Слепой секундант
Шрифт:
Андрей, сидя на лавке в шубе, уже расспрашивал Афанасия:
— Твой барин увез с собой девку, Дуняшку, горничную Марьи Беклешовой. Обещался хорошо спрятать. Что тебе об этом известно?
— Я сам отвел девку к госпоже Коростелевой, — сказал Афанасий, — и передал на словах, что надобно не у себя держать, а поскорее найти ей приют в тихом месте. Сестра барина велела передать — спрячет надежно у добрых людей. У нее у самой-то нельзя — эти злодеи, которых мы с барином ловили, тут же бы девку приметили. Они же у нас на хвосте висели. Я тех, кто нас выслеживал и барина моего
— Это понятно. А Дуняшка может узнать того подлеца, который ее барышню с толку сбивал. Жаль, не расспросил ее о приметах… Фофаня! Садись к столу, писать будешь.
Оказалось, Афанасий не умеет изображать человеческие лица словесно:
— Ну, первый, скажем, был ростом с меня, нос обыкновенный, лицо обыкновенное… одет обыкновенно…
— А ты бы узнал его в толпе? — терпеливо допытывался Андрей.
— Как не признать! Из целого полка признал бы!
— А по каким приметам, коли нос обыкновенный и все прочее — тоже?
— Он смотрит так… Плохо он смотрит…
— Записывай, Фофаня, — велел Андрей озадаченному вору. — И что, был этот обыкновенный господин среди тех, кто тебя в Гостином дворе сыскать пытался?
— Ясно дело, был!
— И кум Анисим его видел?
— Видел!
— Ну, уже кое-что. Пиши, Фофаня, — приметы взять у кума Анисима. Второй сукин сын каков?
— Да каков? Росту обыкновенного…
Стало ясно, чем придется заниматься на следующий день: беседовать с гостинодворскими молодцами.
— Тимошка! Теперь ты. Вспоминай, на кого похож… Есть! Догадался! Дядя Афанасий! На кого из полковых знакомцев первый злодей походил?..
Таким путаным путем определились весьма приблизительные приметы лазутчиков мусью Анонима: детина лет сорока, с лицом приятным, бритый, румяный, одетый в длинный бурый армяк, волосы под шапкой не разглядеть, и детина лет двадцати пяти, чернобровый и смугловатый, ростом на вершок пониже первого, в коротком тулупчике и черной финской шапке горшком. Тимошка добавил, что более молодой горазд бегать, а нос у него вроде кривоват, как будто имел рандеву с почтенным кулаком.
Потом Еремей забрал исписанные листки и предложил решить — как быть с Фофаней. Звучали тут проникновенные восклицания вора, и призывы к милосердию, и воспоминания о присяге. В ответ Фофаня слышал: присяга разом вылетит из воровской головы, когда ей придется иметь дело с Дедкиными приспешниками.
— Так все же просто, — сказал наконец уставший после суетливого дня Афанасий. — Уезжая завтра в город, взять с собой Фофанькино добро, включая штаны с башмаками. Пусть сидит дома в одной рубахе да печку топит, чтоб не околеть. Босиком по снегу недалеко убежит.
— Полезет в сундук с господским добром, — сразу сообразил Еремей.
— А сундук свезти на сохранение к здешнему попу. Сперва навесив замок. Да и прочие штаны, сколько их тут у вас есть, туда покласть.
Кончилось тем, что, когда улеглись спать, Фофаня чуть ли не полночи жаловался Афанасию на свою судьбу и изложил все перипетии жалкой своей жизни с точным подсчетом всех пинков, подзатыльников, зуботычин и палочных ударов.
С утра Андрей пошел
стрелять, а дядька повез сундуки к местному попу, у чьей попадьи покупал простыни с наволочками.Фофаня тоже явился в сарай и делал ценные примечания. Стрельба навскидку его заинтересовала, он снова похвастался метким дедом и предложил новую игру — стрельбу по памяти.
— Это как же? — удивился Андрей.
— А как дед полено кидал. Он ведь хитрый был, иным разом — тут же на голос метнет, а иным — выждет чуток. Запоминал, отколе голос был, вот что.
— Ну-ка, и я попробую, — решил Андрей. — Этакое может пригодиться.
— А что, ваша милость нож метать обучена? — спросил Фофаня.
Андрей задумался. В детстве что-то такое вытворял с дворовыми парнишками, но получалось плоховато, и старая липа, бывшая мишенью, от шалостей с ножом почти не пострадала.
— А ты, Фофаня?
— А я с ножом обращаться навычен. При моем-то росточке я чем мог взять? Только ухваткой. Был бы хороший нож — показал бы. Меня старый маз учил, он меня пожалел. Говорил — тебя всякий обидит, а ты покажи лохам, что не лыком шит, и жулик в твоей хирге… нож в руке то бишь…
— Понятно. А как меня учить собираешься?
Фофаня после того, как его заподозрили в будущей измене, норовил выслужиться.
— Ножи надобны особые, чтобы лезвие чуть тяжелей рукояти, тогда нож острием вперед полететь должен. Хорошо, когда в рукояти есть кольцо, за которое привязать длинную веревку. Тогда нож, промахнувшись, тут же притянешь.
— А на сколько сажен можно прицельно кинуть нож?
— Тот старый маз, Митрох, на пять сажен кидал. Мне того не дадено, я на две с гаком.
— А что, персидские булатные карды сгодятся?
— Попробовать надо бы.
Тимошка принес два трофейных ножа, Фофаня одобрил отсутствие гарды, и первый урок начался.
Андрей был худощав, но умел вкладывать всю силу в бросок. Когда ему впервые удалось вогнать нож в стену, Фофаня нарочно измерил, насколько острие вошло в древесину. Оказалось — почти два вершка.
— Врешь, не может того быть, — сказал ему Андрей.
— Ей-богу! — подтвердил Тимошка.
Оказалось, Фофаня неплохой наставник. Дав Андрею почувствовать вкус первой удачи, он стал налаживать метание сперва на короткое расстояние, примерно на полторы сажени, — сам вкладывал кард в Андрееву руку, сам сжимал пальцы на лезвии, сам отводил эту руку на нужную высоту. Более того — сам ползал на корточках, правильно устанавливая Андреевы ноги: левую — вперед, правую — чтобы удобно было оттолкнуться в нужный миг и развернуть стан.
— Это, сударь, не шпага, запястье должно быть каменное, — учил он. — Не подкручивать нож-то, ни к чему! Вот большой палец лежит этак — и надобно думать, будто им, пальцем, целитесь. Вот жулик-то полетит сперва рукоятью вперед, потом развернется острием — и того довольно! Чего ему в воздухе кувыркаться? И руку выпрямлять надобно, вот этак…
Андрей увлекся. Ему казалось, что прошло совсем немного времени, и он очень удивился, когда его позвали к столу. Тогда и выяснилось, что Еремей со стряпней припозднился.