Следующая остановка - расстрел

Первый секретарь был очарован ею, она также прониклась симпатией к нему, так что ничего удивительного, что они договорились встретиться снова. На этом, собственно, и закончилось доброе начинание английского посольства. Несмотря на все усилия, ему так и не удалось передать Лейле приготовленную мною очередную посылку, тем более что отправленные ей многочисленные приглашения зайти в посольство так и остались без ответа. Правда, Лейла и дипломат встретились снова, — несомненно, под бдительным оком сотрудников КГБ, — но, когда они договорились о третьей встрече, во время которой он должен был вручить ей посылку, КГБ поспешил объявить его персоной нон грата. Хотя министр иностранных дел Дуглас Херд сумел добиться отсрочки высылки из Москвы этого дипломата на шесть месяцев, лично обратившись с соответствующей просьбой к своему коллеге — советскому министру иностранных дел Эдуарду Шеварднадзе, он не виделся больше с Лейлой до тех пор, пока она, спустя восемнадцать месяцев, не приехала в Англию. Всякий раз, когда мы после этой истории разговаривали с ней, в ее голосе звучали досада и гнев.

У меня возникли проблемы и с двумя длинными письмами, которые я пытался переправить ей через английское министерство иностранных дел. Чтобы читатель мог представить себе, что из этого вышло, достаточно поведать о судьбе одного из них. Когда я писал его, моя прирожденная склонность к озорству побудила меня поддразнить КГБ, и я, не в силах удержаться от соблазна, назвал сотрудников данного учреждения клерками и экзекуторами, как нередко именовались в начале девятнадцатого века в России письмоводители. Письмо было отправлено в английское посольство в Москве для последующей передачи его адресату, но посол сэр Брайен Картледж, ознакомившись с ним, отказался передать мое послание по назначению: постулаты английского министерства иностранных дел требовали от каждого быть вежливым, уступчивым и внимательным к тем, с кем сведет его судьба, я же в открытую выказывал свое презрение, и к тому же еще к представителям государственной организации. Кончилось тем, что письмо мне вернули. И лишь спустя какое-то время я сумел-таки переслать его Лейле — на этот раз через КГБ, после одной из моих встреч с его сотрудниками в английском министерстве иностранных дел.

Зато Лейла писала мне теперь регулярно, адресуя свои письма на один из анонимных почтовых ящиков в Лондоне. Она подробно описывала все, что происходило. Из очередного ее письма я узнал и о смерти своей матери в ноябре 1989 года. Мне было известно, что она больна, но чем именно, я не знал. Я испытывал горькое чувство от того, что не смог повидать ее перед смертью. (Она дожила до восьмидесяти двух лет.) В последние годы жизни она оказалась под сильным влиянием моей сестры Марины, которая заняла крайне враждебную позицию по отношению ко мне. Мать, не разбираясь во всех сложных перипетиях современной политической жизни, слепо верила всему, что слышала от дочери. И я, естественно, глубоко сожалел, что у меня не было возможности объяснить ей реальную суть событий, происходивших и в нашей стране, и во внешнем мире.

К маю 1991 года процесс либерализации общественной жизни в Советском Союзе достиг уже столь высокого развития, что Арифу и Кате разрешили выехать впервые в жизни за границу, и они, взяв с собой малолетнего сына, отправились в Италию, к своим друзьям, жившим в Пизе. Заранее договорившись с ними о том, что я прилечу туда на день или два, я набил свой старый чемодан до отказа вещами для девочек и Лейлы и вылетел в Пизу, где, как оказалось, меня ждала ненастная погода. Выйдя из здания аэровокзала, я не увидел этого чудеснейшего города за плотной завесой дождя. Итальянская служба безопасности была заранее извещена о моем прибытии, потому что мои друзья-англичане всерьез опасались, что КГБ, вознамерившись все же схватить меня, мог использовать Арифа в качестве приманки. Так что с того момента, как мой самолет приземлился в Италии, я находился под надежной зашитой.

Я был безмерно счастлив увидеться со своей родней со стороны жены. Наша встреча состоялась в скромной закусочной на окраине Пизы. Заметив на Арифе свою старую коричневую спортивную куртку, оставленную в Москве шесть лет назад, я понял, что в Москве все еще сохраняется острая нехватка промышленных товаров. Взяв такси, я повез их в роскошный ресторан. После обеда мы решили пройтись пешком до дома, где они остановились. Но стоило нам сделать несколько шагов, как Катя испуганно шепнула:

— Олег, за нами идут какие-то люди!

— Не волнуйся, — ответил я. — Они обеспечивают мою безопасность. То, что ты заметила их сейчас, — неплохо. Однако в ресторане они не привлекли твоего внимания, хотя все пятеро сидели за столиками в непосредственной близости от нас.

На следующий день друзья Кати — привлекательная, сексапильная женщина и ее супруг — вызвались показать нам город. Когда экскурсия подошла к концу, я поблагодарил их за оказанную любезность и пригласил на обед в ресторан. Однако они уговорили нас отобедать у них. Мы тут же купили пару бутылок отличного вина и отправились к гостеприимным хозяевам. Все мы были в невероятном восторге от Пизы. Надо сказать, что Пиза — небольшой, фактически, городок, который можно без труда обойти пешком. Должен заметить также, что к моей несказанной радости Ариф и Катя узнали, что в специальном вагоне, отправляющемся из Пизы, можно доехать до Москвы по железной дороге. А это означало, что для них не составит труда отвезти Лейле мой чемодан.

