Слепой Агент [Последний долг, Золотой поезд]

Моя новая машина произвела на Шубина должное впечатление. Он посмотрел на неё с грустью и уважением, как будто всю жизнь был обречён кататься в своём фиолетовом лимузине.

— Здравствуйте, — приветствовал меня Шубин, и я кивнул. По негласному взаимному соглашению мы не обменивались рукопожатиями. — У меня мало времени, через полчаса важная встреча, никак нельзя опаздывать. — Он ёрзал, будто уселся не в кресло, а на газовую плиту. — Я узнал точно: это Однорогов поддерживает связь с вашим человеком. Сегодня в офис приезжал Мурадов — если знаете, это кто-то вроде главного телохранителя Гаймакова и один из его советников. Мне удалось услышать часть разговора, благодаря той аппаратуре, которую вы мне дали в прошлый раз… Я поставил её сразу после очередной проверки, и надо успеть снять её до девяти утра завтра…

За последнее время Шубин здорово сдал и теперь вызывал только жалость, похудевший и пожелтевший, с серыми кругами под глазами. Пальто висело на нём, как на вешалке, а лакированные сапоги утратили блеск и стали походить на кирзовые ботинки грузчика. Я невольно поморщился, и он, прервав жалобный монолог, поспешно кивнул:

— Да-да, вы правы, мои проблемы. — Голос у него и тон были заискивающими. — …это мои проблемы. Мурадов привёз Однорогову какую-то дискету или письмо, я не понял, а потом они начали что-то обсуждать. Они перебивали друг друга и говорили какими-то намёками. А уже перед самым уходом Мурадов неожиданно так спрашивает: «Что с оцеплением?» Я даже не сразу понял, о чём идёт речь… А Однорогов спокойно так отвечает, что всё идёт нормально, завтра вечером у него состоится последняя встреча с его человеком, и тогда можно будет принимать решения.

— А почему последняя?

— Не знаю, это он так сказал. Я, конечно, могу у него уточнить, но боюсь, не очень удобно получится… Мурадов как будто понял его, сказал, что шеф на это очень рассчитывает, и уехал. У вас не будет сигареты?

Я достал пачку.

— Спасибо! А через два часа Однорогов позвонил Андрею, нашему специалисту по электронике, он занимается прослушками, компьютерами и прочим… Позвонил и сказал, чтобы завтра, к одиннадцати вечера, он приехал на Рыбацкую, что надо будет вас там проверить. Вы знаете, что там находится?

Марголин как-то вскользь упоминал этот адрес, и я неопределённо кивнул.

— Рыбацкая, 50а. Это особнячок, в котором будет располагаться наш новый офис. Пока не начался ремонт, там дежурит один охранник. Однорогов иногда использует его для встреч со своими людьми. Вот, я нарисовал план…

Дрожащей рукой Шубин извлёк из кармана лист мятой ксероксной бумаги. Изображение на нём напоминало партизанскую карту в исполнении первоклассников.

— Я взял лист, — пояснил Шубин. — Второй этаж перекрыт наглухо. Основная дверь бронированная, и там есть телекамера. Здесь — комната охранника. Коридор. Сигнализации ещё нет, поставят на той неделе. Там всего два дня, как телефон провели. Эти комнаты заколочены… Туалет. А вот здесь единственное место, где Однорогов может с кем-то говорить. Отопление не работает, но там есть камин, настоящий, под уголь. Однорогову это очень нравится. Там планировали устроить зал для переговоров, но он хочет оттяпать это под свой кабинет. Здесь — дверь чёрного хода. Как раз напротив запасной калитки в ограде. Здесь — основные ворота, они всегда заперты. О приезде охранника заранее предупреждают по телефону. Я могу достать запасной ключ от этой калитки. Он вам нужен?

Я кивнул. Лишняя мелочь не помешает, даже если и не придётся её использовать. Отдам Марголину — пусть шагает караулить свою ондатру. А мне хватило и котёнка в квартире Бабко.

— Хорошо, я отдам его завтра утром. У меня просьба.

— Да?

— Сожгите, пожалуйста, этот листок. Прямо сейчас. Вы уже запомнили, а мне так будет спокойнее.

Я ещё раз взглянул на план и достал зажигалку. Память на всякого рода планы и схемы у меня действительно была хорошей.

— Спасибо.

— У Однорогова есть охрана?

