Следующая остановка - расстрел

Еще одним курсантом, которого готовили для нелегальной работы, был Владимир Мягков. Он не шел ни в какое сравнение с Ильинским — серый, ничем не примечательный провинциал. Мягков смог окончить школу номер 1О1, однако на последнем курсе нa его долю выпало трудное испытание. Начальство решило послать его в Казахстан и проверить, сможет ли он там прокрутиться пару дней без каких-либо документов, избежать ареста, а в случае, если все-таки попадет в милицию, посмотреть, насколько умно он станет действовать и сумеет ли в конечном итоге выйти сухим из воды. Если бы Мягков справился с поставленной перед ним задачей, то он получил бы отличные оценки, но он это практическое задание провалил. Его отчислили из группы курсантов, готовившихся к нелегальной работе, и по окончании школы он служил в КГБ, занимая малозначимую должность, но и там не преуспел, а скорее наоборот. (Несмотря на неудачи в карьере, он по прошествии лет смог оказывать мне услуги — тайком передавал досье на сотрудников, за что я ему был очень благодарен.)

Большая часть преподаваемых нам предметов мне нравилась, меньше всего привлекали практические занятия по фотографии, изготовление микроточек и тому подобное. В спорте тоже было два вида, которые я недолюбливал: стрельбу и самбо. Нас учили стрелять из пистолета, но у меня это получалось неважно. Мне надоедало разбирать, чистить, смазывать и вновь собирать огнестрельное оружие. К овладению приемами борьбы я оставался равнодушен скорее всего потому, что по натуре своей я не был агрессивным и никогда и ни на кого не нападал первым.

Спортивные инструкторы в КГБ разработали свои собственные приемы борьбы без оружия, которые мы в течение некоторого времени отрабатывали на занятиях раз в неделю, и хоть с координацией движений у меня было все в порядке, в чем я убедился позже, занявшись бадминтоном, тем не менее захваты мне удавались плохо.

Наглядным показателем нашей загрузки и полной поглощенности учебой может служить тот факт, что карибский кризис, приведший мир в октябре 1962 года на грань ядерной войны, прошел как-то мимо нас стороной. Тогда мы о нем так ничего толком и не узнали. Одна из задач наших преподавателей заключалась в том, чтобы курсанты были полностью поглощены учебой и ни на что другое не отвлекались. Конфронтация между США и Советским Союзом в московских газетах освещалась куце, а в школе услышать о ней возможности не было. Находись я дома, я бы, скорее всего, уловил слово правды по «вражескому голосу», но здесь, на учебе, руководство школы хорошо позаботилось о том, чтобы свести наши контакты с внешним миром до минимума, и весьма в этом преуспело. Только спустя много времени я узнал, насколько мы были близки к ядерной катастрофе.

Еще большее удовольствие я получал от учебы, когда мы приступили к практическим занятиям. На пять или шесть дней наша группа уезжала в Москву и размещалась в здании, находившемся в самом центре столицы. Этот симпатичный особнячок, именовавшийся в нашем обиходе «виллой», был построен каким-то капиталистом еще в начале века. Обосновавшись в нем, мы приступали к «городским занятиям». Их программа была интенсивной, и, хотя мы страшно выматывались, они нам очень нравились.

Проучившись всего три месяца, мы мало что умели, и любое задание тогда казалось нам жутко трудным. Представьте себе курсанта, молодого парня, приехавшего из провинции, никогда не имевшего в кармане свободных денег, впервые в своей жизни попавшего в столичный бар или ресторан. Ему необходимо заказать выпивку или закуску, чтобы угостить незнакомого человека, пришедшего к нему на связь. Представьте, какую психологическую нагрузку испытывает он при этом — ведь ему, двадцатичетырехлетнему парню, необходимо завоевать доверие и «вести» человека значительно старше его по возрасту. Поначалу мы не знали, что большинство людей, с которыми нам приходилось встречаться, были пенсионерами КГБ, специально приглашенными на роль агентов. Мы воспринимали их лишь как солидных дяденек и порой робели перед ними. К тому времени нам уже было известно, что все, с кем выходят на связь сотрудники КГБ, делятся на следующие группы: агенты (те, кто активно работает на Комитет), доверительный контакт (более низкие по рангу агенты, которым поручаются отдельные задания), объекты разработки (те, с кем выходят на контакт с целью их последующей вербовки) и другие контакты (те, к чьим услугам прибегают от случая к случаю).

Для начала нам велели поездить по Москве и выбрать места для последующей оперативной работы — для постановки условных сигналов, встреч с агентами, моментальных передач. Затем мы приступили к отработке приемов контрнаблюдения — увлекательной игры в кошки-мышки. Для этого мы разбивались на пары. Один из курсантов выступал в роли объекта наблюдения, а второй, его напарник из заранее выбранных им точек, тайком наблюдал за ним, проверяя, не ведет ли он за собой хвост.

