Следовать новым курсом

Оружие ему не понадобилось. Уцелевшие защитники маяка успели дать всего два-три выстрела и были переколоты ворвавшимися в укрепление матросами Панюшкина. Сам мичман не добежал всего десяток шагов – пуля ударила в лоб, точно под козырьком белого пробкового шлема. Юноша повалился на спину, да так и остался лежать, глядя в южное бездонно-синее небо удивлёнными – что это такое со мной сделали? – глазами гимназиста.

К ужасу Серёжи, среди защитников были сущие дети. Один из них, парнишка лет тринадцати, с животом, разорванным осколком, умирал на его глазах – долго, мучительно, не отводя от своих убийц взгляда, полного страдания и ярости, из последних сил стараясь дотянуться до винтовки с расщепленным ложем.

Маяк они взорвали. Полтора пуда динамита, заложенного в основание приземистой угловатой башни, превратили величественное сооружение в груду щебня. В руинах пристройки, где хранился запас китового масла для фонаря, занялся пожар, и пелена дыма низко потянулась в сторону моря, сигналя лучше всякого гелиографа о выполнении задания. Остатками взрывчатки Серёжа приказал обрушить тропу на самых крутых участках, стремясь по возможности усложнить задачу тем, кто придёт восстанавливать дело их рук.

Смотрителя маяка никто не тронул. Отставной одноногий моряк – и как он только карабкается на своей деревяшке по здешним кручам? – с почтительного расстояния наблюдал, как незваные гости рушат то, что до сего момента составляло всю его жизнь. Одной рукой он прижимал к себе растрёпанную простоволосую супругу, другой – двух мальчуганов, лет семи и пяти, с любопытством взиравших на происходящее. Один из матросов протянул старшему сухарь. Тот взял, разломил, отдал половинку брату. Но во взгляде, брошенном жалостливому чужаку, не было и тени приветливости.

Назад, к шлюпкам, шли в угрюмом молчании, неся на носилках, составленных из винтовок, бездыханные тела и раненых, включая двух защитников маяка – седого как лунь сержанта в истрёпанной красной форме королевской морской пехоты и семнадцатилетнего юнца в байковой фермерской куртке. Их сдали жителям селения, и женщины, застывшие на порогах хижин, молча глядели вслед пришельцам – Серёжа спиной ощущал ненавидящие взгляды, прожигающие его лопатки.

…Скорее прочь, на «Москву»!.. Что сделано – то сделано, Господь простит их и за обиды, и за невинно пролитую кровь. Не мы начали эту войну – и не нам отвечать за всё то зло, что она принесла – и ещё принесёт! – многим и многим людям…

Из дневника С. И. Казанкова

…Вечер выдался тёмен и студён – в Южном полушарии сентябрь, напомню, есть первый весенний месяц. Холодный ветер задувал с зюйд-веста, от ледяных берегов Антарктики, и командир, желая поберечь уголь, велел ставить паруса. Ветер крепчал, заходя к весту; к восьмой склянке мы шли под взятыми на два рифа марселями. В опасении свежей погоды спустили на ночь стеньги и, как стемнело, вынесли на палубу фонари. Команда выстроилась на шканцах. Снасти и блоки поскрипывали над головами под напором усиливающегося ветра, и я всякую минуту ждал, что капитан-лейтенант прервёт торжественную церемонию погребения командой «Все наверх рифы брать!» Начался дождь, и потоки воды со вздутого грот-марселя окатывали наши непокрытые головы.

Согласно традиции, принятой в Российском Императорском флоте, тела погибших, зашитые в парусину, с чушками практических ядер в ногах, водрузили на тщательно обструганные доски. Доски эти были пристроены на шканцах, на специально сооружённом по такому случаю помосте, который в ожидании церемонии прикрыли Андреевским флагом.

Всего досок было пять, по числу покойников. Три матроса, мичман Панюшкин и кондуктор Зуев, умерший уже на борту от ранения пулей в живот.

Цена выполненного адмиралтейского приказа, первые наши потери в этом плавании. Хотелось бы, чтоб последние – но ведь редко какое дальнее плавание обходится без покойников. К тому же не для того мы вышли в океан, не для того ждут своего часа на палубе «Москвы» орудия. Это война.

По сигналу старшего офицера кормовой флаг приспустили до половины. Корабельный батюшка отец Паскевий заученно отбарабанил чин отпевания – ему помогали служки из матросов. Под пение «Со святыми упокой» тела одно за другим подносили вместе с досками к борту и клали на планширь. Два матроса становились у изголовья и брались за углы флага. По звуку горна (особый напутственный сигнал умершему) доску приподнимали, и тело соскальзывало за борт из-под флага. Одновременно назначенный караул вскидывал карабины и производил троекратный залп.

В момент падения последнего тела (это был несчастный мичман) с правой раковины налетел шквал такой силы, что я не разобрал звука удара о воду. На мгновение мелькнула суеверная мысль: тело несчастного юноши не коснулось воды, а, подхваченное ветром, было унесено к месту вечного упокоения…

Церемония подошла к концу. Засвистали сигнальные дудки и под долгожданное «Все наверх, рифы брать», усиленное жестяным рупором в руках Лестовского, матросы разбежались по вантам. Сильно кренясь на левый борт, едва не чертя планширем по гребням волн, «Москва» покидала воды, омывающие мыс Доброй Надежды, оставив по себе недобрую память.

Но это всё в прошлом. Впереди нас, и людей, и корабль, ожидает Индийский океан…

V. Восток – дело тонкое

«New York Herald», САСШ

(экстренный утренний выпуск)

…сентября 1878 г.

Телеграммы из Каира:

…Несчастливое для англичан и их египетских союзников сражение при небольшом суданском селении Омдурман. Восставшие пустили в ход современные полевые орудия, огонь которых и решил исход дела. Немногие уцелевшие спасаются по реке; одна из канонерок совершенно разбита пушечной пальбой с берега. Фанатики аль-Махди отрезают головы попавшим в плен британцам, а захваченных египтян из вспомогательного отряда подвергают истязаниям…

«New York Herald», САСШ

(экстренный вечерний выпуск)

…сентября 1878 г.

…Резня в Египте. Ходят слухи, что хедив смещён и убит заговорщиками, причём во главе заговора стоят офицеры египетской армии. На столичных площадях бессудные расправы, сопровождаемые худшими проявлениями восточной жестокости и изуверства. В толпе раздаются призывы грабить и разбивать кварталы, населённые европейцами. Сторонние наблюдатели отмечают протурецкие настроения в толпе погромщиков…

На рейде Александрии,

корабль её величества «Инфлексибл»

Броненосец первого ранга «Инфлексибл» – недавнее совсем творение британских кораблестроителей. Он вовсе не похож на батарейные броненосные фрегаты или корветы, которые человек несведущий вполне мог перепутать с линейными кораблями времён Трафальгара и Абукира. А что? Тот же массивный, лишённый надстроек корпус (разве что выкрашенный в чёрный цвет), те же ряды пушечных портов. Правда, изысканно выгнутый гальюнный выступ заменяет таран – зато бушприт на месте и, как во времена марсофлотов, может нести полный комплект косых парусов: фор-стаксель, кливер, летучий кливер…