След в океане

И еще одно: средой нашего литературного обитания всегда был Ленинград, его улицы, переулки, каналы, Васильевский вокруг Горного. Это вовсе не значит, конечно, что мы писали именно о городе, — он просто всегда незримо присутствовал в самом дыхании нашем в те годы…

К середине пятидесятых относится также начало дружбы с братьями Штейнбергами, которые, хотя сами стихов и прозы не писали, сразу же оказались в самом центре литературной жизни. Старший — Генрих — учился в Горном на два курса после меня, где ухитрился закончить сразу два факультета — геолого-разведочный и геофизический. Младший — Александр — был в те поры студентом Политехнического института и немало усилий приложил к организации студенческих вечеров поэзии.

Братья были знакомы и дружны практически со всеми известными в то время молодыми писателями, поэтами и художниками из упомянутых группировок. У их родителей — Анны Аркадьевны и Семена Исааковича, в большой квартире старого петербургского дома на Пушкинской улице, неподалеку от Московского вокзала, все время собирался разнообразный народ. Здесь можно было увидеть и уже упомянутых горняков (Глеб Горбовский обладал в этом доме личным правом сдавать пустые бутылки — в фонд следующих посиделок), и Иосифа Бродского, и Евгения Рейна, вернувшегося с Камчатки и читавшего с рычанием свои плотоядные стихи «люди ели мясо», и молодых тогда писателей Сергея Вольфа, Владимира Кацнельсона (впоследствии ставшего Марамзиным), Игоря Ефимова с женой-поэтессой Мариной Рачко. За большим столом блистал острыми репликами Анатолий Найман, читал свои первые рассказы Битов, устраивали домашние вернисажи Олег Целков, Анатолий Зверев, Михаил Кулаков, Яков Виньковецкий.

У одного из братьев, Генриха — была хотя небольшая, но своя комната, на стене которой красовался огромный портрет хозяина работы Михаила Кулакова. В комнату эту набивалось обычно несметное количество народа, сидевшего ночи напролет в густом табачном дыму. Поскольку дом располагался рядом с Московским вокзалом, он служил также постоянным местом ночлега для заезжих москвичей. Родители братьев сами с удовольствием принимали участие в застольях, чтобы выпить водки и послушать «современную молодежь».

К этому времени Саша Штейнберг женился на Нине Королевой, Глеб Горбовский — на Лидии Гладкой, так что литературные общения переплелись с семейным бытом.

Помнится, именно в квартире Штейнбергов был придуман шуточный «радиорепортаж», посвященный юбилею Глеба Семенова, которому в 1958 году исполнилось сорок лет (безнадежно много, как мы считали тогда). Авторами юбилейной передачи были Шура Штейнберг, Глеб Горбовский, Нина Королева, Яков Виньковецкий и некоторые другие. В репортаже изображалось торжественное прибытие персонального поезда с юбиляром в Ленинград и встреча его на Московском вокзале — пародия на официальные приемы «высоких гостей». При этом «пионерка Маша Веселкина», поздравлявшая юбиляра от имени студии литературного творчества Ленинградского дворца пионеров, читала приветственные стихи, начинавшиеся такими строчками:

Все радостней солнце родимое светит, И звезды сияют на башнях Кремля, И в ваше великое сорокалетье Колхозные жнейки пахают поля.

Вся сцена была выдержана примерно в том же тоне. Нашли в ней отражение и другие литературные группы, прежде всего ЛИТО, которым руководил Давид Яковлевич Дар, увлекавшийся в то время путешествиями на мопедах со своими учениками. Он появляется «на моторище одноцилиндровом», в окружении своих питомцев и «рабочею тематикой потряхивает».

Но не дрогнул Глеб — дрыгнул ноженькой, Он сказал им пару слов тихим голосом. Тут и сгинул враз окаянный Дар, А с ним и дадарчата в тартарары…

Примерно через год после этого был придуман и записан на магнитофон второй радиоспектакль, на этот раз уже фантастического содержания, созданный примерно тем же авторским коллективом. Тогда как раз начались полеты в космос, и действие разыгрывалось с того, что тогдашний глава ленинградской писательской организации поэт Александр Прокофьев, которому в недалеком будущем суждено было сыграть палаческую роль в деле Бродского, был отправлен в космос «вместо слонят Рами и Шаши, которых к полету не допустили, поскольку их предки долгие годы жили в Индии», на новом спутнике рекордного веса. В связи с его отсутствием, в Ленинграде возникла Республика поэтов (сокращенно РЕПО). Власть в республике взял в свои руки Комитет общественного спасения «в составе — Городницкий, Хемингуэй, Битов, Тарутин». Далее шел текст конституции РЕПО:

Пункт 1. О правах и обязанностях граждан. Гражданином РЕПО является каждый, именующий себя поэтом.

Пункт 2. Об охране прав граждан Республики. Гражданин Республики обязан плюнуть в морду всякому, не признающему его поэтом, ибо этим ущемляются его гражданские права…

Гербом Республики был утвержден ошейник собаки Кушнера.

В качестве государственного гимна утверждалась песня Горбовского «Когда качаются фонарики ночные». Ее первая музыкальная строка стала позывными Республиканского радио.

Довольно скоро, однако, в Республике возник правительственный кризис, причиной которого послужило то, что один из сограждан не признал другого поэтом, а этот другой — не плюнул ему в морду, чем грубо нарушил конституцию.

Правительство пало, и президентом был избран Кушнер, стихи которого тут же вошли в обязательные школьные программы. Группа первоклассников маршировала по улице, распевая хором песню на его стихи:

Прошла зима ненастная, Растаяла как дым, Бегут трамваи красные По рельсам голубым.

«Раз, два, три», — раздавался после песни громкий шепот воспитательницы, и дети хором кричали: «Спасибо товарищу Кушнеру за наше счастливое детство!»

Кушнера, однако, тоже вскоре свергли, так как выяснилось, что он в силу своей неисправимой интеллигентности не в состоянии отличить кошку от кота. Поводом послужили его собственные стихи:

Я встретил дворника. Он мне принес кота И получил награду за услугу. Он мне сказал, что с кошками — беда. Но это — кот, дарю тебе как другу. «Бери кота, — сказал он, — береги». Принес в четверг, а кот рожал во вторник. И мы ведь были даже не враги — За что меня так презираешь, дворник?

После Кушнера началось смутное время. То власть захватывал «ефрейтор Артамонов» (молодой поэт, служивший тогда в Ленинграде, эмигрировавший позднее во Францию), который «в целях сохранения военной тайны ввел в армии гражданскую форму одежды», то крайний реакционер и религиозный фанатик Владимир Британишский, отменивший все свободы и изгнавший из страны евреев. При нем стала выходить газета «Клерикальные новости». Однако, в самый разгар своего правления, он неожиданно отказался от власти и удалился «в пустыню, где был снова подобран сердобольными евреями». Было, конечно, и женское правление в лице Нины Королевой.

На фоне смены власти в республике плелись всяческого рода политические интриги. Просуществовала, однако, республика недолго. Прокофьев вернулся, и в Ленинграде началась черная реакция.

На площади Тургенева сжигали произведения Агеева. На площади Льва Толстого — произведения Кушнера. Особенно ярко горела проза Битова. Городницкий — чадил…

Оставшиеся в живых поэты спешно погрузились в ресторан-поплавок на Неве и обрубили концы. Их понесло в открытое море…