Следствие ведут знатоки

В местностях, где идет первичный прием шерсти, закладываются основы для хищений в поистине чудовищных размерах. Сколько в действительности сдается шерсти — неизвестно. Вес ничего не значит, важны коэффициенты загрязненности, жирности, влажности и т. п. Должность приемщика, как правило, наследственная, поколение за поколением занимают ее люди из одной семьи. И получают огромные взятки: от сдатчиков, чтоб написал побольше, от переработчиков сырья, чтоб написал поменьше.

Практика всем известна, не раз предпринимались попытки ее пресечь. Однако от «шерстяных дел» тянулись крепкие нити в такие верха, что ревнители закона неизменно получали приказ заткнуться, не подлежавший никакому оспариванию.

Сменялись приемщики, сменялись покровительствовавшие им высокопоставленные лица (обычно становясь еще более высокопоставленными), а табу на двухзвенную цепочку: неучтенное сырье — «левое» производство тканей и изделий — сохранялось неизменным. Слишком, видно, велики были богатства, притекавшие снизу вверх.

Перед многими беззакониями властей предержащих блюстители закона поневоле потупляли очи. Но все же порой в юридической среде созревал бунт. Создавались тайные коалиции. Редко, правда. И еще реже приносило это плоды. Но на сей раз даже осторожный Скопин на что-то надеялся. Надо думать, на те же верхи, где кто-то вознамерился кого-то свалить.

Знаменскому поручалось скромное «шерстяное дело» (вероятно, одно из многих, иначе оно не имело бы и смысла). Красильная фабрика существовала отдельно от текстильных комбинатов, которые сами перерабатывали сырье в пряжу, сами ткали, сами и красили… сами и все остальное. По сравнительно небольшому объему производства она вряд ли имела финансовую возможность прямого выхода на могущественных защитников. Но раз гнала «левак», то уж какие-нибудь власти грели на нем руки и что-нибудь да «отстегивали» вышестоящим.

Если вести себя «локально», раньше срока не тревожить начальство, то, может быть, потом удастся и вторжение в запретную зону — «по закону сообщающихся сосудов», — усмехнулся в заключение Скопин и ненужно пробежался пальцами по клавишам селектора.

Волнуется старик, констатировал Знаменский. Вступил в полосу риска.

«Старик» было данью уважения; пятьдесят три — пятьдесят четыре года при богатырском сложении, закаленных нервах и трезвом, искушенном уме — возраст профессионального расцвета.

— Вы с красильным производством вряд ли сталкивались?

— M-м… однажды мать при мне перекрашивала кофточку.

— Тогда вам понадобится универсальный эксперт-криминалист, иначе засядете там. Кого просить? Или еще подумаете?

«Думать-то нечего, но удобно ли тащить Зину в глушь? У нее свои дела, планы».

— Я бы порекомендовал Зинаиду Яновну Кибрит, — подозрительно серьезно произнес Скопин. — Вполне квалифицированный специалист. Надеюсь, вы сработаетесь.

Знаменский понял, что над ним добродушно подтрунивают, в том же тоне поблагодарил за совет и принял его.

Он был бы искренне смущен, если б прочел мысль Скопина: «Либо эта парочка после командировки побежит наконец в загс, либо затянувшийся „недороман“ — дохлый номер».

* * *

Перед горотделом милиции радовал глаз чистый газончик. В притененном углу его еще голубели последние первоцветы… как они называются?.. крошечные луковичные, вылезающие почти из-под снега… светло-синие звездочки на стебельках-соломинках… надо вспомнить хотя бы из уважения к отцу… (Он был ботаник и когда-то экзаменовал Пашку-маленького — сам именовался Пашкой-большим, Павлом Викентьевичем — на тему «Дикая и культурная флора среднерусской полосы».) Ага, «сцилла» зовутся эти малышки. Сцилла. Вот и хорошо.

Остальное пока плоховато. Знаменский шел в кабинет начальника, чтобы по спецтелефону доложить Скопину о практически нулевых результатах следствия. Источник хищения крылся в межцеховом учете — вот и все, что они с Кибрит могли пока утверждать.

— Пусть вас не слишком давит фактор времени, — донесся знакомый баритон. — Главное — то, о чем мы с вами говорили. Тут уж попрошу с полной отдачей. Усвоили?

— Усвоили, Вадим Александрович, — и Знаменский ощутил этакое каникулярное настроение.

«На веслах бы в воскресенье посидеть… А ведь я ни разу не катал Зину на лодке. Разлив уже схлынул, берега видны. Уйти вверх по течению, прочь от фабричных сбросов. А то скоро закипит черемуха — и захолодает. У кого бы раздобыть лодку?!..»

С этой заботой он спустился в дежурку и решил подождать, пока освободится лейтенант за перегородкой. Тот оформлял полупьяного парня, арестованного за мелкое хулиганство.

— Следующий раз не семь, а пятнадцать получишь. Ремень, галстук, шнурки.

— Виноват, начальник, — каялся парень. — Как говорится, шел домой, попал в пивную…

Пока он снимал недозволенные в камере предметы и тщетно искал шнурки на ботинках с пряжками, появилась молодая женщина, которую Знаменский уже встречал на центральной площади. Всегда оживленная, нарядная, она запомнилась гордой посадкой головы, плавностью, с какой несла над землей свое стройное, чуть полнеющее тело, добротной, не косметической красотой лица. Но сейчас обычной улыбки не было и в помине, глаза заплаканы.

— У меня пропал муж! — трагически сообщила женщина. — К кому мне обратиться?

Парень хмыкнул:

— Это надо в бюро находок.

— Помолчи, — одернул дежурный и предложил рассказать, в чем дело.

— Понимаете, вчера вечером сказал на часок… а ушел — и не вернулся! Я всех с утра обегала, никто не видел, не слышал… Просто подумать страшно!

— Фамилия?

— Миловидов. Сергей Иванович.

Дежурный просмотрел два коротеньких списка.

— У меня сведений нет. Милицией за истекшие сутки не задерживался. В больницу не поступал.

— Но куда же он мог деться?! — воскликнула женщина в отчаянии. — Мне юрист на работе сказал: просите назначить розыск. Я принесла его фотографии… — она нервно открыла сумочку.

Лейтенант остановил:

— Давайте подождем. В подобных случаях розыск сразу не объявляется.

— Почему?

— Такой, простите, порядок, — не всякое разъяснение приятно давать. — Дело-то житейское: ну не ночевал… ну бывает.

Дежурный перекладывал какие-то бумаги, давая понять, что свои функции выполнил. Но женщина осталась стоять, будто и не слыхала. И утешать ее начал парень, лишившийся галстука и ремня. Поддерживая штаны, он объяснил: