Слепой часовщик. Как эволюция доказывает отсутствие замысла во Вселенной

Когда в мире государств с его более мелким временны'м масштабом враги постепенно совершенствуют свои вооружения в ответ на усовершенствование вооружений противника, мы называем это “гонкой вооружений”. Аналогия с эволюцией тут достаточно близка для того, чтобы позаимствовать этот термин, и я не приношу извинений тем своим напыщенным коллегам, которые были бы рады очистить наш язык от подобной наглядности. Я воспользовался простым примером с газелями и гепардами, чтобы провести четкую грань между живым врагом, который сам подвержен эволюционным преобразованиям, и безразличными неодушевленными силами природы, например погодой, которые тоже подвержены изменениям, но не систематическим, не эволюционным. Однако теперь пришло время признаться, что, пытаясь растолковать эту важную мысль, в других отношениях я мог направить читателя по неверному пути. Стоит немного подумать, и становится ясно, что нарисованная картина бесконечно прогрессирующей гонки вооружений слишком упрощена — как минимум в одном аспекте. Возьмем, к примеру, такой показатель, как скорость бега. Исходя из вышеизложенного можно подумать, что теория о гонках вооружений предполагает, будто гепарды и газели должны были постоянно, из поколения в поколение, становиться все более быстрыми, до тех пор пока и те и другие не стали бы в конце концов перемещаться со скоростью звука. Этого не произошло и никогда не произойдет. Преж де чем вернуться к обсуждению самого явления гонки вооружений, мой долг — предупредить неверное понимание этого предмета.

Первая оговорка такая. Из того, что я сказал, могло создаться впечатление, будто гепарды неуклонно совершенствуются в своем умении охотиться, а газели — в своей способности убегать от хищников. Читателю это могло внушить викторианские представления о неотвратимости прогресса, когда каждое поколение становится лучше, изящнее и отважнее своих родителей. Никакого отношения к тому, что происходит в природе, это не имеет. По всей вероятности, та временн'aя шкала, на которой можно обнаружить хоть сколько-нибудь значимое улучшение, всегда будет слишком крупномасштабной, чтобы можно было что-либо заметить, сравнивая одно типичное поколение с другим, предшествовавшим ему. Более того, сам процесс “улучшения” отнюдь не непрерывен. Он судорожный и неровный: то и дело останавливается или даже отходит “назад”, а вовсе не движется неукоснительно “вперед” — в направлении, определяемом природой данной гонки вооружений. Изменения условий, изменения тех неодушевленных сил, которые я свалил в одну кучу под общим названием “погода”, вполне способны заглушить медленные и переменчивые тенденции, устанавливаемые гонкой вооружений, — по крайней мере для любого полевого наблюдателя. Наверняка бывают такие длительные промежутки времени, когда никакого “прогресса” в гонке вооружений — а может быть, и вообще никаких эволюционных преобразований — не происходит. Порой гонки вооружений приводят к вымиранию, и тогда очередная гонка вооружений начинается заново с нуля. Тем не менее, сказав все это, следует признать, что гонки вооружений, несомненно, остаются самым убедительным объяснением существования тех отлаженных и сложных механизмов, которые встречаются у животных и растений. Своего рода прогрессивное “улучшение” действительно существует, даже если оно происходит импульсивно и с перерывами, даже если результирующая скорость его настолько мала, что не может быть замечена не только за время жизни одного человека, но и за всю документированную историю человечества.

Другая оговорка состоит в том, что взаимоотношения, которые я обозначил как “вражеские”, на самом деле сложнее, чем то двустороннее взаимодействие, что было описано в рассказе про гепардов и газелей. Одно из осложнений связано с тем, что у любого вида может быть двое (или более) врагов, являющихся еще более злостными врагами друг для друга. Именно этот принцип лежит в основе той часто повторяемой полуправды, что траве полезно, когда ее едят (или косят). Коровы питаются травой, из чего можно было бы заключить, что они ее враги. Однако у трав есть враги и в растительном мире — конкурирующие с ними сорняки, которые, если им позволить расти бесконтрольно, способны нанести нашей траве более серьезный ущерб, чем коровы. Травы страдают от поедания коровами, но их конкуренты страдают еще сильнее. Следовательно, суммарное воздействие коров на растущую на пастбище траву вполне может быть благотворным. В этом смысле получается, что коровы траве друзья, а не враги.

