Следы в Крутом переулке

— Да, — прошептала Софья, не поднимая головы и закрыв лицо руками. Плечи ее вздрагивали.

Я выдумывал версию, которая могла заставить Софью уцепиться за нее и тем самым наделать ошибок. А Софьины ошибки — уж она-то свое поведение наверняка продумала, как ей казалось, да последней мелочи — должны были прояснить события той ночи.

— Было бы вполне логичным, если бы вы побежали в милицию. Но вы вернулись в больницу. Вот они, два с половиной часа вашего отсутствия. Не буду говорить о человеческих обязанностях в отношении тети Паши. Но как медик вы были обязаны прежде всего убедиться, теплилась ли в вашей родной тетке жизнь. А тетка, кстати, сделала своей наследницей именно вас, не кого-то другого.

— И вы об этом наследстве… — выдохнула Софья. И вдруг сказала: — Я пойду. Я больше ничего не знаю.

— Идите. Я ведь и не звал вас, я не следователь.

Теперь, когда она стала хозяйкой дома, ей, конечно, трудно расстаться с самой мыслью о нем. И я сделал такое предположение. Сличко надеялся, что дом достанется ему. По какой-то неведомой нам причине. И свояченица обязана была — по той же причине — отдать ему дом, но воспротивилась. Может, из жалости к девчонкам, которые остались бы без угла и крыши. И сделала, казалось бы, хитрый ход: завещала дом старшей племяннице и даже хотела его вообще переписать на нее. Возможно, Сличко, узнав об этом, потребовал уничтожить завещание, но свояченица стояла на своем и поплатилась — сердце не выдержало. Это была еще одна, среди массы других, версия. Но вполне могла существовать при новых сведениях любая другая. Версии могли бы и переплетаться. Тем более что все путало одно обстоятельство: Сличко ведь явился в Новоднепровск под чужим именем и не мог объявить о себе, что было бы необходимо, если он хотел на что-то претендовать. Так или иначе Софья ушла. А я отправился по палатам.

Тот человек, которого ранним утром подобрали на Микитовской улице с тяжелейшим переломом ноги, в сознание еще не пришел. Двое, которые поколотили друг друга в драке, сознания не теряли. Две-три фразы с ними, и мне стало ясно, что никакого отношения к гибели Сличко они не имели Значит, прокурор мог интересоваться только тем человеком, у кого был перелом ноги? Я подождал в своем кабинете новых гостей, но никто больше не явился. И тогда я решил не ждать до утра и позвонил Чергинцу. Мы договорились о встрече после девяти вечера. Временем он располагал, ему ведь надо выйти на смену в двадцать три сорок.

9

Сергей расхаживал по жарко натопленной комнате, поджидая меня.

— Поужинаем? — сразу предложил он. — Мне ведь скоро в ночную.

— Сегодня тебе не удается без меня и куска проглотить. Сергей жил один в большом доме. Бабушка Володи Бизяева готовила ему обед на два-три дня, следила за домом. Так сложилась после нашей общей трагедии его жизнь — тут уж ничего не поправишь.

Мы уселись за столом на кухне. Я рассказал о визитах к Елышеву и Петрушину. Рассказал и о первом госте, посетившем меня. Сергей надолго задумался, правда, не отрываясь от еды.

— А вот что выяснил я, — начал он, наконец, опустошив тарелку. — Были бы живы отец с матерью, они бы мне многое раскрыли, а так пришлось расспрашивать чужих людей. Сличко до войны жили на Богучарове — там, где сейчас новый речной порт. А до войны то было пригородное село. В феврале сорок четвертого, когда освобождали Новоднепровск, хата Сличко сгорела. Его жена с девчатами перебралась к своей сестре. Сюда, на Микитовку. Хатенка была так себе. В сорок шестом умерла мать девчат. Время было голодное. У нас уж на что трое работали, а лучшей едой была кукурузная размазня с хлопковым маслом, и пальцы облизывали. У них же и не вспомнить, работал ли кто. Девчонок тетка Павлина кормила с трудом. Но зато крышу у дома вроде не спеша переложили: вместо соломы — этернит. Потом пристройку осилили. Потом кирпичом дом обложили. Видать, кого-то тетка подряжала, сами-то не справились бы. И дом стал сразу состоянием. Еды же у Сличко, когда они, правда, уже Осмачко стали, не было. Тетка Павлина, люди теперь только вспомнили, часто куда-то ездила. Куда, зачем — кто нынче вспомнит?