Работу хвостов выполняли сотрудники КГБ, которые сами отрабатывали приемы слежки. Их группа состояла минимум из трех человек, которым придавался еще и легковой автомобиль. Один из них вел машину, а двое других, взаимодействуя друг с другом, непрерывно следили за объектом наблюдения. Порой, желая затруднить нашу задачу, в группу слежки включали три автомашины, в каждой из которых находилось по три оперативника, среди которых бывали и женщины. За рулем сидели высококлассные водители, так что в нужный момент они вполне могли поменяться местами. Чтобы сбить объект наблюдения с толку, члены группы в процессе слежки меняли головные уборы и верхнюю одежду, надевали или снимали очки и даже наклеивали бороды.

У каждого члена группы слежения, не важно — мужчина то был или женщина, имелся персональный радиопередатчик, микрофон которого помещался под рубашкой или галстуком, а сам передатчик — в кармане. С его помощью осуществлялась непрерывная связь с автомашиной, оснащенной более мощным передающим устройством. Тогда мы узнали весьма удивительную вещь — оказывается, на каждой станции московского метро установлена специальная антенна, позволяющая находящемуся под землей передавать радиосигнал на ее поверхность.

Курсант — объект наблюдения — должен был следовать по городу по заранее установленному маршруту, тогда как его напарнику надлежало из трех выбранных им точек незаметно наблюдать за ним и определить следующий за ним хвост. Когда объектом наблюдения назначали меня, то группа слежения сообщала мне, откуда мне начинать движение, я же, в свою очередь, должен был передать им следующую информацию: время моего отбытия из исходной точки и мои приметы. Я набирал данный мне номер телефона и говорил: «На мне коричневый пиджак. В десять ноль пять я появлюсь на углу Метростроевской и Садовой. Там я постою три минуты. Под левой мышкой у меня будет свернутая в трубочку газета: не сложенная, а свернутая в трубочку. Ровно через три минуты я продолжу путь». В ответ голос в трубке произносил: «Прекрасно. Спасибо». На этом моя связь с группой преследования заканчивалась.

На выполнение задания мне отпускались три часа, и за это время я должен был осуществить следующее: встретиться с агентом, заложить что-нибудь в тайник или провести моментальную передачу. Однако прежде, чем приступить к решению поставленных передо мной задач, я должен был провести проверку, так сказать, убедиться, что слежки за мной нет. (Обнаружив, что за мной следят, я ни в коем случае не должен был пытаться уйти от своих преследователей, явная попытка оторваться от них только привлекла бы ко мне повышенное внимание и вызвала подозрение.)

Самым трудным для меня было заложить в тайнике послание, тем более, что предстояло проделать это на глазах у следивших за мной оперативников, да еще так, чтобы они не засекли меня на месте. После долгих раздумий я решил оставить контейнер с «запиской» в знакомом мне с детства месте — у основания стальной фермы пешеходного моста, перекинутого через железнодорожные пути.

Не желая подниматься, а потом спускаться по железной лестнице, люди, как правило, перебирались на противоположную сторону железнодорожного полотна прямо по рельсам. Я решил воспользоваться лестницей, а надо сказать, что перед лестницей, ведущей на мост, была низкая арка. Вот я и подумал, что, проходя сквозь арку, я успею незаметно прикрепить к стальной опоре моста спичечный коробок с магнитом, а потом, как ни в чем не бывало, перейти на противоположную сторону по рельсам.

Избранный мною маршрут я в случае чего мог бы объяснить тем, что собирался ненадолго забежать к родителям, которые жили неподалеку. Однако в тот день мне достались очень дотошные преследователи: на мгновение потеряв меня, они заподозрили неладное и, порыскав под мостом, легко обнаружили оставленный мною «Контейнер».

Группе слежения не всегда сообщалось о том, что нам предстояло делать на своем маршруте следования: в их задачу входило следовать за объектом, фиксировать его действия и попытаться обнаружить наблюдающего за ним напарника. Предположив, что именно из этого магазина, конторы или какого-нибудь другого места ведется наблюдение, они, оставив одного человека следить за объектом, тут же проверяли правильность своей догадки.

Чаще всего их подозрения оказывались обоснованными.

Каждый раз, выловив наблюдателя, члены группы слежения радовались, словно дети.

А тем временем объект продолжал следовать по своему маршруту, и, если он с кем-то встречался, задача следивших за ним — подробно описать внешность того, с кем он вступил в контакт, и то, как проходила эта встреча: сколь долго она продолжалась, как они себя вели, обменивались ли какими-либо предметами и так далее. Если выступать в роли объекта было делом интересным и волнующим, то и выполнять обязанности его напарника оказывалось не менее увлекательно. Помнится, однажды я выбрал себе место для наблюдения в Музее архитектуры, которым в свое время воспользовался один из наших курсантов. Через окно первого этажа, заставленное выставочными экспонатами, я наблюдал за шедшим по улице напарником. Неожиданно, он резко оглянулся, словно заметил за собой хвост. Мой глаз выхватил шедшего в толпе мужчину, который тут же в ней и затерялся. Мне не удалось как следует разглядеть привлекшего мое внимание пешехода и тем более составить его словесный портрет.