Тем не менее коровы являются врагами для травы в том смысле, что любое отдельно взятое растение все же больше выиграет в том случае, если не будет съедено коровой, и что любая мутантная трава, которая обзаведется, скажем, химическим оружием, защищающим ее от коров, оставит больше семян (содержащих генетические инструкции по производству химического оружия), чем более приятные на коровий вкус представители того же вида. Даже если и можно в каком-то смысле сказать, что коровы — друзья травы, естественный отбор все равно не будет благоприятствовать тем растениям, которые из кожи вон лезут, только бы приглянуться какой-нибудь корове! Из этого абзаца можно сделать следующий вывод. Говорить о гонке вооружений между двумя различными эволюционирующими линиями организмов — к примеру, между коровами и травой или между газелями и гепардами — бывает удобно, но никогда нельзя упускать из виду, что у обоих участников этой гонки могут быть и другие враги, с которыми им приходится вести параллельные гонки вооружений. Я не буду развивать эту мысль здесь, но, если довести ее до конца, можно получить одно из объяснений того, почему гонки вооружений стабилизируются, а не продолжаются бесконечно, то есть не приводят к тому, что состязание хищников и добычи начинает выглядеть как нарезка лучших моментов из футбольных матчей и т. п.

Третья необходимая “оговорка” — это не столько уточнение к нашему упрощенному описанию гонки вооружений, сколько просто соображение, интересное само по себе. Отвлеченно рассуждая про гепардов и газелей, я заявил, что в отличие от погодных условий гепарды из поколения в поколение будут склонны становиться все более и более “умелыми охотниками” — более злостными врагами, лучше оснащенными для убийства газелей. Однако это вовсе не означает, что в деле убийства газелей они станут более успешными. Суть идеи гонки вооружений состоит в том, что каждая из соревнующихся сторон будет улучшаться со своей точки зрения, усложняя тем самым жизнь представителям противоположной стороны. Нет (или, по крайней мере, пока что не было упомянуто) никаких особых причин ожидать, что одна из противоборствующих сторон в гонке вооружений будет стабильно побеждать или, наоборот, проигрывать. Гонка вооружений в своем чистом виде предполагает, что в том, что касается доли успешных попыток, прогресс будет равен нулю, хотя и налицо будет явный прогресс оснащения, необходимого для достижения успеха. Хищники становятся лучше оснащенными, чтобы убивать, а добыча — чтобы не дать себя убить, и доля успешных попыток убийства остается в конечном итоге неизменной.

Отсюда следует, что если бы благодаря машине времени можно было устроить встречу хищников из одной эпохи с добычей из другой эпохи, то более поздние, более “современные” животные — неважно, хищники или жертвы — заткнули бы за пояс более ранних. Этого нельзя проверить экспериментально, хотя некоторые и полагают, что фауну удаленных и изолированных территорий — например, австралийскую или мадагаскарскую — можно считать более древней, в некотором смысле приравнивая поездку в Австралию к путешествию на машине времени. По мнению этих людей, частое вымирание аборигенных австралийских видов после внедрения более конкурентоспособных врагов из внешнего мира связано с тем, что туземные виды являются “устаревшими”, “старомодными” моделями, выглядящими на фоне видов-колонистов как корабли, участвовавшие в Ютландском сражении рядом с атомной подводной лодкой. Однако предположение, будто австралийская фауна представлена “живыми ископаемыми”, труднодоказуемо. Даже если и можно найти ему обоснование, этим редко кто себя утруждает. Боюсь, что это может оказаться всего-навсего зоологическим вариантом шовинистского снобизма, аналогичным той точке зрения, что все австралийцы — неотесанные бродяги в шляпе с привязанными к полям болтающимися пробками, которая прикрывает черепную коробку с не бог весть каким богатым содержимым.

Явлению, когда коэффициент успеха остается неизменным независимо от того, насколько велик технический эволюционный прогресс, американский биолог Ли ван Вален дал запоминающееся название “эффект Черной королевы [8] ”. Как вы помните, в Зазеркалье Черная королева схватила Алису за руку и потащила ее за собой; они бежали все быстрей и быстрей, однако как бы быстро они ни бежали, обе продолжали оставаться на прежнем месте. Алиса была, понятное дело, озадачена и потому заметила: “У нас, когда долго бежишь со всех ног, непременно попадаешь в другое место”. “Какая медлительная страна! — сказала Королева. — Ну а здесь, знаешь ли, приходится бежать со всех ног, чтобы только остаться на том же месте! Если же хочешь попасть в другое место, тогда нужно бежать по меньшей мере вдвое быстрее!” [9]

8

Иногда его называют “эффектом Красной королевы”, следуя кальке с английского. — Прим. науч. ред.