К тому времени у меня уже появилось немало верных соратников в той битве, которую я вел за воссоединение своей семьи. И одним из них был Николае Бетелл, политический деятель и писатель, с которым я познакомился еще в бытность мою сотрудником лондонской резидентуры. Занимая видное общественное положение и обладая широчайшими познаниями и опытом во всем, что касалось прав человека, лорд Бетелл был идеальным помощником. Мы с ним разработали план, согласно которому он должен был нанести Лейле визит во время пребывания в Москве в сентябре 1990 года. То, что мы придумали, сработало на все сто. Чтобы быть уверенным в том, что она никуда не уйдет в нужный момент, я предупредил ее по телефону, что 30 сентября к ней зайдет один человек. Бетелл в означенный день позвонил ей утром из гостиницы, где он остановился, объяснил, кто он такой и отправился к ней в тот же час, рискуя быть арестованным КГБ, чьи сотрудники из службы наблюдения, как обычно, сидели в машине, припаркованной возле нашего многоквартирного дома. Однако все обошлось: они не стали его задерживать. И Бетелл смог без помех поговорить с Лейлой, назвав потом интервью с ней «Задушенной беседой». Через неделю в «Санди экспресс» появилось его открытое письмо Горбачеву, содержавшее, помимо всего прочего, и отдельные высказывания Лейлы о низости и вероломстве КГБ. Кроме того, он опубликовал две великолепные цветные фотографии, снятые им во время встречи с моей семьей. Выступив публично в нашу защиту, лорд Бетелл оказал нам огромную моральную поддержку. Не знаю, повлияли ли как-то опубликованные им обличительные материалы на дальнейший ход событий или нет, но я всегда буду испытывать к нему глубокое чувство благодарности за все, что он для нас сделал.

Уже с самого начала 1991 года я стал высказывать предположение о том, что в ближайшее время будет предпринята попытка переворота, направленного против Горбачева и его режима. Я видел, что происходивший в стране процесс политических преобразований все больше и больше выходит из-под контроля членов Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза, ставя их, в сущности, перед альтернативой: либо предпринять решительные шаги и вернуть себе утраченные позиции, либо признать поражение и сойти с политической сцены. Поскольку эта публика не привыкла уступать, единственным выходом из создавшейся ситуации ей виделся только заговор против руководства страны. Именно о таком развитии событий я писал в большой статье, опубликованной 6 января 1991 гола на страницах «Санди тайм».

Я ошибся только в одном — полагая, что заговорщикам удастся достичь своей цели.

17 августа, когда это произошло, обстановка представлялась чрезвычайно мрачной. Организатором путча был Крючков, стремившийся во что бы то ни стало восстановить старый строй, а вместе с ним и всемогущество КГБ. Однако уже через каких-то два дня ситуация резко изменилась. Крючков был арестован, и Председателем КГБ стал Вадим Бакатин — человек, придерживавшийся либеральных взглядов.

Как только начались эти лихорадочные события, «Санди тайм» пригласила меня поработать неделю в редакции в качестве консультанта, и я, вооружившись радиотелефоном и приемником, чтобы принимать советские программы, провел в офисе несколько безумных дней. И тогда-то случилось невероятное. Однажды, когда я находился там, зазвонил телефон и человек из «Независимого телевидения» сообщил:

— Насколько нам известно, ваша семья вот-вот получит разрешение на выезд за рубеж. Бакатин, новый глава КГБ, только что провел в Москве пресс-конференцию, на которой заявил, что вашу жену с детьми больше никто не станет задерживать.

Прежде чем я успел осмыслить услышанное, этот человек спросил, не смог бы я прямо сейчас приехать на съемку в студию «Независимого телевидения». Жизнь стала похожей на цирк, где один трюк тут же сменяется другим. Поднявшись по лестнице в указанную мне комнату, я прежде всего позвонил Лейле в Москву и узнал, что там, в нашей квартире, как раз в этот момент работают операторы и журналисты того же «Независимого телевидения». В общем, пока мы разговаривали, нас снимали одновременно и в Лондоне, и в Москве. Судя по тому, как говорила Лейла, я понял, что она старается изо всех сил не допустить в нашей беседе какой-либо оплошности и не позволяет себе возноситься в своих надеждах слишком высоко, поскольку опасается, что КГБ может изменить решение.

— Но если это и в самом деле правда, то когда мне вас ждать? — спросил я.

— Я не знаю, — ответила она как можно спокойней. — Думаю, нет никаких оснований особенно спешить. Скорее всего, мы приедем на следующей неделе.

Как выяснилось чуть позже, тем, что случилось, мы обязаны в первую очередь новому английскому послу сэру Родерику Брейтуэйту. Он сразу же, как только ситуация изменилась, связался с Бакатиным и напомнил ему о проблеме Гордиевского. Затем, уже на пресс-конференции, Бакатин заявил, что он решил удовлетворить просьбу посла. Когда же журналист Ольга Белан, старая приятельница жены еще с той поры, когда Лейла работала репортером, попросила Бакатина рассказать, как тот пришел к этому решению, он сказал: