Слепящая тьма [СИ]

Очнувшись, я с удивлением понял, что все еще жив. Никак на это не рассчитывал — попавшись в руки пакистанских полицейских самое лучшее, что могло со мной случиться — так это легкая смерть. На Востоке порой могут убивать неделю…

Но я был жив…

Пошевелившись на полу, я понял, что меня особо и не били — даже ничего не сломали. Да, болело все тело, от долгого лежания на холодном полу ныла спина — но переломов не было…

Удивительно…

Огляделся по сторонам, увидел лежащий на бетонном полу тюфяк, переместился на него. На холодном полу лучше не находиться. После чего — стал оглядываться по сторонам…

Камера. Непонятно, где она находится, но по виду это помещение — камера. Освещения нет, весь свет поступает через зарешеченное окошко. На улице, судя по солнечным лучам, пробивающимся через двойную обрешетку — день. Камера на удивление большая — примерно шесть на восемь метров — и я нахожусь ней совершенно один. Дверь — типично тюремная, из проклепанной, немного проржавевшей стали, с глазком — выглядела основательно и непоколебимо. В углу — накрытое крышкой ведро. Тюфяк, ведро, дверь, окошко с решеткой, бетонные стены — вот и все, что было вокруг меня. Оглядел стены — ни единой надписи, ни написанной, ни нацарапанной — вообще ничего. Такое ощущение, что до меня здесь никто не сидел.

Я уже начал понимать, где именно я нахожусь. С тех пор, как наше правительство в неизречимой мудрости своей ведет глобальную борьбу с терроризмом, Пакистан стал одним из ее основных фронтов. Сюда все валять валом — оружие, деньги, спецсредства, одним из которых меня и захомутали. Была тут и куча самых разных тюрем — тайных и никому не подчиняющихся. Тому, кто попал в такую вот тюрьму, на Habeas Corpus рассчитывать не приходилось…

Но мне он и не был нужен…

Оставалось только ждать. Все равно — если меня оставили в живых — значит, я кому-то был нужен именно живой, по крайней мере, пока. А дальше — все зависело от меня самого…

Тот, кому я был нужен, появился тогда, когда свет за окном сошел на нет и камера погрузилась в сумрак. Я уже собирался спать, когда около двери раздались шаги. В двери засветилось словно пробитое пулей отверстие — кто-то заглянул в глазок — причем коридор с той стороны был хорошо освещен. Затем залязгали засовы. Я сел на тюфяке по-турецки, и принялся молча ждать…

Того, кто зашел в мою камеру я никогда в жизни не видел — и тем не менее, я его знал. Человек этот был худ, высок, с коротко постриженной седой бородой и антрацитно-черными, блестящими глазами. Одет он был в дорогой костюм, и напоминал бы влиятельного бизнесмена — араба, если бы не одно но. У него не было руки, пустой рукав пиджака свободно болтался. И по этому признаку я его сразу опознал.

Хасан Салакзай. Агент американской разведслужбы, начальник полиции провинции Белуджистан и только дьяволу известно кем он был еще. Мой основной противник…

Для него внесли стул — даже не стул, а своего рода пуф, обтянутый тканью и мощный светодиодный светильник на аккумуляторах. После чего, повинуясь кивку головы шейха, оставили нас одних. Лязгнул засов на двери. Салакзай, двигаясь быстро и бесшумно, устроился у самой двери, включил фонарь — но не так чтобы слепить меня, а так чтобы освещать камеру — и молча уставился на меня. Я же смотрел на него…

Нужно было выбрать нить разговора. Мне предстояло одно из самых серьезных испытаний в моей жизни — и моя же жизнь стояла на карте….

— Ты владеешь английским? — спросил Салакзай после долгого молчания.

— Да. — один из приемов защиты от возможного манипулирования заключается в том, чтобы отвечать на вопросы собеседника как можно более кратко, стараясь и вовсе ограничиваться словами «да» и «нет».

— Твое имя Гордон Козицки?

— Да.

— Ты американский гражданский моряк?

— Да.

Салакзай улыбнулся. Недобро так.

— А имя Майкл Томас Рамайн тебе ни о чем не говорит?

— Нет — дыхание ровное, взгляд прямо в глаза, руки тоже лежат ровно.

— Браво. Браво. — Салакзай негромко хлопнул в ладоши. По-английски он говорил идеально, даже с британским акцентом. Не американец, а британец… — браво, только напрасно. Я убедился — американских разведчиков учат хорошо.

Ты даже не представляешь насколько…

— Но это совершенно напрасно. Ведь если ты Гордон Козицки — я просто тебя передам представителям американского правительства. Прямо завтра. Я даже забуду про то, скольких моих людей ты убил. Если же ты кто-то другой — время сказать об этом прямо сейчас.

— Мое имя Гордон Козицки — упрямо повторил я.

— Хорошо — внезапно разорвал контакт Салакзай — если ты Гордон Козицки, то так тому и быть. Мне нужен был Майкл Томас Рамайн — но я вижу, что его здесь нет…

Шейх вышел — а двое громил зашли. Сопротивлялся я недолго — смысла не было…

Пакистан, Кветта Управление полиции 11 июня 2008 года

Шейх Хасан Салакзай, запершись в кабинете и отключив телефон, сидел за столом. В руках у него была лупа, перед ним — длинный лист распечатки допроса заключенного Майкла Томаса Рамайна. Или Гордона Козицки, как он предпочитал пока себя называть. На одной, длинной и широкой ленте бумаги, были сведены вместе как вопросы и ответы — вопросы обозначались буквой «В» а ответы «О» — так и показатели датчиков полиграфа при этих ответах. Сейчас, вооружившись ярко-желтым маркером, он просматривал ответы, реакции организма и обводил те места, где полиграф показал более или менее умело замаскированную ложь…

В: Вы гражданин США?

О: Да.

В: Ваше имя Гордон Козицки?

О: Да.

В: Ваше имя Джон Кеннеди?

О: Нет.

В: Ваше имя Майкл Томас Рамайн?

О:… Да.

В: Ваше имя Гордон Козицки?

О: Нет.

В: Вы прибыли в Пакистан на самолете?

О: Нет.

В: Приехали на машине?

О: Нет.

В: Приплыли на корабле?

О: Да.

В: Прибыли в порт Карачи?

О: Да.

В: Прибыли чтобы купить партию наркотических веществ?

О: Нет.

В: Вашу мать звали Хелена?

О: Нет.

В: Вы прибыли с целью ведения террористической деятельности в государстве Пакистан?

О: Нет.

В: Вы учились в разведшколе?

О: Нет.

В: Вы проходили службу в американском флоте?

О: Да.

В: Вы знали лично Джона Леннона?

О: Нет.

В: Вы прибыли в Пакистан с оружием?

О: Нет.

В: Вы женаты?

О: Нет.

В: Вы убивали пакистанских полицейских?