Следующая остановка - жизнь
Шрифт:
После ужина Бажен завёл Юлю в гостиную — проститься наедине.
Эта минута тихая. Он держит её лицо в своих руках и говорит так, чтобы слышала только она:
«Ты самая красивая женщина в мире. Ты самая любимая женщина в мире. Ты — моя сестра. У нас одна кровь. Мы с тобой будем всегда всё видеть одинаково. Спасибо тебе за Марину. Спасибо тебе за спасение. Ты хорошо решила».
Бажен улетает завтра в десять утра, на аэродроме нужно быть в семь.
Ещё он здесь, в их счастливой квартире. Ещё есть несколько минут — сказать друг другу то, что не успели сказать за
«Ты моя сестра, — повторяет и повторяет. — У нас одна кровь. Наступит день, и мы воссоединимся. Будем жить все вместе, рядом, твои дети и мои дети будут расти вместе».
А потом все трое уходят к себе в квартиру — собираться.
Они с Аркадием остаются вдвоём.
Сидят за неубранным столом. Аркадий наливает себе бокал вина.
— За счастливую жизнь Бажена и Марины мы выпили сегодня. Сейчас хочу выпить за наше главное дело. Ну вот, мы с тобой, Юленька, и дожили до настоящего дела — завтра запускаем завод, — улыбается Аркадий. — И скоро оба поступим в институты, получим профессии.
— Ты пойдёшь в тот, в котором раньше учился?
— Нет, я хочу заниматься окружающей средой, бороться с заражённой атмосферой, химическими выбросами, у меня есть кое-какие планы: создам поглотитель этих выбросов. Чтобы были здоровы наши дети, прежде всего нужен чистый воздух. После Чернобыля я ночи не спал, всё думал: как ликвидировать последствия.
— Придумал что-нибудь?
— Кое-что. Я очень любил физику и химию, но мне сильно не хватает образования.
Аркадий долго молчал и вдруг спросил с той же интонацией, с какой спрашивал Генри Бажена:
— Что же делать? Скажи, что же делать дальше?
— Но ведь вы с Генри даёте работу людям, правда же? — пыталась она успокоить Аркадия и себя.
Утром они отвезли на аэродром Бажена с Мариной и помчались в Калугу.
Генри, казалось, — бесплотный. Он словно парит над цехом. И прозаическая техника не осознаётся как техника, каждая машинка — символ обновления жизни: Россия не ввозит из Америки и других стран сельскохозяйственную технику, а сама производит и обеспечивает ею свой народ!
Снова начались будни.
Мама перебралась к ним. Позвал её Аркадий. В первый же вечер после отъезда Бажена. «Что, мама, зря деньги переводить, пригодятся, — сказал ласково. — Перебирайтесь к нам обратно. Не сегодня-завтра родится ребёнок, всё равно не набегаетесь, а мы без вас скучаем!» — И он неожиданно обнял её.
Это умение Аркадия — обволакивать словами и ласковым взглядом — особый дар.
Прибыли распределялись чётко, так, как говорил ей Аркадий: Генри начал получать свои деньги. Юля ревностно следила за отчислениями.
Далёкий снежный день, когда Митяй хотел переписать Договор с Генри, канул в вечность.
Что хотел сделать тогда Митяй? Вырезать пункт о том, что Генри дал фирме деньги в долг или что-то ещё? Она не знала. Но Аркадий в тот день начал бой за Генри и победил. Теперь не важно, что хотел сделать Митяй, зачем понадобились ему чистые бланки, печать и документы Генри. Аркадий говорит: до следующего января постарается
вернуть Генри весь долг.Юля стала спокойнее спать и теперь легче перебарывала негативные ощущения, возникавшие при виде Игоря и Митяя.
Ей теперь было очень некогда: работы прибавилось вдвое. Приходилось каждый день сильно задерживаться на работе: она фиксировала прибыли, пыталась организовать новые большие числа. И не прислушивалась к тому, что почему-то ребёнок снова неспокоен в ней — требует к себе внимания.
— Скучно тебе там? — иной раз спросит его, И снова склоняется над бумагами.
ОДИННАДЦАТАЯ ГЛАВА
Это был яркий, пропитанный оранжевым и голубым, чуть дрожащим светом день позднего апреля.
«В такой день совершаются великие открытия и создаются бессмертные произведения, проясняются запутанные дела, в такой день зарождаются святой и гений». Эта фраза — Давида Мироныча. И ещё он говорил: «Такие дни, когда достигнута гармония во всём, редки, в эти дни распад и уродливое стыдливо прячутся в тень».
Окна открыты, и такой день — здесь, в конторе: только голубое и оранжевое, чуть колеблющийся, тёплый воздух. Дыши, наслаждайся.
Никого в конторе, кроме неё и Иры. Привычная ситуация.
Аркадий забегал минут сорок назад. Он был сильно возбуждён, прижимал к груди папку с бумагами. «Представляешь себе, сегодня начинаем такое же большое дело, как завод Генри. Генри связал меня с французами, они согласны построить у нас завод!» — Он подробно рассказал о разговоре с французами по телефону, о том, что едет знакомиться и что начинается долгий процесс переговоров. Так легко в этот раз, как с наивным и доверчивым Генри, не получится, потому что французов несколько, и у них много требований. Сказал о том, что в этот раз он решил сам разобраться в ситуации, чтобы не повторить ошибок, совершённых с Генри.
— Снова Игорь и Митяй будут составлять Договор? — спросила Юля.
— Ничего пока не знаю. Хочу разобраться сам, — повторил Аркадий, поцеловал её и умчался.
Когда никого нет, её дверь и дверь между офисом и Ирой — настежь, и ей слышны звонки телефонов и чёткий голос Ирины — «Оставьте, пожалуйста, сообщение», поскрипывание паркета под Ириными шагами. Ира больше не ходит на высоких каблуках, и при её ходьбе нет цоканья подкованной лошадки, но звуки, издаваемые паркетом, — жалобные: Римма не даёт развода, требует возвращения Митяя в «лоно семьи». Римма не знает о том, что Митяй ждёт сына, о том, что это — Ира, она знает, что он хочет жениться на другой женщине, и этого достаточно.
Звонок в дверь их конторы — резок. И тут же незнакомый голос, захлёбывающаяся, тихая, едва слышная жалоба. Юля встала, потянулась и пошла на голос:
— Я о нём заботилась, я его лелеяла, разве он найдёт лучше меня? Дай мне совет, Ириша. Что же ты молчишь? Никто не хочет помочь, все пожимают плечами.
Римма? Вот это да! Римма пришла к секретарше просить помощи!
— Ты умная, я знаю, — льстит Ирине Римма, — придумай что-нибудь. Я бы ничего для тебя не пожалела…
Любую другую Ира спросила бы «А что у тебя есть, чего можно не пожалеть?», а тут воды набрала в рот.