Слепой с пистолетом [Кассеты Андерсона. Слепой с пистолетом. Друзья Эдди Койла]

Рот белого был стиснут так, словно удерживал за зубами жизнь. Через короткие промежутки из разреза выбивалась новая струя крови. Кровь также капала из носа. Глаза начали стекленеть.

— Положи его на спину, — сказал Могильщик.

Гробовщик осторожно опустил человека на грязную мостовую. Детективы понимали, что жить тому осталось недолго. В свете фар бедняга представлял собой жуткое зрелище. Спасти его не представлялось возможным. Тут можно было не торопиться. Но возникла другая неотложная проблема. Она дала о себе знать в глухом резком вопросе Могильщика, склонившегося над умирающим.

— Быстро! Быстро! Кто это сделал?

Но в остекленевших глазах зарезанного была уже пустота. Он лишь еще сильнее стиснул зубы.

Могильщик наклонился ближе, боясь не расслышать то, что эти плотно сжатые губы могут прошептать. В лицо ему брызнуло очередной порцией крови. Сладкий тошнотворный запах вызвал спазм в горле. Но он продолжал смотреть на человека так, словно от пристальности взгляда зависела жизнь несчастного.

— Ну, быстро? Кто это? — взывал он. — Имя! Как его зовут!

В глазах умирающего возник последний проблеск жизни. На какое-то мгновение зрачки слегка сузились. Человек сделал отчаянную попытку заговорить. Это было видно по тому, как дрожали мускулы лица и шеи.

— Ну, кто это? Имя! — побуждал его Могильщик. Его черное лицо было испачкано кровью и искажено.

Стиснутые губы белого вдруг задрожали и приоткрылись, словно дверь, которой почти никогда не пользуются. Изо рта вырвался клокочущий звук, который тотчас же утонул в хлынувшем потоке крови.

— Иисус? — повторил расслышанное слово Могильщик, выпрямляясь. — Иисус, твою мать! Иисус, а что дальше?

Гробовщик был тоже мрачнее тучи.

— Черт возьми, — взорвался он, — Ну, Иисус, а что ты еще хотел услышать? Иисус Христос Алилуйя? Сукин сын доигрался. Вот они, черные шлюхи…

— Почему ты думаешь, это сделала черная шлюха?

— Неважно кто. Главное, его укокошили.

— Ладно, давай звонить в участок, — задумчиво сказал Могильщик, направляя фонарик на труп белого. — Пол мужской, волосы светлые, глаза голубые. Разрезана яремная вена. Скончался на 123-й улице. — Посмотрев на часы, добавил: — В три одиннадцать утра.

Гробовщик двинулся к машине, чтобы позвонить по радиотелефону.

— Без штанов, — добавил он.

— Об этом позже.

Пока Гробовщик сообщал о случившемся в участок, из подъездов темных домов стали появляться цветные в разной степени раздетости. Черные женщины в махровых халатах с намазанными ночным кремом лицами, с распрямленными волосами, собранными в косички, как у Топси из «Хижины дяди Тома», коричневые женщины с пышными формами, в ярких нейлоновых неглиже, их полураспрямленные волосы висели космами, обрамляя сонные припухшие лица, высокие желтокожие девицы в шелках и бигуди. Не было недостатка и в мужчинах — молодых, старых, плешивых и курчавых, заспанных, с полосами от подушек, завернутых в простыни, одеяла, плащи, в старых помятых пижамах. Они вышли поглазеть на покойника. Это нездоровое любопытство придавало собравшимся довольно глупый вид. Впрочем, осознание того, что умерли не они, а кто-то совсем другой, похоже, вселяло силы, успокаивало. Обычно покойники в этих краях бывали цветными. А на сей раз вот попался белый. Ради этого стоило подниматься с постели Глубокой ночью и вылезать на улицу. Никто не интересовался, кто его зарезал и за что. Люди только глазели на покойника и радовались, что не оказались на его месте. Нет, вы только полюбуйтесь на сукина сына… Понятно, зачем его сюда занесло…

Гробовщик передал лейтенанту Андерсону краткое описание покойника и более подробное — того чернокожего в красной феске, которого они видели бегущим с брюками в руке.

— Вы полагаете, у убитого оказались запасные штаны? — осведомился Андерсон.

— Он вообще был без штанов, — ответил Гробовщик.

— Что за чертовщина! — не выдержал лейтенант, — Что вы там утаиваете? Ну-ка, выкладывайте все, как есть.

— На человеке не было ни штанов, ни подштанников.

— М-да. Хорошо, Джонсон. Оставайтесь там с Джонсом, а я свяжусь с ребятами из «убийств», с окружным прокурором и главным судмедэкспертом. Пусть присылают людей. Одновременно мы начинаем поиски того парня. Как вы думаете, надо оцепить квартал?

— Зачем? Если он и убил, то пока вы оцепите квартал, его и след простынет. А если преступник кто-то другой, его и подавно ищи-свищи. Если что и можно сделать, так это забрать пару машин свидетелей — может, удастся установить, где именно это произошло.

— Ладно, это потом, а пока вы с Джонсом оставайтесь на месте — вдруг удастся что-то разузнать.

— Что сказал босс? — осведомился Могильщик, когда Гробовщик вернулся к месту, где лежал труп.

— Как всегда. Скоро приедут специалисты. А нам велено поразнюхать, что к чему, не покидая нашего приятеля.

Могильщик повернулся к молчаливой толпе.

— Кто-нибудь может что-то сказать по делу? — спросил он.

— Эксодус Клей тут владеет похоронной конторой… — откликнулся один черный собрат.

— Ты считаешь, сейчас это самое важное?

— Почему бы нет? Если человек помер, то его надо похоронить.

— Меня интересует другое: кто его убил? — продолжал Могильщик, обращаясь к остальным.

— Я видел, как шептались белый и черный.

— Где?

— На Восьмой авеню, около Пятнадцатой улицы.

Гарлемцы всегда опускают сотню, называя улицы, поэтому Сто десятая улица у них идет как десятая. Сто двадцать пятам как двадцать пятая, а Сто пятнадцатая, как пятнадцатая. Вроде бы получалось не совсем точно, но зато всем понятно.

— Когда же, сестренка?

— Ой, не помню, позавчера вечером, кажется.

— Ладно, забудем об этом факте. Идите спать.

В толпе произошло шевеление, но никто не ушел.

— …! — выругался кто-то.

— Подмога не торопится, — заметил Эд Гробовщик.

Могильщик начал предварительный осмотр трупа. На тыльной стороне левой кисти он обнаружил порез. Более глубокий порез имелся на ладони правой руки между большим и указательным пальцем.

— Он пытался парировать удар, потом схватил нож за лезвие, — прокомментировал Могильщик, — Похоже, он не очень испугался.

— Почему ты так думаешь?

— Господи, если бы он бросился бежать, если бы стал уворачиваться, то порезы были бы на предплечьях и на спине, разумеется, если бы сперва ему не перерезали глотку. Но ты сам видишь, что это случилось уже потом.

— Ясно, Шерлок Джонс. Тогда скажи мне вот что. Почему его половые органы целы и невредимы. Если это преступление на сексуальной почве, им должно было крепко достаться.

— Почему ты думаешь, что это преступление на сексуальной почве? Почему не просто ограбление?

— Не станете же вы отрицать, коллега, что на человеке не оказалось штанов?

— Правильно, но это же Гарлем. Для начала я бы вообще не пускал сюда этих остолопов — несутся навстречу опасности…

— Мало им нашей кровушки, — раздался голос из гущи толпы, и ответом ему стал неразборчивый ропот.