След

– Во вторых бараках жили упорные люди, - говорю я.
– Вряд ли мне доведется увидеть вашу визу на моей рукописи.

Через несколько дней он попросил меня принести греческие мифы, сказал, что заинтересовалась его жена. Я дал ему старую книгу, сохраненную моей матерью. На обложке стояла надпись: "Ученику четвертого класса Виталию Лукьянову за отличные успехи и отличное поведение".

И больше я не увидел этой книги. Его жена дала почитать подруге, а у той украли из письменного стола.

Сообщив обстоятельства пропажи, заведующий погладил щеку. На щеке была черная пухлая родинка размером побольше горошины, окруженная розовой воспаленной кожей. Мне было жалко пропажи. Я представил, как он утром брился, косоротился, мучился с этой родинкой. Потом я подумал, что теперь он несомненно завизирует мою рукопись. Другого выхода у него не было. И жена, и ее подруга, и похититель опровергли его утверждения, что мои лирические отступления интересны только младшим школьникам.

– Я виноват, - сказал он.
– Потерю компенсирую в троекратном размере.

– Оставьте, - отмахнулся я.
– Неужели вы в состоянии снова наградить гимназиста Лукьянова? Это не в ваших силах.

Все-таки заведующий вернул мне современное издание мифов. Правда, без всяких надписей.

– А вот согласиться с вашими лекциями никак не могу!
– заметил он со вздохом.
– Не в моих правилах.

Вполне порядочный принципиальный человек. Можно ли его осуждать? Еще он выразил желание посмотреть мою библиотеку. Не хочу ли я кое-что ему продать?

И снова мне вспоминается.

– Катись ты в свои Аргентины!
– послал меня Комаров.
– Нету у меня денег. Прогулял.

Он обыгрывал в карты мальчишку-шахтарчука. В бараке его боялись. На месте того деревянного барака давно построена школа. А Комаров и мальчишка погибли у меня на глазах. Они сажали лаву; кровля пласта не опустилась даже после того, как были выбиты последние стойки крепления. Оставлять у себя за спиной нависший корж - невозможно. Прихлопнет не только выработанное пространство, но и забой вместе с людьми. Комаров выскочил из лавы, когда начало трещать, а мальчишка замешкался Я и Комаров поглядели друг на друга и кинулись за ним. Меня отшвырнуло воздушной волной. Я протер запорошенные пылью глаза, встал и стал разгребать комья. Там, где исчез Комаров, земля была увлажнена, а вокруг - сухая. Я застонал от бессилия и горя.

Но вот ночью я увидел сон: по снежной дороге Комаров ведет маленьких детей. Это зима сорок первого года, понял я, строим новую шахту в Кузбассе. Но почему Комаров? Откуда? Дети идут колонной. Скрипит дорога, звенят под топорами деревья. "Это не дети, - сказал Комаров.
– Это душа".

Утром я раздумывал: что бы это означало? Большинство тех, кого я знал, могут разговаривать со мной только во снах. Да, вот что. Неужели я пойду жаловаться на заведующего, доказывать, что написал достойную работу?!

Я зашел в детский сад. Виташа что-то строил из песка. Воспитательница, робко-улыбчивая женщина, сказала мне, что с ним легко, что он покладистый ребенок. Я думаю, покладистых детей не бывает.

– Тебя обижают?
– спросил я у мальчика.

– Да, - вздохнул он.
– Хотят поломать город.

Перед ужином он делал гимнастику. Я держал его за ноги, и он ходил по полу на руках. Нужно быть сильным.

Виташа запыхался, положил голову на кресло и стал подтягиваться, чтобы залезть в него. А я крепко держал его за тонкие лодыжки.

– Давай я сяду на тебя верхом, - предложил он.

– Нет, пройдем еще круг.

– У! Тогда не буду!

Он вырвался, а я в ту минуту стоял согнувшись, и его пятка угодила мне в губы. Не больно, но неожиданно. Убежал, хлопнул дверью.

Я пошел за ним.

– Что же ты в саду не даешь сдачи, а против меня воюешь?

– У!

Я взял его за плечи, повернул. Лопатки остро торчали, как крылышки. Он исподлобья глядел на меня.

– Обидчиков надо бить. Дай ему в нос. Все мужчины должны уметь драться.

– А мне жалко, - буркнул Виташа.

И неужели мне эту жалость надо из него вытравить?

– Вот ты ударил меня ногой, а мне больно.

– Тебе больно?
– спросил он. И заплакал.

Я стал утешать мальчика. В России сила может многое и не может многого.

Все же это была хорошая мысль: покой стоит тридцати рублей. Я отдал деньги сторожу. Мы посидели, поговорили о наступившем лете.

– Хотите, починю ваш мостик?
– смущенно предложил он.

– Спасибо.

– Что там! Сделаю, Виталий Иванович. Свои люди. Между нами даже забора нет.

Все, что есть у меня, скоро исчезнет. Точнее, все останется, за вычетом меня. Но кто обладает этим миром вечно? Короткой жизни хватает, чтобы узнать его свет, горечь, надежду.

В яблонях переливались солнечные лучи.

– Господи, как хорошо!
– сказал сторож.

Виташа увидел меня и показал на солнечное сито листьев:

– Дедушка, смотри. Зеленый всадник на солнечном коне скачет.

– На снежном коне, - тихо ответил я, повторив слова моей матери, сказанные мне давним-давним утром.

И на мгновение в моем сердце мальчик встретился со своей прапрабабкой, уже давно растворившейся в этой земле.

1981