? Меж камней ржавеют латы, Спотыкаются солдаты, И качаются вдали Корабли. Чаша красным на столе Налита. Почему при короле Нет шута? Для действительного трона Шут важнее, чем корона, — Уберечь страну от смут Может шут. Каркнул ворон на столе: Власть не та, — Почему при короле Нет шута? В стороне, где нету смеха, Только крик разносит эхо, Только лязганье мечей Палачей. Нищета по всей Земле И тщета. Почему при короле Нет шута? Нищета по вйси Земле И тщета…

1979 г.

ОКОЛО ПЛОЩАДИ

Б. Г.

Время ненастное, ветер неласковый, хмурь ленинградская. Площадь Сенатская, площадь Сенатская, площадь Сенатская. Цокали, цокали, цокали, цокали, цокали лошади Около, около, около, около, около площади. Мысли горячие, мысли отважные, мысли преступные. Вот она — рядом, доступная каждому и — недоступная. Днями-неделями выйти не смели мы, — время нас не щадит. Вот и остались мы, вот и состарились около площади. Так и проходят меж пьяной беседою, домом и службою Судьбы пропавшие, песни неспетые, жизни ненужные… Цокали, цокали, цокали, цокали, цокали лошади Около, около, около, около, около площади.

1981 г.

Ленинград

АХ, ЗАЧЕМ ВЫ УБИЛИ

Ах, зачем вы убили Александра Второго? Пали снежные крылья На булыжник багровый. В полном трауре свита Смешит к изголовью, — Кровь народа открыта Государевой кровью. Ненавистники знати, Вы хотели того ли? Не сумели понять вы Народа и Воли. Он в подобной заботе Нуждался едва ли, — Вас и на эшафоте Мужики проклинали. Бросьте браунинг ржавый, — Было б знать до поры вам: Не разрушить державы Неожиданным взрывом. Может снег этот сонный Лишь медленно таять, — Не спешите же, Соня, Метальщиков ставить. Как пошло, так и вышло, — Неустройства и войны, Пулеметные вышки, И крики конвойных. Туча черная пыли Над колонной суровой… Ах, зачем вы убили Александра Второго?

1983 г.

Москва

СОЛОВКИ

Осуждаем вас, монахи, осуждаем. Не воюйте, вы монахи, с государем. Государь у нас — помазанник божий. Никогда он быть неправым не может. Не губите вы обитель, монахи, В броневые не рядитесь рубахи, На чело не надвигайте шеломы, — Крестным знаменьем укроем чело мы. Соловки — невелика крепостица. Вам молиться бы пока, да поститься, Бить поклоны Богородице-деве, — Что шумите вы в железе и гневе? Не суда ли там плывут? Не сюда ли? Не воюйте вы, монахи, с государем. На заутрене отстойте последней, — Отслужить вам не придется обедни. Ветром южным паруса задышали. Рати дружные блестят бердышами. Бою выучены царские люди. — Никому из вас пощады не будет. Плаха красным залита и поката. Море Белое красно от заката. Шелка алого рубаха у ката, И рукав ее по локоть закатан. Шелка алого рубаха у ката, И рукав ее по локоть закатан. Враз поднимется топор, враз ударит… Не воюйте вы, монахи, с государем.