— Нет, иногда он использует Ваню Колпина, это водитель-телохранитель. Когда ему приходится перевозить крупные деньги или требуется создать соответствующий вид. Однорогов говорит, что, если захотят убить, никакая охрана не поможет, а с дворовыми гопниками он и сам справится.

— Верно.

У Шубина дёрнулась щека, и он искоса посмотрел на меня.

— Наверное, я пойду? — промолвил он через минуту, опустив голову. — Когда и где мы встретимся завтра?

— Здесь в одиннадцать.

— Вы считаете, это безопасное место? Чтобы встречаться здесь два раза подряд?

— Вполне.

— Хорошо, я вам верю. До свидания.

— Счастливо.

Он вылез и, сгорбившись, зашагал к своей машине. Длинные полы его диковинного пальто развевались под порывами ветра, обнажая тонкие ноги в обтягивающих синих джинсах.

* * *

Небо было безоблачным, светло-голубым, с маленьким, клонящимся к горизонту красным солнцем. Заснеженные, без малейшего движения застывшие ровные ели и ароматный дым мангала.

Красиво. Хотя я и равнодушен к красотам природы, в тот вечер обстановка явно соответствовала настроению.

— Пошли прогуляемся?

Мы поднялись из-за столика придорожной шашлычной. Я закурил, с гордостью посматривая на сверкающую красную «ауди», окружённую неровным кольцом замызганных малолитражек, и ещё сильнее обнял Лику. Она прижалась ко мне, положила голову на плечо, и мы медленно пошли по тропинке, спускаясь к берегу замёрзшего озера.

Сколько минут мы простояли, обнявшись, не знаю. Наверное, долго, потому что, когда мы поднялись наверх, нижний край солнечного диска уже скрылся за горизонтом. Я выгреб из кармана пригоршню мелочи и, широко размахнувшись, швырнул в озеро сторублевую монету. Звука падения слышно не было, но я видел, как жёлтый кружок ударился о лёд, отскочил в сторону и зарылся в сугроб.

— Не сбудется, — тихо сказала Лика.

— Почему? Скоро лёд растает, она и утонет!

Лика грустно улыбнулась и спросила:

— Тебе действительно хорошо со мной?

Я помолчал, прислушиваясь к себе.

— Да.

— Не ври. — Она грустно улыбнулась и опустила голову, укрывая шею в меховой воротник куртки и загребая снег блестящими сапожками. — Ты ведь всё время вспоминаешь… Да?

До самого подъёма я молчал и разбрасывал ногами рыхлый снег.

А когда поднял голову, увидел картину, которая мне не понравилась.

Кособокая ржавая иномарка стояла справа от моей сверкающей красавицы, уперевшись мятым обвисшим бампером о переднее крыло, как раз туда, где отражались белый флигель кафе и дымящийся мангал с озабоченно отвернувшимся шашлычником. И за столиком посетителей заметно поубавилось…

Левые двери иномарки были распахнуты, открывая синее дерматиновое нутро. На заднем сиденье кто-то полулежал, в дверном проёме торчали огромные ботфорты и обтянутые чёрными ажурными колготками тонкие ноги, напоминавшие карандаши в стакане. А вокруг моей «ауди», уперев руки в бока и сплёвывая, прохаживались двое в кепках и толстых кожаных куртках с когда-то белыми меховыми отворотами. С таким видом, будто я нарушил правила парковки. Я снова посмотрел на их машину. Обтянутый толстым мехом правосторонний руль и связка ключей и брелоков размером с охапку сена. Кроме счастливой обладательницы порванных под коленом колготок, больше там никого не было. И вокруг никого, кто бы по внешнему виду соответствовал этим двоим, бегавшим около моей машины. Хозяйка чудесных ног, судя по расслабленному их положению, пребывала в ином измерении.

Лика была спокойна, и это мне понравилось.

— Идём мимо, — шепнул я, снова обнимая её за талию, и она чуть заметно кивнула.

Нет, этих двух гамадрилов интересовал я не как я, а именно как хозяин красной «ауди». Заметив нас, они вытаращились в нашу сторону, но мы вроде бы шли мимо, и через минуту они потеряли к нам интерес.

Как только один из парней рыскнул в полуметре от Лики, оставив аромат дешёвого одеколона и пива, я мягко убрал руку с её талии и двумя прыжками догнал его.