9

Кэрролл Л. Сквозь зеркало, и что там увидела Алиса, или Алиса в Зазеркалье. Перевод Н. М. Демуровой. — Прим. перев.

Название “эффект Черной королевы” забавно, но может сбивать с толку, если (как это иногда делается) использовать его применительно к математически точным понятиям — например, к нулевому перемещению объектов друг относительно друга. Еще одна деталь, способная ввести в заблуждение, — это то, что в книжке про Алису высказывание Черной королевы представляет собой истинный парадокс, несовместимый со здравым смыслом реального материального мира. А вот в эволюционном “эффекте Черной королевы”, который постулирует ван Вален, нет ровным счетом ничего парадоксального. Он пребывает в полном согласии со здравым смыслом, если пользоваться им, здравым смыслом, с умом. Но, даже и не будучи парадоксальными, гонки вооружений могут приводить к таким ситуациям, которые в глазах рационально мыслящего человека будут выглядеть жутким расточительством.

Почему, например, деревья в лесу такие высокие? Вкратце можно ответить так: все остальные деревья высоки, так что никакое отдельно взятое дерево не может позволить себе быть низким. Это, в сущности, истина, но она оскорбительна для разума, мыслящего экономически. Какая нецелесообразность, какая разорительность! Когда все деревья уже имеют высоту лесного полога и освещены солнцем примерно одинаково, то ни одному из них не выгодно быть ниже других. Но если бы все они были ниже, если бы только можно было заключить что-то вроде профсоюзного соглашения по снижению допустимой высоты лесного полога, тогда все деревья выиграли бы. Они конкурировали бы друг с другом за точно такое же количество солнечного света, но “плата”, необходимая, чтобы вырасти и достичь высоты полога, была бы намного скромнее. Это пошло бы на пользу как каждому отдельному дереву, так и лесной экономике в целом. Увы, естественному отбору нет никакого дела до всеобщей экономики, и он не оставляет места для картелей и соглашений. Некогда имела место гонка вооружений, в ходе которой лесные деревья становились с течением поколений все крупнее. На каждом этапе этой гонки вооружений сама по себе высота не давала деревьям никаких преимуществ. Единственное, что имело значение на всех этапах данной гонки, — это быть выше соседних деревьев.

По мере того как развертывалась гонка вооружений, средняя высота лесных деревьев увеличивалась. Чего нельзя сказать о выгоде, которую деревья извлекали из своей большой высоты. На самом деле она даже понижалась в связи с увеличением расходов на рост. Из поколения в поколение деревья становились все выше и выше, но в каком-то смысле им было бы лучше оставаться на исходной позиции. Вот при чем тут Алиса и Черная королева, но только, как видите, в случае с деревьями действительно нет никакого парадокса. Это обычное свойство всех гонок вооружений, в том числе и человеческих: всем было бы лучше, если бы никто не усиливал свою позицию, но, как только кто-то начал усиливаться, все остальные не могут не последовать его примеру. Опять-таки, между прочим, стоит подчеркнуть, что мой рассказ получился чрезмерно упрощенным. Я не имел в виду ни того, что каждое поколение деревьев становилось в буквальном смысле выше предыдущего, ни того, что данная гонка вооружений непременно должна продолжаться и по сей день.

Пример с деревьями иллюстрирует еще один важный момент: гонка вооружений может вестись не только между представителями разных видов. Любое конкретное дерево может затенить другое дерево (причиняя ему тем самым ущерб), принадлежащее как к тому же самому виду, так и к другому. В сущности, в первом случае ущерб может быть даже больше, поскольку для всех организмов наиболее опасными конкурентами являются именно представители их собственного вида. Организмы, относящиеся к одному виду, в гораздо большей степени, чем при межвидовой конкуренции, борются друг с другом за одинаковый набор ресурсов. Кроме того, бывают внутривидовые гонки вооружений между поведенческими ролями самцов и самок, а также родителей и потомства. Я обсуждал эти явления в “Эгоистичном гене” и потому не буду заниматься ими здесь.