— Так вот, может, работяг-то и подряжать, — высказал я первую, пришедшую на ум догадку.

— Может быть, и так, — сказал Сергей.

А я подумал о Привалове: знал ли он уже об этих отлучках Павлины Осмачко, не предположил ли, что ездила она встречаться с отцом девчонок, что-то получать у него или брать из спрятанного?

— Предположим, награбленное добро он припрятал, прежде чем скрыться самому. Место могла знать только жена. Умирая, она открыла тайну сестре… Та…

— Да, — согласился Сергей. — Все так могло быть. Но не спешите. Одной ей было бы трудно. По жизни — такие дела в одиночку не делают. Кто-то ей наверняка помог, и они разделили то добро. Кто этот второй?

— Может, Петрушин? — спросил я.

— А почему не Жуйчиха?

— Галина Курань? Верно. Но Сличко ведь мог сразу доверить тайну ей, не жене.

— Раз так вышло, значит, он доверил не ей, а все-таки жене.

Но тетка Павлина могла думать иначе. Жена Сличко умерла, и если он вернется — могла же она предполагать, что он все же когда-нибудь вернется? — если вернется, то женится на Галине, у которой к тому времени был ужо сын от Сличко. Так вот, рассуждает тетка Павлина, если она одна возьмет себе все, то когда вернется Сличко, как ей держать ответ?

Хитрость грошовая, но такие уж это люди. Если уж решила она делиться, то — верней всего — с Жуйчихой. Я вообще думаю, тетка Павлина знала, что Сличко где-то живой, может, и связь с ним имела. Если бы не знала, то прямая выгода ей — сразу выдать его, как он приехал, а она-то молчала.

— Выдать отца девчонок непросто. Тут надо знать, что у них там творилось — в клубке. А если, предположим, второй был Петрушин? — спросил я, находясь под впечатлением от нашего с Приваловым визита в тот дом.

— Тут я ничего не могу сказать. Я и не думал про него, почему-то в голову не приходило. Но он и вправду мог знать, что где-то есть тайник с добром, как здесь, говорят, ховашка… и шантажировать тетку Павлину.

Кажется, он вернулся в город много позже смерти жены Сличко. Интересно, что думает прокурор? Не зря же он с вами помчался к Петрушину, как только я ему сообщил, где Надежда теперь живет. Столько лет прошло, что, наверно, только прокурор и сможет все проверить, сопоставить. Я уж не помню того времени — мне тогда и десяти лет не было. Да и думал тогда больше о жратве, с утра до вечера только о ней.

— Не ты один так жил, мыслитель. Скажи-ка, Бизяев сегодня на работу выйдет?

— А как же иначе? Я больше не отпускал, значит, не может не выйти. Вот уляжется эта история — мы его на курорт отправим, я уже заказал путевку. Даже если он убил этого гада, никто его не осудит. Для того, я уверен, прокурор и распутывает все так тщательно, чтобы никого не осудить.

— Но ведь еще и Люба… — неохотно, но по чувству долга напомнил я.

— То, что произошло у нее с Бизяевыми, неподсудно обычному суду, — твердо сказал Сергей. — Никто не может их судить. Никто не может и защищать. Тем более, что из посторонних об этом знаем только мы с вами.

Таким я еще Сергея не видел. Он готов меня сделать своим сообщником, готов скрыть что-то? Судьба младшего друга для него самого как собственная судьба. Даже больше чем собственная. Чтоб себя самого спасти, ничего бы скрывать он не стал.

10

Хотя следующий день был у меня по графику свободным, утром я все-таки заглянул в больницу. Тем более, что прокурор пожаловался на свою руку. Впрочем, не потому ли пожаловался, что решил повидаться со мной именно в больнице? Так или иначе, мы встретились в моем кабинете, я сменил мазь на его руке, а он сообщил мне кое-какие новости.